Быть в группе не всегда весело, это чертовски тяжело. Думаю, необходимо принимать то, что всё в жизни имеет свою ценность для тебя, неважно, насколько плохо может приходиться. У меня есть склонность с боем продираться через множество вещей, так что мне трудно понять, почему другие не могут того же. Я не жду, что мои проблемы решатся способом: “Приму-ка я одну из этих таблеток, и всё будет зашибись.”

Это как с сеансами реабилитации. Никогда не ходил ни на один из них. Я просто считаю, что это всё отговорки, сходить на сеанс, выйти и сказать: “А, я излечился.”

Оззи ходил в клинику Бетти Форд (Betty Ford Clinic), и они заставляли его драить полы. Как это может излечить его? Этим вы можете заняться и дома! Я уверен что большая часть этого идёт от тебя; ты можешь контролировать это до определённой степени. Как у меня было, на определённом этапе я принимал много кокаина. Я мог сказать: “Пойду, пройду реабилитацию”, но я этого не сделал. Я остановился самостоятельно.

Для такого необходима определённая решительность, и это то, что у меня действительно есть. Так я воспитан. Мать и отец всегда выговаривали мне: “О, ты никогда не сделаешь что-нибудь стоящее.”

И другие родственники поддакивали: “Почему бы тебе не найти подходящую работу, как у твоего кузена!”

Из-за этого всего я был твёрдо настроен добиться чего-то, неважно что стоит у меня на пути, только бы доказать им, что я на что-то способен. Это придавало мне решительности для того, чтоб бороться. Вроде того, что случилось, когда я обрезал себе пальцы и мне говорили, что я никогда больше не смогу играть. Я не мог этого принять.

Уверен, это на самом деле помогло Black Sabbath. Я был движущей силой коллектива, я организовывал репетиции и заставлял их подниматься со своих задниц, чтобы делать всё, что необходимо для достижения всего, чего они хотели достичь. Я видел, что кто-то должен держать всё в руках. Нельзя взяться делать что-то в стиле шалтай-болтай и ожидать, что всё придёт просто так.

Но по мере того, как росла наша популярность, я всё реже и реже занимал такую позицию, о которой можно было бы говорить, будто я брал вожжи в свои руки. И так как больше не кому было, то всё просто вышло из под контроля. Если мы работали в студии, а они решали сходить в паб, то они шли в паб. Если был какой-нибудь кусок композиции, над которым я пытался поразмыслить хотя бы, скажем, пятнадцать минут, они теряли терпение и говорили друг другу: “О... может сходим тяпнем?”

Остаток дня был убит, а на следующий день повторялось то же самое, и так пока у меня не появлялся материал, над которым можно было работать. Становилось всё тяжелее и тяжелее. Если у вас нет кого-то, из кого сыпятся идеи, ситуация становится почти невыносимой, а у меня больше ничего не выходило. На раннем этапе, когда мы джемовали, у меня шли риффы, и тогда всех переполнял энтузиазм, все вносили свою лепту. Теперь мы достигли той точки, когда “О, надо делать новый альбом”, но никто не был достаточно мотивирован, чтобы сделать это.

Моя роль была в том, чтобы придумывать музыку, риффы. Это, возможно, сдерживало других в написании собственной музыки. А если из нас ничего не выходило, мы ничего не делали. Я ощущал давление, но у меня всегда был способен справиться с ним. Однако, оно прижало меня, когда нам было необходимо делать “Sabbath Bloody Sabbath”. Мы все возвращались в Бел-Эйр, садились в холле в доме Джона Дюпона. Все смотрели на меня, а я абсолютно не мог настроиться на волну. Всё стало по-другому. Я перестал функционировать. У меня был творческий кризис, и я ни о чём не мог думать.

Мы положили этому конец и собрали вещички. Мы вернулись в Англию в полной депрессии. Остальные трое думали, что теперь всему конец. Я помню, как Гизер и Оззи говорили в таком ключе, будто всё закончилось. Я был в панике. Я думал, чёрт меня раздери, больше ничего уже не будет. Боже мой, я всё потерял!

