. Нашлось 13 человек, одержимых властью и достаточно честных, чтобы друг друга не предавать. Пока я не могу назвать их имена и титулы.

Старика они собираются использовать в роли ширмы, а Жанну, внебрачную дочку Тиррана, как некую хитрость или обольщение.

Не знаю, на что они рассчитывают, но при некотором стечении обстоятельств и невозможное осуществляется совершенно естественным путем.

Если же это фарс, нужно лишь и далее разыгрывать его и говорить здесь больше не о чем.

Читаю мемуары Старика и сам постепенно превращаюсь в какой-то вымысел. Такое впечатление, что Старик иногда ощущал в себе чью-то чужую жизнь, которая преследовала его собственную.

И что за странная мысль требовать от истории поводов, причин и взаимосвязи событий в частностях.

Погода угнетает. Развлекает лишь вид из окна. Открывается весьма тусклый и пустынный пейзаж, однако облачное небо представляет самые разнообразные зрелища.

Я еще дам знать о себе. Будьте здоровы…»

Какое-то время Пилад сидел точно мертвый, внезапно оживился, встал и попытался сообразить, сориентироваться, где выход. Комната была какая-то странная, с размытыми углами, в ней не было ни окон, ни дверей. Голые, пустые стены, на которых темнели пятна от снятых фотографий и картин.

«Где я?.. — Гнетущая тоска и отчаяние на мгновение лишили его способности что-либо понимать. Он завыл, царапая, обрывая обои. — Нет, только не это…» — Он попытался успокоиться, лег ничком, уткнувшись лицом в ладони, как в подушку. Иногда он вздыхал и вслух бормотал что-то. Прошел час или два. Рука его безвольно свесилась…

В комнату заглянул слуга, скуластый, настороженный. Всего несколько дней он служил Савве вместо Прокла, которого нашли в зимнем саду под пальмовыми листьями и слоем птичьего помета. Меняя воду в птичьих клетках, он упал с лестницы. Слуга стоял и ждал. Он не осмеливался подойти ближе. Уныло, словно за упокой, башенный часы пробили полдень. Савва не пошевелился. Он лежал как мертвый. Слуга не знал, что и подумать. На полу у кровати поблескивали очки от близорукости, шелестела раскрытая книга. На столике в вазе с мутной водой увядали розы. Пересиливая невольную дрожь, как это бывает при виде покойников, слуга кашлянул, переступил с ноги на ногу и еще раз кашлянул. Вода переливчато заплескалась. Послышалось сопение, какое-то собачье повизгивание. Савва привстал, спустил босые ноги на пол.

— Кто здесь?.. вон, вон отсюда…

— Но…

— Вон, вон, нечего тебе на это смотреть…

Слуга попятился к двери. Пятясь, он наткнулся на незнакомца в полевой форме без знаков отличия. Поразило его лицо и руки, маленькие, как у ребенка, и сходство с портретом Старика, который с некоторых пор висел над его кроватью.

Савва протер глаза. Некстати вспомнился сон. Во сне он умер и как бы со стороны наблюдал за церемонией собственных похорон, даже заглядывал в яму, почему-то вырытую для него на еврейском кладбище. Как оказалось, во сне он был не Саввой, а Проклом. Вернувшись с кладбища и сдернув креп с зеркала, он не поверил своим глазам. Роза в петлице, тоскливые обезьяньи глаза Прокла, его тонкие губы, пальцы, изуродованные подагрой. Они ощупывали лицо…

Дверь приоткрылась и в комнату вошла дева из приюта. Минуту или две Савва наблюдал за ней, как она меняла цветы, потом рассматривал свои руки, они подрагивали. Он тронул грудь, живот, мягкий и податливый, как у покойника.

Неожиданно открылось окно. В комнату ворвался запах сырости и невнятный шум дождя. Савва повел плечами, пересиливая невольную дрожь. Сырость как будто проникла до самых костей.

«Странно, она совсем не обращает на меня внимания… я что, на самом деле умер?..» — подумал он, все еще пребывая в смятении, и пробормотал уже вслух:

— Скажи им, что они заблуждаются, я не Прокл, я Савва… они похоронили наваждение… — Последнюю фразу он почти прокричал не своим голосом.

