Квалифицированные саперы из нашего соединения и других авиадесантных частей использовались в качестве инструкторов по подрывному делу во многих партизанских отрядах, руководимых партизанским штабом и ЦК КП(б) Белоруссии.

В районе Несвижа мы разделили половину отряда на боевые пятерки и, снабдив толом, разослали их на железные дороги. Место встречи наметили по карте вблизи от будущей нашей базы на реке Лани.

У нас по-прежнему не было географических карт впереди лежащих районов. Но река Лань, впадающая в Припять, здесь брала свое начало. Поэтому люди, разосланные отсюда, всегда могли возвратиться к истоку реки и дальше спускаться вниз по ее течению. Ниже местечка Хворостов, на характерном изгибе реки, в определенные числа и часы должны были загораться условленные сигналы, выложенные из костров, возле которых мы должны выставлять посты для встречи подрывников.

Автомагистраль Москва — Варшава мы пересекли юго-западнее Слуцка. Рассвет застал нас почти у самой дороги. За несколько километров впереди синели массивы лесов. Но требовалось не менее двух часов, чтобы добраться до них, а перед нами было еще большое поле, за которым у самого леса виднелось какое-то селение. Обходить его — значило потерять лишний час времени, а то и больше.

Позади нас появилась какая-то женщина, к ней подбежал Антон Петрович Брынский. Женщина охотно дала все нужные сведения. Перед нами было местечко Островичи, в нем стояли только полицейские — человек пятьдесят. При мне оставалось тридцать два человека, один ручной пулемет, пять автоматов, у остальных винтовки. Я приказал приготовить оружие и повел людей прямо через местечко.

Мы пересекли его почти в самом центре. Женщины, выгонявшие коров на пастбища, смотрели на нас с перепуганными лицами. Одна пожилая белоруска ловким и быстрым движением палки указала на большое здание. Когда мы подошли ближе, несколько мужских фигур в белом выскочили из дома и скрылись в кустарнике, за огородом. Это островическая полиция, застигнутая врасплох, разбегалась в нательном белье из своей казармы. Но у нас не было времени с ней связываться. Мы прошли местечком без выстрела и углубились в большой лес, начинавшийся сразу же за околицей.

Через сутки мы уже шли по сплошному лесному массиву, огибая Чудин, в котором было много полиции и человек тридцать гитлеровцев. Как и под Молодечно, оккупанты производили здесь массовую порубку и вывозку леса. Узкоколейная ветка соединяла район лесозаготовок с Ганцевичами, где проходила ширококолейная дорога с Барановичей на Лунинец.

Мы подошли к огромным штабелям леса за час до заката солнца. Лесозаготовители уже разъехались по деревням. Перед нами были тысячи кубометров прекрасной строевой древесины. Рядом стояло с десяток вагонеток, полунагруженных бревнами. Все это богатство должно было уйти в фашистскую Германию или на фронт для возведения гитлеровской армией дзотов и бараков. Оставлять было нельзя. Приказал сжечь. Сухие смолистые бревна вспыхнули, как бездымный порох. Через полчаса штабеля леса и вагонетки представляли один огромный костер.

До Чудина было около пяти километров. Бойцам стало весело: «Пусть фашисты полюбуются пожаром Погасить его им не удастся».

Спустя час мы были на небольшом хуторе. Ко мне подошел пожилой белорус и сообщил, что на соседнем хуторе гуляет на свадьбе комендант чудинской полиции и что с ним только двое или трое полицейских, — не пожелаете ли, мол, заняться ими? До хутора было около километра, незаметно подойти к нему можно было только с другой стороны. «Потеряешь больше часа времени, наступит темнота. Убегут, все равно не поймаешь. А, чего доброго, потеряешь еще кого-нибудь из своих бойцов», — подумал я и решил этим не заниматься. Но дядька дальше рассказал, что рядом с хутором, в бывшем погранпункте, расположена молочарня и что туда завезено десять тысяч штук папирос для обмена населению на яйца и масло.

