На миг Моисей увидел ее другой. Она была прелестна, нетронутая, юная. Он поцеловал с осторожностью ее улыбающиеся слегка припухлые губы, глаза, присел робко на край кровати, пьянея от ощущений, запаха, странной близости…
— Какие у тебя прелестные ресницы и глаза… — Она слегка откинулась, как-то странно меняясь.
Чем дольше длилась пауза, тем тревожнее становились ее глаза. В замешательстве Моисей отступил к двери. Он уже боялся ее и дрожал всем телом. Свет освещал лишь ее лицо, скорее унылое и жалкое, чем привлекательное, и вся сцена приобрела какое-то оскорбительное звучание. Рассыпая шпильки, она распустила волосы, пояс халата. Обнажились плечи, грудь, округлые бедра.
— Ну, иди же ко мне… тебе будет хорошо…
Чувство, похожее на отвращение, оттолкнуло Моисея, и он с трудом очнулся от кошмара. Он лежал на кровати мокрый от пота, все еще слыша чьи-то жалобы, всхлипы, плач, обрывки слов. Он ничего не мог понять.
«Кто она, эта дева?.. она явно безумная… и что означают все эти малопонятные перемещения из одного места в другое?.. что происходит?.. такое впечатление, что я перехожу из рук в руки, как разменная монета… черт, голова, точно чугунная, меня явно чем-то опоили… может быть, все эти перенаселенные кошмары с жутковатыми подробностями лишь плод моего больного воображения?.. но девочка явно не выдумана… и эта карусель с тускловатыми лошадками… Боже мой, а где же Жанна?..» — Моисей подбежал к окну, затянутому паутиной решетки, потом к запертой двери и закричал. Охранник не слышал его крика. Он спал. Никогда он не спал таким глубоким сном…
33
Настороженно поглядывая по сторонам, Инспектор шел по безлюдной в этот час улице, заросшей унылыми двухэтажными домами. Одним концом улица упиралась в небо, другим в кладбище. Он замедлил шаг у фонтана с позеленевшей фигурой божка. Вместо воды на дне фонтана поблескивали битые стекла. Чуть поодаль поскрипывала карусель со сломанными лошадками. Мигали фонари в нишах, красные, синие и желтые.
«Черт, уже девять, как время летит, пора уже птиц кормить… — Он глянул на дом с аркой. — Однако надо зайти… лишние хлопоты… награды здесь точно не будет, да и там, вероятно, тоже, но надо зайти…» — Помедлив, он свернул в арку.
«Похоже, это здесь… — Оглядываясь, в поисках другого входа, он вошел в подъезд. — Черт, ну и дыра!.. а запах, запах!..» — В полутьме длинного петляющего коридора он наткнулся на старуху с татарским лицом.
— Ты к кому?..
— К Дурову…
— Афелия, к тебе гости… — прокричала старуха каким-то подлым голосом.
Инспектор слегка отстранил ее и, протиснувшись в узкую щель между выставленным в коридор шкафом и корытом для стирки, подошел к створчатой двери. На пороге его встретила дева в обвислом халате, с малышом на руках. Инспектор огляделся. В полутьме обрисовались очертания венского стула, смятая постель. Он несколько смутился, вскользь глянул на деву. Она уже маячила у окна. В комнате было два окна, из которых открывался вид на фонтан и карусель.
Заколыхались дымчато-искристые шторы. В буфете за стеклами звякнула посуда. Зашуршали пришпиленные к обоям фотографии. Внезапно зазвонил будильник, стоящий на этажерке у кровати. Дева захлопнула окно и придавила кнопку будильника.
— Дай… — Малыш потянулся к будильнику пухлой ручкой.
— Нельзя… вы кто и что вам нужно?..
— Я Инспектор и мне нужен ваш муж…
— Мне он тоже нужен… негодяй, он бросил нас… — сказала дева с надрывом, расплакалась. Заревел и малыш. Инспектор попытался успокоить его.
— А где твой папа?..
— У нас теперь другой папа…
— Вот как… — Инспектор отступил. Из всех военных приемов отступление лучший…
Проходя мимо дома Ксении, Инспектор приостановился у окна.
«Странно… такое впечатление, что у нее полно людей…» — подумал он. Его насторожили тени, маячившие на гардинах. Их было несколько.
Гардины зашевелились, из складок высунулось лицо Серафима. Инспектор отступил в тень.
