Алварден почувствовал, что его охватывает сознание безнадежности. Потом его вдруг охватило беспокойство.

— Где Пола?

— Она спит в нише.

Ему было так необходимо разбудить ее, так хотелось… О, он так хотел множество вещей.

Алварден бросил взгляд на часы. Была почти полночь, оставалось только шесть часов.

Он обвел присутствующих беспомощным взглядом. Теперь они все были здесь — даже Прокуратор, наконец-то. Пола была рядом с ним, он мог ощутить тепло ее маленьких пальцев на своей кисти, смотреть на ее полные страха и усталости глаза. И это еще больше озлобляло его против всей Галактики.

Может быть, они все заслуживают смерти? Глупо, глупо, глупо…

Он едва видел Шварца и Шента. Они сидели справа от него. И был еще Вялкис, проклятый Вялкис, со все еще воспаленными губами и огромным синяком на щеке, которая должна была отвечать адской болью на каждое слово. И при этой мысли губы Алвардена сложились в злую усмешку. Его собственная забинтованная щека меньше болела от этой мысли.

И на всех на них смотрел Энниус, хмурый, неуверенный, почти смешной, одетый в тяжелые бесформенные, пропитанные свинцом одеяния.

И он тоже был глуп. Алварден чувствовал, как волна ненависти заливает его при мысли об этих галактических победителях, которые хотят только мира и любой ценой. Где же победители ушедших столетий? Где?

Оставалось шесть часов.

Энниус получил вызов из гарнизона пятнадцатью часами раньше и успел уже поговорить с половиной планеты. Мотивы, которые заставили его это сделать, были неясными, но от этого не менее сильными. В конце концов он сказал себе, что здесь явно имело место достойное сожаления похищение одной из зеленоподобных достопримечательностей суеверной, мучаемой кошмарами Земли. Это и послужило основанием для документально не подтвержденных обвинений. Собственно, ничего такого, с чем бы не мог управиться умудренный опытом полковник.

Но был еще Шент… И не как обвиняемый, а как обвинитель. И это было странным.

Сейчас он сидел, глядя на них, размышляя, отдавая себе отчет в том, что его решение по этому поводу может ускорить восстание, возможно, ослабить его положение при дворе, даже перечеркнуть его надежды на будущее… Что касается длинной речи Алвардена относительно производства вирусов и распространения эпидемии, то насколько серьезно к этому можно относиться? В конце концов, если он станет строить свои планы на подобном базисе, насколько разумными они покажутся вышестоящим?

Однако Алварден — известный археолог.

Так что он отложил окончательное решение, сказав секретарю:

— Вы, конечно, имеете что сказать по этому поводу?

— На удивление мало, — доверительным тоном ответил секретарь. — Я бы хотел спросить, какие существуют улики для подтверждения подобного обвинения?

— Ваше Превосходительство, — вынужденно-терпеливо проговорил Алварден. — Я уже говорил вам, что этот человек допускал подобную возможность во всех деталях позавчера, во время нашего заключения.

— Возможно, — сказал секретарь, — вы находите для себя лучшими эти слова, но они столь же необоснованны, как и все предыдущие. Собственно, единственными фактами, которые Внешние могут призвать в свидетели, являются следующие: я, а не они, был захвачен в плен самым насильственным образом, моя жизнь, а не их была под угрозой. А теперь я хотел бы, чтобы мой обвинитель объяснил, каким образом он смог обнаружить заговор за девять недель пребывания на нашей планете, в то время, как вы, Прокуратор, за годы службы здесь не обнаружили ничего предосудительного?

— В том, что говорит брат, есть смысл, — неохотно подтвердил Энниус. — Так откуда вы узнали?

Алварден твердо сказал:

— Я был информирован о существовании тайной организации доктором Шентом.

— Это так, доктор Шент? — взгляд Прокуратора устремился на физика.

— Так, Ваше Превосходительство.

— А как вы узнали об этом?

Шент сказал.

— Доктор Алварден последователен и точен в своем описании того, какую роль сыграл синапсифер, и в замечаниях, касающихся предсмертных слов умирающего бактериолога Смитко. Этот Смитко был членом подпольной группы. Его слова были записаны, и запись годна к прослушиванию.