У нас уже дня три назад кончилось курево. Ребята курили дубовые листья. А молочярня, видимо, приносила гитлеровцам немалую пользу, раз они пустили в ход даже такой дефицитный материал, как табак. Тем не менее я заявил гражданину, что такие пустяки нас не интересуют, и вывел людей с хутора той же тропинкой, по которой мы пришли.

К молочарне мы подошли лесом. Хозяина и недалеко гулявших полицейских всполошил остервенелый лай собаки. От хаты, в которой гуляли на свадьбе полицейские, раздалось с десяток выстрелов из двух винтовок. Но полицейские, сделав три-четыре выстрела на лай собаки, начали стрелять в разных направлениях. Было очевидно, что они не подозревали о присутствии партизан и стреляли «на всякий случай», для острастки.

Несколько тысяч штук яиц ребята просто перебили на цементном полу бывшей пограничной таможни. Огромную яичницу залили тонной сметаны и сливок, Вместо соли посыпали песком. С собой взяли несколько ведер сметаны, большую корзину яиц и около десяти килограммов свежей рыбы. Папирос в наличии оказалось немного. Остальные, как «валютный фонд», были припрятаны отдельно заведующим молочарней. После допроса его Сашей Шлыковым папиросы появились. Вместо нашей расписки в «получении» и уничтожении продуктов, операция была завершена подпиской, взятой от заведующего в том, что он больше не будет работать по снабжению гитлеровцев маслом и яйцами.

Пока часть людей производила эту «боевую операцию», Садовский и Перевышко с пятеркой бойцов разгоняли свадьбу с участием полицейских властей. Я дал на это десять минут времени. Филипп Яковлевич с тремя бойцами пошел в обход хаты. Но темпераментный лейтенант не выдержал. Гости сидели вокруг свадебного стола перед окном и были хорошо освещены настольной лампой. Кроме полицейских, за столом сидел местный лесничий и еще какие-то чиновники. Перевышко дал очередь по гостям и винным бутылкам прямо через окно с расстояния сорока — пятидесяти метров. Результатов он не увидел — разбитая лампа погасла. Раненный в руку комендант полиции сбежал вместе с Остальными полицаями.

Утром у нас был хороший завтрак.

Дальше пошли болотистые леса, редкие населенные пункты. Мы решили итти днем.

На следующий день уничтожили еще одну молочарню. Машины поломали, «трофеи» сколько можно унесли, помещение подожгли. Нашим хлопцам такая «война» стала очень нравиться, и они уже успели разведать, что «главные силы» противника находятся в селе Пужичи, километров за пятнадцать впереди. Наиболее смелые начали забрасывать удочку, чтобы им разрешили напасть и на этот «укрепленный пункт».

В Пужичах, как мы узнали от местных жителей, оккупанты оборудовали целый завод по переработке молочных продуктов. Туда сносились и свозились молоко и яйца со всего района. Любители полакомиться сметаной расписывали мне этот завод и план операции во всех деталях. Но мои мысли были заняты другим. Двое суток мы шли днем, прямо через деревни, забрасывая свой путь окурками дрянных немецких сигареток. Если гитлеровцы и полиция из Чудина выехали вчера около обеда, то с часу на час они должны были появиться у нас на «хвосте» и обстрелять нас вдоль дороги с тыла или устроить нам засаду впереди, Мы рисковали оказаться в таком положении, что сметана только и годилась бы «смазывать пятки».

«Нет! Довольно баловаться, — сказал я себе. — Потешились и хватит».

До Пужичей оставалось не более километра. Из-за поворота нам навстречу выехал человек на хорошей верховой лошади. Расспросили его. Он заявил, что немцев в деревне нет. Тип был явно подозрительный. Но его отпустили, и он поехал своей дорогой.

Время подходило к полудню. Мои хлопцы уже потирали руки, готовясь к очередной «атаке», но я, не говоря ни слова, повернул с дороги в густой кустарник и, пройдя с полкилометра вдоль дороги назад, приказал расположиться на дневку, установив тщательное наблюдение за дорогой. Некоторые попробовали «позондировать» почву насчет того, чтобы перенести привал в Пужичи. Антон Петрович, как всегда, выступил с ходатайством, но я настоял на своем. Настроение у ребят было испорчено. Мне нездоровилось, и я прилег передохнуть.