Тут мысли его натолкнулись на невидимую преграду.

В любом случае «атмосфера» больницы-тюрьмы была атмосферой тайны, и пугающей тайны, как ему казалось. Поэтому они не могли пойти на его открытое преследование. Он знал об этом. Но почему он должен был знать? Была ли странная деятельность его разума частью того, что входит в понятие «амнезии»?

Он достиг перекрестка. Колесные машины встречались довольно редко. Пешеходы были… пешеходами.

Их одежда была многоцветной и производила смехотворное впечатление, на ней не было ни одной пуговицы или шва. Но такой же была и на нем. Он подивился тому, куда же делась его собственная старая одежда, та, которую он помнил.

Он так явно помнил свою одежду, своих детей… Они не могли быть фикцией. Он внезапно остановился, желая собрать воедино остатки памяти. Возможно, дети были искаженными версиями реальных людей в этой кажущейся такой нереальной жизни.

Люди проходили мимо него, и до него доносилось их невнятное бормотание. Он пошел дальше. Вдруг его поразила мысль о том, что он голоден, и о том, что у него нет денег.

Он огляделся. Ничего, что напоминало бы ресторан, не было видно. Да, но как он узнает, он же не может читать.

Он вглядывался в каждый магазин, мимо которого проходил… А потом он увидел такой, внутри которого стояли маленькие, отделенные друг от друга столики, каждый на два человека. За одним из них сидели двое, за другим — один. И люди ели.

По крайней мере, это не изменилось.

Он сделал шаг, но тут же остановился и задумался. Не было ни стойки, ни приспособлений для приготовления пищи, ни других признаков кухни. Его мысль состояла в том, чтобы предложить свои услуги для мытья посуды, — но кому он их мог предложить?

Решившись, он подошел к двум обедающим. Он указал на блюда на их столике и жалобно сказал:

— Еда? Где? Пожалуйста.

Они посмотрели на него с удивлением. Один быстро и весьма непонятно заговорил, похлопав по небольшому сооружению у другого конца столика, который примыкал к стене. Второй нетерпеливо присоединился к нему.

Шварц опустил глаза. Он повернулся, намереваясь уйти, и тут же ощутил на себе прикосновение чьей-то руки.

Гранц увидел Шварца, когда последний еще только вглядывался вовнутрь зала сквозь стекло.

Он сказал:

— Чего он хочет?

Месстер, сидевший за маленьким столиком спиной к улице, оглянулся, пожал плечами и ничего не ответил.

Гранц сказал:

— Он входит.

Месстер ответил:

— Ну и что?

— Ничего. Просто сказал.

Через несколько мгновений вошедший, беспомощно оглядевшись, приблизился и, показав на вареную говядину, сказал со странным акцентом:

— Еда? Где? Пожалуйста.

Гранц поднял голову.

— Еда вот здесь, приятель. Только сядь за любой стол, какой тебе по нраву, да используй едомат… Едомат! Неужели ты не знаешь, что такое едомат?.. Ты только посмотри на этого несчастного сопляка, Месстер. Он смотрит на меня так, будто не понимает ни слова из того, что я сказал. Эй, парень, вот, смотри. Опусти сюда монету и дай мне поесть, идет?

— Оставь его, — проворчал Месстер. — Обычный попрошайка, подачки ждет.

— Эй, подожди-ка. — Гранц схватил Шварца за рукав и, несмотря на протесты Месстера, сказал: — Космос, да пусть парень поест. Возможно, он скоро достигнет Шестидесяти. Может, это последнее, чем я могу помочь ему… Эй, парень, у тебя деньги есть? Да будь я проклят, он все еще меня не понимает. Деньги, приятель, деньги! Это… — И он вытащил сверкающую монету в полкредита из кармана и подбросил ее в воздух.

— Есть у тебя такая? — спросил он.

Шварц покачал головой.

— Ну, тогда держи это от меня! — он убрал полкредита и достал другую монету, значительно более мелкую.

Шварц уверенно взял ее.

— Отлично. Только не стой ты здесь так. Сунь ее в автомат. Вон в ту штуковину.