— О чем это вы?.. — Дева из приюта обернулась. Она приходила по понедельникам и средам с цветами и новостями о Старике. Иногда он появлялся в коридорах Башни и сам. Это случалось в лунные ночи. Савва просыпался в страхе, обливаясь холодным потом, с жутким ощущением, что Старик разглядывал его во сне, хотя дверь была заперта на семь замков и семь задвижек. Бледный, изможденный и очень усталый, Старик был не совсем здоров, его мучила астма и подагра. Хромая на обе ноги, он бродил по коридорам Башни, неумолимо и монотонно бряцая колокольцами, пришитыми к полам персидского халата. Он выпускал птиц из клеток, рассыпал не успевшие завянуть за ночь цветы, задувал лампы, хлопал запертыми на замки и задвижки дверями, отнимая сон у спящих. Иногда он играл с двойниками Саввы в домино, поглядывая на дверь спальни, где когда-то он сам спал и плакал по ночам от страха, не стыдясь своих слез. Он был рад, как милостыни, если кто-нибудь из двойников Саввы наливал ему стакан вина…

Кто-то осторожно кашлянул за гардинами, прикрывающими дверь.

— Кто там еще?.. — Савва недовольно сдвинул брови.

— Это я… — Пилад вышел из тени. Савва близоруко сощурился. Он давно не видел Пилада и с трудом узнал его. Пилад изменился. Он высох, стал еще ниже ростом, лицо бледное с прозеленью, под глазами черные круги.

«Его точно сглазили… — подумал Савва и, скосив глаза, невольно глянул на портрет Старика. — Просто поразительное сходство, вылитый Старик, как две капли воды… правду говорят, что собаки и слуги похожи на своих хозяев… странно, мне холодно, а ему жарко… и зачем он напялил на себя эту форму… похоже, дурные новости… и день дурной… ну, конечно же, сегодня среда…» — Савва глянул в окно. Небо было темное и низкое. Накрапывал дождь.

— А где этот недотепа?..

— Я здесь… — Слуга вытянулся перед ним.

— Ну, и что ты стоишь, как истукан?.. зажги лампу, я ничего не вижу…

Слуга зажег лампу. Он не мог скрыть своего изумления и то и дело оглядывался на Пилада.

— Рассказывай, что тебя привело ко мне?.. только прошу тебя, говори без околичностей…

— Кто-то подбросил мне довольно странное письмо… в нем встречаются несуразности и лакуны, но достаточно и фактов… — Пилад протянул Савве письмо.

Бегло прочитав письмо, Савва бросил его на бюро.

— А я думал, все уже умерли, кроме нас с тобой… хм… ты иди… предоставь мне самому разобраться с этим… — Выпроводив Пилада, Савва зашагал по комнате шагом лунатика, во мраке сомнений и неуверенности, иногда он приостанавливался и заглядывал за гардины и в окно. Он был встревожен и содержанием письма, и необычным оживлением на лужайке у солнечных часов. В мороси над толпой летали птицы и ангелы. Неожиданно в толпе прояснилась фигура незнакомца с пятном на лбу, чем-то напоминающим карту мира. Савва отступил в глубь комнаты и, подойдя к бюро, еще раз перечитал то место в письме, где говорилось об Избавителе.

«Интересно, кто плетет всю эту интригу?.. неужели Старик?.. да нет, не может быть, зачем ему власть, он же одной ногой в могиле… скорее всего Старика используют, как ширму…»

Спустя несколько минут Савва был уже во флигеле. Приоткрыв дверь и затаив дыхание, он заглянул в комнату. В зыбком призрачном свете неясно обрисовалась фигура девы неопределенного возраста. Она сидела у зеркала спиной к нему.

— Входи, не стой в дверях, плохая примета… — сказала дева и обернулась. — Что-то случилось?.. у тебя такой вид, как будто тебя пытали…

— Тебе это покажется невероятным, но… — Савва протянул ей письмо и попытался улыбнуться.

— Боже мой, так девочка жива?..

— По всей видимости, жива, но ты читай, читай… — Савва сел на узкую кушетку, набитую конским волосом. Он не сводил глаз с тонких, подрагивающих пальцев девы. Она перебирала страницы письма, словно четки. Воспоминание о том, как эти пальцы пылали в его руке, вызвало невольный вздох. Никто не знает того, что в человеке. Савва закрыл глаза и потянулся, чтобы дотронуться до ее руки и наткнулся на пустой стул.