Осенью кузина уехала, и он забыл ее, как сон, исчезающий в постепенно выцветающих сумерках палевого цвета…

На мгновение она зависла перед ним, тонкорукая, длинноногая в белом с синим платье. Складки, оборки, мозаичный узор веток…

— Ну, и чего ты ждешь, конца света?.. — спросила она. Голос картавый.

— Кто ты?..

— Я твой ангел-хранитель… — Она вознеслась ввысь, увлекая Иосифа за собой по направлению к Лысой горы.

Мимо пролетали птицы, опасливо и с любопытством подглядывая за ними.

Иосиф не чувствовал себя посторонним.

Вернулся он в город тем же способом…

По узкой и сырой лестнице Иосиф спустился на несколько ступеней, путаясь в ключах, открыл дверь и вошел в комнату. Тускло отсвечивающая бронза, бархат, шелк, разлитое вино, недоспелые гроздья дикого винограда, изображения, изваяния, маленькие уродцы, круглое зеркало. Он неуверенно оглянулся. Ему почудилось, что кузина смотрит на него из зеркала…

Это была Нора, лишь искаженная копия кузины.

Нора спала.

Иосиф подошел к окну. Город еще спал, но небо уже светлело.

— О чем ты задумался?.. — спросила Нора, кутаясь в простынь.

— Так ты не спишь?..

— Нет, не сплю… иди ко мне…

Иосиф разделся. Еще оставаясь невинным, он уже наслаждался грехом.

Сомнительной чистоты постель, сомнительные объятия и все прочее.

Когда «это» кончилось, Иосиф заснул. Спал он, как убитый, и проснулся праведником.

Существовал предел, который он не позволял себе перейти и который давал ему возможность надолго терять Нору из виду, зная, что она где-то рядом и ждет его. Она приводила его мысли в порядок и помогала выбраться из навязчивых бредов, которые грозили безумием…

Всю ночь голые ветки стучали, скреблись в постепенно светлеющие стекла.

Иосиф не спал. Он писал и видел перед собой кузину.

Ночь отцветала.

Прикрутив зря горевшую лампу, Иосиф собрал разбросанные по полу смятые, скомканные листки.

Страсть к писательству передал Иосифу дядя, у которого он проводил лето.

В школе Иосиф учился плохо, часто прогуливал уроки. Вместо уроков он рылся в дядиных книгах. По ночам он писал, а утром чуть свет ехал к дяде на дачу.

В поэзии дядя разбирался превосходно и имел пристрастия. Маленького роста, шепелявый, колченогий, в детстве он сломал ногу, которая плохо срослась, вечно окутанный облаками дыма, он полулежал в кресле на боку. Его лицо в профиль напоминало портрет Данте.

— Попусту трудился и правил ты не знаешь… — Поглаживая фарфоровую кошку, дядя рассеянно глянул на Иосифа и уронил очки. Исписанные мелкими, разбегающимися, как муравьи, буквами листки сползли с его колен на пол. — И зачем тебе эта игра, зачем изображать то, что и без того насквозь фальшиво…

Иосиф слушал его, слегка склонив голову к плечу, и улыбался.

— Чему ты улыбаешься?.. — Дядя с неудовольствием посмотрел на него. — Мальчишка, совсем мальчишка… к поэзии надо относиться серьезно, надо подходить к ней изнутри… поэзия — это своего рода сумасшествие… надеюсь, ты не сумасшедший, а?..

Иосиф все еще улыбался. Дядя встал и хромая, закружил по комнате.

— Ты хотя бы помнишь, что написал?..

— Да…

— Тогда читай вслух… поэзии нужно, чтобы ее услышали…

Напрягаясь до изнеможения, то в голос, то шепотом, Иосиф прочитал несколько стихов. Образы врывались в него, как в открытую дверь. Вдруг дверь захлопнулась. Он замолчал.

— Боже, как ты похож на своего отца, просто живой портрет… он тоже сочинял, когда его мучили кошмары… только никому… скажут, что я… я сейчас…

Иосиф подошел к окну. За окном шумел дождь.

Дядя пропадал около четверти часа.

— А вот и я… — Услышал Иосиф голос дяди. Он как будто вынырнул из заводи сумерек. Ошеломленный, нелепо улыбаясь, Иосиф смотрел на дядю. — Ну и погода… — С него лило ручьями. В руке у него был чемодан.

