После того как флаг был принят, в каком-то смысле по остаточному принципу, так как выбирать приходилось из тех цветов, «которые оставались», стали выдвигаться различные доводы исторического или символического характера, призванные обосновать этот выбор. Зеленый, считающийся цветом португальского морского флота, якобы подчеркивал роль последнего в свержении монархии (выдвигалась даже идея, что новый флаг воспроизводил в неизменном виде зелено-красный флаг военного корабля «Адамастор», который сыграл решающую роль в начале революции). Также предполагалось, что зеленый был цветом свободы, а красный свидетельствовал о том, какими средствами она была достигнута: кровью. Банальная и сомнительная цветовая символика, которая привлекалась задним числом и, разумеется, ничего не объясняла. Некоторые португальские вексиллологи это почувствовали и позднее предложили рассматривать зеленый и красный цвета как воспоминание о цветах крестов двух древних португальских рыцарских орденов, Ависского ордена и ордена Христа. Все это досужие вымыслы.

До сих пор мы не знаем, почему в португальском флаге сочетаются зеленый и красный цвета, нарушая тем самым основные правила геральдики. Но этот случай прекрасно демонстрирует то, как создавались многие флаги Нового и Новейшего времени — в спешке и неразберихе, часто в подполье. Как только конституция придает им официальный статус, сакрализирует их, они приобретают непреложный (или почти непреложный) характер, и понять мотивы, которыми руководствовались их создатели, становится довольно трудно. А это открывает путь для всевозможных гипотез, переосмыслений и манипуляций. Флаг не бывает немым. Флаг не бывает нейтральным.

Множество примеров того, как трудно бывает понять причины присутствия на флаге тех или иных фигур и цветов, мы встречаем в странах Африки, Азии и Южной Америки, добившихся независимости в XIX-XX веках. Флаг здесь часто появлялся в ходе вооруженной борьбы с западным колонизаторским государством. Флаг, представляя собой изначально просто условный знак повстанческой организации (впрочем, уже поэтому он наделен мощным идеологическим зарядом), становится со временем неофициальной эмблемой более широкого движения, а как только победа достигнута и независимость провозглашена — официальным флагом нового государства. С этих пор уже мало кто может или хочет вспоминать те обстоятельства, мотивы, смыслы, которые определили выбор конкретных фигур и цветов, составивших флаг. Когда мир восстановлен и с бывшим угнетателем подписаны договоры «о дружбе и взаимопомощи», лучше постараться забыть или скрыть слишком провокативные мотивации или идеи. Новое государство должно иметь «подходящий» флаг, то есть мирный, а не агрессивный, обращенный в будущее, а не в прошлое. Поэтому флаг приспосабливают к новым условиям и — главное — переосмысливают его. Флаг не изменяют, но перетолковывают его фигуры, придают иное значение цветам, вкладывают в него затасканную символику, связанную с миром, свободой, братством, процветанием или, еще того банальней, с землей, небом, морем, лесом и т. д. И наконец, через несколько десятилетий сами начинают во все это верить, забывая об исконных смыслах и значениях флага. В этом случае задача историка усложняется.

Конечно, процессы забвения или замалчивания касаются не всех флагов, появившихся в современную эпоху, однако именно они обуславливают те типичные трудности, с которыми сталкивается исследователь политической эмблематики. При историко-археологическом подходе к изучению составляющих ее знаков и символов мы сталкиваемся то с отсутствием документов, то — чаще всего — с неоднозначным и противоречивым характером источников. Это касается как национальных флагов, так и эмблем политических партий. Попытка выяснить, с какого времени такой-то группой используется такая-то эмблема, кто ее выбрал, при каких обстоятельствах, по каким причинам, почти всегда обречена на провал[658]. Впрочем, это не мешает всем этим знакам и символам полноценно «функционировать». Напротив, их туманное происхождение, а также окружающий их мифологический или символический дискурс способствуют тем лучшему функционированию. Мечтается лучше тогда, когда наверняка ничего не известно, а символы более действенны в тех случаях, когда они побуждают нас мечтать. Поэтому флаг меняют редко.