Внезапно Шварц обнаружил, что понимает. Едомат имел ряд отверстий для монет разных размеров и ряд кнопок, расположенных напротив маленьких молочного цвета многоугольников. Шварц указал на еду на столе и пробежал указательным пальцем вверх и вниз по рядам кнопок, вопросительно поднимая брови.

Месстер в раздражении сказал:

— Сэндвич для него нехорош. Попрошайки в наши дни просто обнаглели. И нечего с ним церемониться, Гранц.

— Ладно. Так или иначе, завтра день выплаты… Сюда, — сказал он Шварцу.

Он поместил собственные монеты в едомат и из ниши в стене извлек большой металлический поднос.

— Забирай его на другой стол… Ну-ка, держи еще десятку. Купишь себе чашечку кофе на нее.

Шварц осторожно пошел с подносом к следующему столу. Чаша, стоящая на подносе, имела сбоку кнопку. Когда он нажал на нее, крышка отъехала в сторону.

Еда, непохожая на ту, что, как он видел, ели остальные, была холодной. Но то была лишь деталь. Через минуту-другую после того, как только он начал есть, он обнаружил, что еда теплеет, а сама чаша нагрелась до такой степени, что к ней невозможно было прикоснуться. Встревоженный, он перестал есть и ждал.

Поднялась струйка пара. Затем еда снова охладилась, и Шварц закончил обед.

Гранц и Месстер еще сидели за своим столиком, когда он уходил, был там и третий человек, на которого, впрочем, Шварц не обратил никакого внимания. Точно так же не заметил Шварц и того, как худой маленький человек появился поблизости от него, когда он выходил из Института. И этот человек все время был неподалеку.

Бел Алварден, помывшись и переодевшись, решительно последовал своему первоначальному намерению понаблюдать людей и животных земного образца в их естественной среде обитания. Погода была прохладной, сам город был светлым, спокойным и чистым.

Не так плохо.

«Чика — первая остановка, — подумал он. — Самая большая коллекция землян на планете. Потом идет Вашин, местная столица».

Он осмотрит весь западный континент (где проживала большая часть скудного земного населения) и, потратив на это дня два-три, вернется в Чику как раз в то время, когда должна прибыть экспедиция.

Очень поучительная поездка.

Когда день начал клониться к вечеру, он вошел в едомат и, ужиная, увидел маленькую драму, разыгравшуюся между двумя столиками. Наблюдение было отрывочным и рассеянным. Он отметил это просто как противодействие неприятному инциденту, пережитому им в реактивном транспорте. Двое за столом, очевидно, водители воздушных кэбов и небогатые люди, умели быть великодушными.

Попрошайка покинул едомат, и две минуты спустя вышел Алварден.

Улица становилась более людной по мере того, как рабочий день близился к концу.

Он поспешно отскочил в сторону, чтобы не столкнуться с молодой девушкой.

— Извините, — сказал он.

На ней была белая одежда, подчеркивающая строгость формы.

Ее взгляд был беспокойным, она то и дело вертела головой по сторонам, хотя и старалась делать это как можно более незаметнее. Ситуация была ясной.

Он слегка коснулся ее плеча.

— Не могу ли я помочь вам чем-нибудь? У вас неприятности?

Она остановилась и, обернувшись, посмотрела на него. Алварден определил ее возраст между 19 и 21 годами и, внимательно вглядываясь в ее каштановые волосы и темные глаза, высокие скулы и тонкий подбородок, изящную талию и грациозную осанку, внезапно обнаружил, что имя землянки придает ей некую долю пикантности.

Она продолжала смотреть на него и, когда заговорила, решимость, казалось, покинула ее.

— О, ничего страшного. Не беспокойтесь обо мне, прошу вас. Просто смешно надеяться на то, что можешь найти кого-то, когда не имеешь ни малейшего понятия о том, куда он пропал. — Тут она, казалось, совсем потеряла присутствие духа, и слезы навернулись ей на глаза. — Вы не видели полного человека, лет пятидесяти, одетого в зеленое и белое, без шляпы, лысоватого?

Алварден удивленно взглянул не нее.

— Что? В зеленое и белое?.. О, мне просто не верится… А послушайте, этот человек, которого вы ищете, он говорит с трудом?

— Да, да. Так вы его видели?