Иосиф закрыл глаза, но, даже закрыв глаза, он видел дядю в какой-то смутной дымке нереальности. Лицо землисто-серое, впалые щеки.

— Где ты был?..

— Тут, неподалеку… — Не раздеваясь, дядя сел на кровать, слегка склонив голову к плечу, вытянул ноги. Иосиф обратил внимание, что на его ботинке развязался шнурок. Его блуждающий взгляд скользнул дальше, в мимолетное, текучее, наткнулся на открытый чемодан. Поблекшие фотографии, письма, треснувшие очки.

— Это вещи твоего отца… вовсе он не умер в ссылке, как я тебе говорил… он покончил с собой… разумеется, тут было все, и усталость от жизни, и немота, он потерял голос… — Иосиф слушал недоверчиво. — Патриотом он не был, но он был порядочным человеком… он сделал это, потому что понимал, какие последствия его арест мог бы иметь для семьи…

— То есть для тебя… — выкрикнул Иосиф. Накинув на плечи плащ, он выбежал на улицу…

Около полуночи Иосиф вернулся, повесил мокрый плащ на спинку стула и ничком упал на кровать.

В комнату вошла тетя. Она не спала, ждала Иосифа. Убавив свет, она села на край кровати.

— Это правда, что мой отец был врагом народа?.. — спросил он.

— О чем ты говоришь?.. нет, конечно же, нет… — Тетя взяла его за руку. Он потянул ее к себе. Она прилегла рядом с ним, лаская его. Вслушиваясь в ее шелестящий шепот, Иосиф не заметил, как заснул. Во сне он стонал и жаловался…

Прошло несколько лет. Иосиф уже был секретарем Тиррана и постепенно превращался в чиновника. Но иногда на него что-то находило. Он запирался в своей комнате и всю ночь писал. Скомканные, смятые листки скапливались на полу. Потом он исчезал на несколько дней. Он мог очнуться или в тесной комнатке без зеркала и ванны, обклеенной бумажными обоями в постели какой-нибудь шлюхи, или того хуже, в обществе молодых людей с крашеными губами и непристойно подведенными глазами, с общим для всех наркоманов и самоубийц выражением лица.

Как-то Иосиф забрел в театр. Он опоздал к началу спектакля, было темно и в дверях ложи он столкнулся с Лизой.

— Ах, как вы меня напугали… — прошептала она, обмахиваясь веером. Словно большие черные бабочки с фиолетовым отливом вылетали из ее рук. Он узнал ее. Он не мог ее не узнать.

Занавес опустился. Вспыхнул свет. Слегка опьянев от духоты и слепящего света, Иосиф вышел на улицу и пошел за Лизой как будто не своими ногами, точно в бреду…

Ночь он провел у Лизы. Под утро в дверь кто-то поскребся, постучал три раза. Иосиф проснулся, беспокойно глянул на часы. Смутная тревога давящей мучительной неопределенности сжала горло. Он никого не ждал к этому часу.

«Странно… наверное, кто-то ошибся дверью… или почудилось…» — подумал он, нащупывая выключатель. Лампа мигнула и погасла, а стук повторился. Он босиком побежал к двери, вытянулся на цыпочках, осторожно спросил:

— Кто там?.. — Никто не отозвался. Он приоткрыл дверь, выглянул. Никого. Не зная, что и подумать, он закрыл дверь и подошел к окну. Напротив окон, теряясь в крапчатых тенях, вышагивал незнакомец в клетчатом пиджаке…

Край солнца показался над крышами. Иосиф умыл лицо ладонями, обернулся. Лиза сонно потянулась, открывая бедра, излучину, живот. Легкая дрожь пробежала по ее векам.

Он прилег рядом, попытался обнять ее.

— Перестань… — она отодвинулась в угол кровати. — Ради Бога, не будь идиотом… — Она уже не принадлежала ему, он почувствовал это по ее резкому сопротивлению.

— Мне уйти?.. — Голос его задрожал.

— Делай что хочешь, только оставь меня в покое… — выражение скуки появилось на ее лице.

От отчаяния, уже не осознавая, что делает, он набросился на нее.

Она закричала…

Иосиф отступил, наткнулся на дверь. Она была заперта. Через окно он выбрался на террасу и прыгнул вниз, в заросли терновника. Прихрамывая и оглядываясь, он пошел вдоль дома, свернул за угол и наткнулся на незнакомца в клетчатом пиджаке. Иосифа поразило его лицо. Оттолкнув незнакомца, он побежал…