Действительно, смена флага является для страны очень серьезным символическим актом и поэтому происходит так редко. Недавний случай с Верхней Вольтой, переименованной в 1984 году в Буркина-Фасо и радикально изменившей свой флаг, как раз является таким редким случаем. Даже смена режима или идеологии не всегда сопровождаются изменением флага, по крайней мере не всегда радикальным. Рассмотрим несколько примеров, связанных со сменой монархического строя на республиканский. В 1889 году Бразилия, провозглашенная республикой, не только сохранила зеленый цвет, присутствовавший в эмблеме императорского дома Браганса (после он был переосмыслен как цвет амазонских лесов!), но также заодно оставила и императорскую державу, просто преобразовав ее в армиллярную сферу[659], призванную напоминать о первых португальских мореплавателях[660].

Точно так же в 1919 году Австрийская республика без колебаний воспроизводит в своем флаге геральдическое красно-белое знамя бывшего эрцгерцогства Австрийского. Но бывает еще интересней: в 1923 году новоявленная Турецкая республика, установление которой во всех сферах сопровождалось радикальным разрывом с прежним строем, имевшим почти тысячелетнюю историю, сохранила древний красный флаг Османской империи с белой звездой и белым полумесяцем; он по-прежнему является флагом Турции. Что касается коммунистической Польши, то она без тени стеснения вернула себе геральдические цвета древней польской монархии[661]: белый и красный, которые издавна были неотъемлемыми национальными цветами. Ведь этот флаг представляет не только государство, он также представляет нацию.

Каждый флаг в действительности ставит перед нами вопрос об отношениях между государством и нацией. Однако сложно сказать, чьей по преимуществу эмблемой он становится. Почти всегда речь идет о «национальном флаге», однако именно текст конституции, исходящий от государства, дает флагу такое определение, а также регулирует и контролирует его использование. Флаг — это официальный символ, и обращаться с ним как попало не дозволено законом. Однако между правом и делом часто бывают значительные расхождения, и на практике вокруг флага выстраивается множество ритуалов, которые нельзя назвать ни официальными, ни государственными. Государству хотелось бы обладать монополией на флаг, однако это остается утопией, по крайней мере в демократических странах. Ведь флаг принадлежит еще и нации — и нации прежде всего. К примеру, на любом спортивном соревновании всякий болельщик национальной команды ощущает свое законное право размахивать флагом своей страны, а в случае поражения готов бросить его и даже топтать ногами. Все спортивные, праздничные, мемориальные, политические, идеологические ритуалы и ритуалы перехода, в которых задействуются национальные флаги, следовало бы изучить самым подробным образом. Флаги поднимают не только во время национальных праздников, военных или государственных церемоний. Этого требуют и множество других обстоятельств, как внешних, так и внутренних.

За отсутствием серьезных исследований, еще, вероятно, слишком рано делать выводы о том, каким образом флаг объединяет государство и нацию. Однако самое время задаться соответствующими вопросами. Например, в какой форме француз, итальянец, швед выражают свою причастность к флагу? С гордостью ли они его водружают? Делают ли они это вообще? Где, когда, как? Демонстрируется ли та же причастность к национальному флагу в странах с федеративным устройством (например, в Швейцарии или Германии)? Не отдается ли предпочтение флагу кантона или земли? Кроме того, не устарел ли в какой-то мере в странах Западной Европы обычай вывешивать флаги в день национального или регионального праздника? Тогда почему флаги охотно разворачивают на стадионах, особенно находясь за границей? Не возрастает ли стремление гордиться своим флагом вдалеке от дома? Выражает ли флаг ностальгию? Или его охотнее демонстрируют в тот момент, когда есть возможность противопоставить его другому флагу? Несомненно, это так и есть, если речь идет о меньшинстве, бунтующем против власти или страны-метрополии. Современные примеры многочисленны и часто весьма печальны: корсиканский флаг против французского, чеченский против российского, тибетский против китайского, баскский против испанского и французского, курдский — против флагов сразу нескольких государств. Флаги народов, которые не добились государственной независимости, в большей степени, чем другие, отсылают к идее нации. Но если в период войны или напряженности между двумя странами разъяренная толпа сжигает флаг другой страны, кто в таком случае оказывается под прицелом — вражеское государство или нация?