Сводки не радовали. Они говорили о продвижении фашистов. Болью отдавалась в сердце знакомая фраза: «После упорных боев наши войска оставили…» Гитлеровская пропаганда старалась вовсю. О взятии Москвы они сообщали три раза. Оккупанты расписывали будущие парады на Красной площади, торжества и награды «победителям». «Так как Москва сильно минирована, — вещал роскошный бархатный баритон на чистейшем русском языке, — то, но мнению Берлина, работы по окончательному занятию азиатской столицы следует развернуть по завершении полного окружения Москвы. Этот час недалек…» Я с досадой выключал приемник: не было сил слушать дальше наглое бахвальство врага.

Зима в том году установилась рано. Снег лежал плотно. Морозы крепчали. Но теперь жильем мы были обеспечены, и наступление зимы нас больше не пугало. Надо было быстрее закалить людей в боевых схватках.

Шоссе, соединявшее города Лепель и Борисов, проходило поблизости от нашей базы. Немецкие автоколонны двигались по нему днем и ночью. Остановить движение по этой магистрали имело большое значение и для действий нашего отряда. Было решено подорвать мост через реку Эссу в деревне Годивля, в двенадцати километрах от города Лепеля. Мост этот был небольшой, всего тридцать восемь метров длины. Но глубокая и быстрая река Эсса с торфянистыми, заболоченными берегами исключала возможность переправы вброд, а постройка нового моста представляла большие трудности.

Положение с охраной моста нам было хорошо известно. Девять человек гитлеровской охраны жили в отдельном домике, недалеко от моста, и вели настолько беспечный образ жизни, что зачастую ложились спать, не выставляя часового на ночь.

Такое поведение фашистских солдат объяснялось тем, что мост находился в самой деревне, а деревня охранялась местным предателем по фамилии Мисник.

Завербованный гестапо, Мисник был назначен старостой деревни. Он добился назначения в деревню небольшой команды немецких солдат. Но беспокоился он при этом не столько об охране моста, сколько о защите собственной персоны. Назначенному старшим команды ефрейтору он говорил: «Вы, господин офицер, можете спать спокойно. Об охране моста я сам побеспокоюсь, мне все равно деревню-то охранять надо». Ефрейтор сначала слушал такие заверения белоруса с недоверием и нес службу по всем правилам. Однако скоро убедился, что деревня ночью патрулируется мужиками, и стал относиться к охране моста халатно.

Выполняя задание коменданта по очистке района от неблагонадежных людей, Мисник старался вовсю: выдавал советских активистов не только своей, но и окружающих деревень. Бойцы-окруженцы, пробиравшиеся на восток, огибали Годивлю на добрый десяток километров. Попасть на глаза этому негодяю было все равно, что попасть в руки гестапо. Одних он немедленно сдавал в комендатуру со своей характеристикой, других убивал сам в пути «при попытке к бегству».

Мисника боялись. Еще больше боялся сам Мисник. Часть местных активистов гитлеровцы расстреляли, некоторых угнали на каторжные работы в Германию, кое-кому удалось скрыться в лес. Оставшиеся мужчины подчинились Миснику, и он организовал с ними надежную охрану деревни. Выставляемые патрули он проверял сам и, боже упаси, если кто «прохлопает» появление постороннего человека.

В самогоне и продуктах для немецкой команды недостатка не было, а на всякий случай староста побеспокоился и о телефонной связи с лепельским гарнизоном.

Убедившись в своем благополучии, оккупанты перешли на санаторный режим.

Поэтому вся сложность операции по уничтожению моста заключалась в том, чтобы незаметно подойти к дому Мисника и захватить его. Только после этого можно было прервать телефонную связь с Лепелем и приступить к ликвидации фашистской охраны и моста.

Все эти данные нашей разведки и сообщения двух жителей деревни Годивля, находящихся в нашем отряде, были учтены, и план операции был продуман во всех деталях.

Выполнение операции я поручил Александру Шлыкову. В состав группы были включены неизменный спутник Шлыкова — Валентин Телегин, как лучший из минеров, житель деревни Годивля Степан Азаронок в качестве проводника и пятнадцать боевых ребят из десантников и окруженцев.