— Но, доктор Шент, слова умирающего, который мог находиться в горячке, — если то, что говорил доктор Алварден, правда — не могут служить решающим доказательством. Больше у вас ничего нет?

Алварден прервал его, ударив кулаком по ручке кресла, и прорычал:

— Это что, суд? Кого-нибудь обвиняют в нарушении правил уличного движения? У нас времени нет на то, чтобы взвешивать улики на аналитических весах или измерять их микрометром. Говорю вам, у нас есть время до шести часов утра, то есть пять с половиной часов, чтобы перечеркнуть угрозу врагов. Вы встречались с доктором Шентом, Ваше Превосходительство. Неужели вы считаете его лжецом?

Секретарь тут же вмешался.

— Никто не обвиняет доктора Шента в намеренной лжи, речь идет лишь о том, что наш добрый доктор страдает в последнее время от приближения Шестидесяти. Боюсь, что комбинация страх плюс возраст повлекла за собой несколько параноидальных тенденций, весьма обычных здесь, на Земле… Посмотрите на него. Неужели он кажется вам нормальным?..

Он, конечно, таковым не казался. Он был измучен и напряжен, выбит из колеи всем, что произошло, и всем, что должно было произойти.

И все же Шенту удалось заставить свой голос звучать нормально, почти спокойно. Он сказал:

— Я могу сказать, что за последние два месяца я подвергался постоянному наблюдению Древних: письма ко мне вскрывались, а ответы проверялись. Но очевидно, что подобные жалобы тоже будут рассматриваться как болтовня параноика, тем не менее, у нас есть Иосиф Шварц — человек, который добровольно стал подопытным для синапсифера в тот день, когда вы посетили наш институт.

— Я помню. — Энниус был явно доволен, что разговор менял направление. — Это тот человек?

— Да.

— У него недостаточно хороший вид для эксперимента.

— На самом деле все обстоит куда лучше. Воздействие синапсифера было неожиданно успешным, поскольку у подопытного с самого начала была фотографическая память, факт, о котором мне было в то время неизвестно. Во всяком случае сейчас он обладает Разумом, чувствительным к мыслям других.

Энниус подался вперед в своем кресле и в изумлении воскликнул:

— Что?! Вы хотите сказать, что он умеет читать мысли?

— Это можно продемонстрировать, Ваше Превосходительство. Я думаю, брат подтвердит это заявление.

Секретарь бросил на Шварца быстрый и полный ненависти взгляд. Как будто молния метнулась между ними. Голосом, из которого он не мог прогнать дрожь, он сказал:

— Это правда, Ваше Превосходительство. Этот их человек обладает некоторыми гипнотическими способностями, хотя обязан он этим синапсиферу или нет, сказать не могу. Могу добавить, что этот человек подвергался воздействию синапсифера втайне, данные занесены не были, так что эксперимент — вы, я думаю, со мной согласитесь — очень подозрителен.

— Да, записи не велись, — спокойно подтвердил Шент, — в согласии с указаниями, полученными мной от Верховного Министра.

Но секретарь на это только пожал плечами.

Энниус решительно вмешался:

— Давайте придерживаться сути дела и избегать мелких колкостей… Как насчет этого Шварца? Что, его способность читать мысли, или гипнотический талант, или как там еще это можно назвать, имеет общего с делом?

— Шент намеревался сказать, — секретарь встал, — что Шварц прочитал мои мысли.

— Вот как? И он так читает? — спросил Прокуратор, в первый раз глядя на Шварца.

— Сейчас он думает, — сказал Шварц, — что у нас нет возможности убедить вас в нашей правдивости относительно того, что вы называете делом.

— Совершенно верно, — фыркнул секретарь, — хотя подобное заключение едва ли требует особых умственных способностей.

— А еще, — продолжал Шварц, — что вы несчастный дурак, боящийся решительных действий, желающий только мира, надеющийся своей праведностью и беспристрастием одержать победу над людьми Земли, и потому, что вы надеетесь на это, — вы еще больший дурак.