6. «Дон-Жуан, вы Анну позабыли…» Дон-Жуан, вы Анну позабыли — (Вспомнилось — при слове Анна — столько лиц!..) Помните: лучи и тени плыли Словно крылья стимфалийских птиц. Помните: Господь железным градом В крышу келии моей стучал. Шли с тобою мы цветущим садом Почему же ты тогда молчал! 7. «Дон-Жуан, вы ждете у погоста?..» Дон-Жуан, вы ждете у погоста? Ждите, ждите, — месяцы, года. Плачете? Вы не любили просто Значить — не любили никогда. Дон-Жуан, вы не любили долго: Час настал для Божьего суда. Кто не платит здесь святого долга, Тот во тьме пребудет навсегда. Плачете — над этой грудой шелка? Донна Анна польщена, горда. Шарф ее и черная наколка… Полно, милый, стоит ли труда! Французские поэты Поль Верлен «Как в пригороде под мостом река Влечет в своем замедленном теченьи Грязь городскую, щебень, горсть песка И солнечного света преломленье, Так наше сердце гибнет — каждый час, И ропщет плоть и просит подаянья, Чтоб Ты сошла и облачила нас В достойное бессмертных одеянье…» — Свершилось. Посетило. Снизошло. — Он слышит шум шагов твоих, Мария, А за окном на мутное стекло Блестя, ложатся капли дождевые. Но голова горит в огне, в жару От музыки, от счастья, от похмелья; Из темноты, под ливень, поутру Куда-нибудь, на свет из подземелья. По лестнице спешит, шатаясь, он. — Как выдержать такое опьяненье! Светает. Над рекой несется звон И в церкви утреннее слышно пенье. Артур Рембо Короткоштанный пасынок Вийона, Нечистый, воротник, пух в волосах… — Вы для народа — оба вне закона И не любимы там, на небесах. Под звон тарелок в кабаке убогом Убогий ужин с другом, а потом Стихи — пред вечно пьяным полубогом, Закутанным в дырявое пальто. И ширится сквозь переулок грязный Простор, и вдруг среди хрустальных вод Качается, в такт музыке бессвязной, На захмелевшем бриге мореход. Что видел грешник, не принявший славы, Что сердцем понял, сразу, свысока Смотря с борта на чахлые агавы, На скудость черного материка? Но, ослепленный внутренним сияньем, Он душу потерял, он стал без крыл, Стал мудрым — несказанным, новым знаньем, И никогда о нем не говорил. Леконт де Лиль «Мир — стройная система, а разлив Неукрощенных чувств доступен многим. Поэт лишь тот, кто чувство подчинив, Умеет быть достойным, мудрым, строгим»… Перчатки, отвороты сюртука И властный профиль — мне таким он снится. Он был скупым: спокойствие песка, В котором бешеный самум таится. Мне снится он, надменный и прямой — Прямые линии присущи силе; Был одинок всегда учитель мой: Склонялись перед ним, но не любили. Он говорил: «Сверхличным стань, поэт Будь верным зеркалом и тьмы и света, Будь прям и тверд, когда опоры нет, Ищи в других не отзвука — ответа. И мир для подвигов откроется, он твой, Твоими станут, звери, люди, боги; Вот мой завет: пойми верховный строй — Холодный, сдержанный, геометрично-строгий. Снег на вершинах, сталь, огонь, алмаз Бог создал мерой высшей меры в нас!» Стефан Малларме «Чахотка ныне гения удел! В окно больницы, льется свет потоком, День, может быть, последний, догорел, Но ангел пел нам голосом высоким. Блуждали звезды в стройной, тишине, Часы в палате медленно стучали. Лежать я буду: солнце на стене, На белой койке и на одеяле. Я в этом пыльном городе умру, Вдруг крылья опущу и вдруг устану, Раскинусь черным лебедем в жару, Пусть смерть в дверях, но я с постели встану: Я двигаюсь, я счастлив, я люблю, Я вижу ангела, я умираю, Я мысли, как корабль вслед кораблю, В пространство без надежды отправляю. Вот солнцем освещенный влажный луг, Вот шелест веток, паруса движенье…», Поэт очнулся. Он глядит — вокруг Коляски, шум. Сегодня воскресенье. Цветут каштаны — о, живой поток! Цветут акации — о, цвет любимый! Он шел, он торопился на урок, Озлобленный, усталый, нелюдимый, Остановился где-то сам не свой. — Дух дышит там, где хочет и где знает — Какая тема странная: больной В общественной больнице умирает. «Каким скупым и беспощадным светом…» Каким скупым и беспощадным светом Отмечены гонимые судьбой, Непризнанные критикой поэты, Как Анненский, поэт любимый мой. О, сколько раз, в молчаньи скучной ночи Смотрел он, тот, который лучше всех, На рукопись, на ряд ненужных строчек, Без веры, без надежды на успех. Мне так мучительно читать, с какою Любезностью — иль сам он был во сне — И беззаконно славил как героя Баяна, — что гремел по всей стране. И называл поэзией — чужие Пустые сладкозвучные слова… И шел в свой парк… И с ним была Россия, Доныне безутешная вдова. |