Темной ночью Шлыков со своими людьми перебрался через реку ниже деревни и подошел к ней со стороны Лепеля. Отряд разбился на три группы. Степан Азаронок и с ним три бойца направились к дому старосты. Другая группа из трех бойцов во главе с Десантником Серпионовым пошла уничтожать телефонную связь с Лепелем. Она же должна была следить за выходами из деревни и никого не пропускать в сторону города. Выждав немного, Шлыков с остальными бойцами незаметно подошел к хате, в которой размещалась охрана моста.

Пять гранат почти одновременно разорвались в помещении, где спали гитлеровцы. В ответ не раздалось ни одного выстрела. Два бойца через проемы в окнах прыгнули в дымящуюся хату, осветили ее фонариком. Фашисты оказались в большинстве перебитыми. Троих, очумевших от взрывов, пришлось пристрелить из пистолетов.

Покончив с охраной, Шлыков повел свою группу на мост. В это время подошли трое посланных к дому старосты и доложили, что Миснику удалось бежать. Злая собака подняла такой свирепый лай, что всегда настороженный предатель, очевидно, почувствовал приближение опасности и поспешил скрыться. Это значительно осложняло операцию. Надо было торопиться.

Телегин приступил к минированию свай, но сразу же обнаружилось, что толу на весь мост не хватит. Тогда бойцы бросились к расположенной поблизости смолокурне, и через каких-нибудь полчаса десяток бочек со смолой и скипидаром, приготовленных для отправки в Лепель, были расставлены на мосту. Телегин, закончив минирование, начал подводить к бочкам конец бикфордова шнура.

Наконец все было закончено. Оставалось только чиркнуть спичку, и середина моста взлетит на воздух, а остальное докончит огонь. Но надо было дожидаться товарищей, выделенных для уничтожения телефонной связи. Если мост подорвать — им придется перебираться через реку вплавь. А они почему-то задерживались.

Шлыков нервничал. Больше Шлыкова был расстроен своей неудачей Степан Азаронок. Предатель Мисник его перехитрил и успел скрыться. Это предвещало большие неприятности для многих из большой семьи Азаронков, остававшихся в деревне. Степан стоял в стороне, охладев ко всему, что происходило вокруг него, мрачно посматривая через перила моста в черную воду реки.

На дороге показались четыре человека.

— Стой! Кто идет? — окрикнул их постовой.

— Свои, — послышался знакомый голос.

Шлыков бросился навстречу.

— В чем дело? Почему вы так задержались? — спросил он у Серпионова.

— Да вот, какой-то гражданин бежал обочиной дороги по направлению к Лепелю. Мы его задержали, как было приказано, а когда повели сюда, он пытался улизнуть. Еле поймали. Назвался Гредюшкой Игнатом. Говорит, что местный. Сбежал будто из немецкого лагеря и обходил деревню, чтобы не напороться на патрулей старосты…

Бойцы обступили задержанного.

— Степан! — окликнул Шлыков Азаронка, по-прежнему смявшем у перил на мосту. — Иди-ка сюда. Ты вот этого гражданина Гредюшко не знаешь?

— Кого? — нехотя отозвался Степан и, точно пьяный, покачиваясь, медленно зашагал к неизвестному. Бойцы, державшие за руки приведенного человека, почувствовали, как он вздрогнул, услышав голос Степана, и рванулся, чтобы вырваться, но они удержали его.

Азаронок остановился, не доходя несколько шагов до задержанного, и на мгновение оцепенел. Винтовка выпала у него из рук, но в следующую секунду он прыгнул вперед, перескочив через винтовку, и судорожно вцепился в глотку опасному противнику.

— А-а!.. Ми-ис-ни-ик!! — гортанным голосом прохрипел он и, свалив свою жертву на землю, начал душить.

Он был страшен в этот момент, этот простой и обычно нерасторопный пожилой колхозник. Когда четыре крепких бойца оторвали его от Мисника и оттащили в сторону, он не сразу пришел в себя от ярости.

По просьбе всех бойцов Шлыков разрешил Степану собственноручно убить предателя. Азаронок это выполнил прямо здесь же, на середине заминированного моста.