Через пару недель мы сняли замок Clearwell в Глостершире в надежде вновь найти нужные вибрации и снова писать. Мы просто искали чего-то другого. Всё в этом месте казалось зловещим, особенно подземелья. Внизу вас охватывала дрожь. Там было просторное помещение с вооружением, другая комната - с чем то еще, и холл. Мы установили там свою аппаратуру в попытке ощутить вибрации. И мы определённо их нащупали: я шёл по длинному коридору с Гизером, и тут мы увидели, как некто двигается в нашу сторону.

“Кто это?”

“Не знаю.”

Мы понятия не имели, кто бы это мог быть, потому что арендовали весь замок. Мы видели, как этот парень приближается, просто чёрная фигура, и он зашёл в оружейную. Мы посмотрели друг на друга, проследовали за ним в оружейную и... ничего! Комната была пуста, только большой стол с вооружением, мечи и щиты развешаны по стенам. И всё. Других дверей не было. Это поставило нас в тупик: “Что с ним случилось? Куда он исчез? Адское пекло, это по-настоящему странно!”

Мы всё обсмотрели, но не было ни люка, ни чего-нибудь ещё. И под столом он не мог спрятаться, мы бы заметили. Мы связались с женщиной, владевшей замком, и она спросила: “О, это был парень в шляпе?”

Я ответил: ”Ну, мы видели только приближающуюся фигуру.”

“А, так-то и так-то, это было замковое приведение. Вы можете время от времени встретить эту персону.”

Будто речь шла о самой обычной вещи в мире. Чёрт побери. Но больше мы его не видели.

Примерно в то же самое время, когда мы видели приведение, Оззи заснул в холле, где имелся огромный очаг. Он закинул угля и развел довольно большое пламя, но один кусочек угля выпал на коврик, отчего тот загорелся. Мы вошли, искры шли уже по дивану, Оззи мог сгореть заживо. Есть у него привычка такая, устроить большой огонь чуть не до потолка. Такое же случалось и в его доме. Он разводил огонь в камине, и приходилось вызывать пожарную бригаду, так как дом начинал уже гореть. На этот раз, если бы мы немного задержались, Оззи сам мог стать приведением.

После того, как остальным было поведано о приведении, мы начали пугать друг друга. Наш роуди Люк поселился в одной из комнат. Там была большая кровать и красивые шторы, и ещё там была модель большого корабля над очагом. Я взял леску, пропустил под коврами и прикрепил к леске шторы и корабль. Затем я закрепил лесы снаружи и прикрыл ковром. Я подождал, пока Люк не уляжется в постель, и начал потихоньку дёргать корабль. Потом штору. И услышал, как он зашёлся: “Что! Кто там? Кто это?”

Он был абсолютно поражён и вылетел из комнаты. А там был я, держался за леску.

“О!”

Женщина, владелица замка, сказала Биллу: “Вы можете чувствовать что-то странное иногда, так как в этой комнате есть что-то забавное.”

Билл поинтересовался: “Ааа, ооо, а что?”

Она ответила: “Ну, много лет назад...”

И рассказала историю об одной служанке, которая там жила и имела ребёнка от хозяина. Она взяла ребёнка и выскочила из окна, разбившись насмерть. Это произошло в комнате Билла, и иногда можно увидеть, как эта женщина разбегается по комнате и прыгает в окно. Билл настолько перепугался, что припрятал большой кинжал на своей стороне кровати.

Я спросил: “И что ты намереваешься делать этой штукой?”

“Если это приведение...”

“Билл, это призрак. Каким образом ты собираешься зарезать призрака? Господи помилуй!”

Гизеру поначалу это понравилось. Он поселился в комнате, в которую, как предполагалось, посещают приведения, в надежде что-то обнаружить. Но к концу дня никто уже не знал, есть ли там что-то или это кто-то прикалывается, и больше никто из нас не желал там оставаться. Я думал, грёбанный ад: мы сняли это место в глуши, чтобы начать писать, но все настолько запугали друг друга, что среди ночи уехали домой!