— Мне, кажется, там кто-то ходит… — сказал Серафим, слегка понижая голос.
— Тебе показалось…
— Но я ясно слышал звук шагов…
— Закрой окно…
Окно захлопнулось.
«Опять он здесь… и, похоже, опять строит какие-то козни…» — Инспектор задумался. Какое-то время единственной реальностью для него был этот нереальный свет, льющийся из окна…
Серафим закрыл окно и присел на кушетку. Уже около часа он обсуждал с Дуровым план освобождения Моисея и Жанны. Дуров слушал его и не знал, что возразить.
«Какие-то фантазии в стиле Карно, причуды… я и не предполагал, что он еще может увлечься… он явно сошел с ума… ведь она совсем девочка… — Мысли перепутались. Дуров встряхнул головой, помрачнел. План Серафима ему нисколько не нравился. Ему не очень хотелось перед премьерой впутываться в такое опасное дело. Он припал грудью к столу, мимолетно оглянул Серафима, зевнул, как будто его лихорадило. — Загорелый, небритый, взгляд острый, волчий, весь в отца… да, с ним трудно быть хорошим…» — Откинувшись на спинку стула, Дуров ковырнул прыщик на щеке, ободрал.
— Ну и что скажешь?.. — Серафим как будто догадался о сомнениях Дурова. — Конечно, дело довольно опасное…
— И ты думаешь, что я смогу тебе чем-то помочь?..
— Ну, не знаю…
— Я тоже не знаю… впрочем, у меня есть брат…
— У тебя есть брат?..
— Да, двоюродный, он старше меня на два года… что ты меня так смотришь?..
— И кто он?..
— Он судья… по четвергам у него собирается не мало известных и влиятельных людей… вполне возможно, что ему что-то известно…
Инспектор все еще стоял под окном, как вдруг что-то сверкнуло впереди. Хлопнула дверь, послышались шаги. Он едва успел отступить назад и в сторону. Мимо прошел Серафим, на ходу одеваясь и путаясь в рукавах обмокшего плаща. Он шел как-то странно приседая и оглядываясь…
Судья, пожилой человек, с опухшим желтым лицом, еще в передней, пользуясь отсутствием других гостей, предупредил Серафима об осторожности.
— Здесь кругом одни зеркала и агенты… — Судья коротко и зловеще хохотнул, после чего повернулся спиной к гостю и исчез.
В комнате было шумно, накурено и Серафим вышел в зимний сад, заставленный какими-то статуями, сосудами, вазами.
— Жаль, очень жаль, что мы не были знакомы раньше… — Неизвестно откуда появившийся судья ласково, как-то по-детски заглянул ему в лицо. — Да, так вот, что касается вашего дела… их увезли в тот же день и неизвестно куда… так что нужно наводить справки… даже не знаю, смогу ли я вам помочь… правда, у меня есть специалист в таких делах, вот его адрес, тут рядом, всего несколько минут на трамвае… сколько сейчас, восемь?.. после девяти он всегда дома… да, если что, вдруг он задержится, посмотрите ключ под ковриком… — Судья неожиданно и как-то хищно осклабился и тут же забыл о существовании Серафима…
На улице было сумрачно. Все еще шел дождь, и вода затопила рельсы. Трамваи стояли.
Серафим раскрыл зонт и, приседая и обходя лужи, пошел по направлению к набережной.
Вот и нужный дом. Окна темные, явно никого нет. Он пошарил под ковриком. Ключ был на месте. Покопавшись в запоре, он открыл дверь. Цветы, книги, картины, под потолком остроклювая люстра, что-то вроде римского светильника.
«Да-м-да… это что-то… неожиданный рай… уголок отдохновения для поэта…» — Серафим оставил раскрытый зонт на полу, разжег камин и сел в плюшевое кресло. Дрова были сырые и потрескивали. Некоторое время он листал томик Нострадамуса, перечитал дважды одно из предсказаний, возможно не без задней мысли, потер рукой лоб, левый глаз и увидел, как поворачивается ключ, оставленный им в замке. Ключ выпал, и дверь приоткрылась, как в ночном кошмаре. В щель протиснулась незнакомец. Серафим не мог пошевелиться. Загремело, покатилось что-то. Незнакомец чертыхнулся. Вдруг вспыхнул свет. Серафим зажмурился, а когда открыл глаза, то увидел улыбающуюся физиономию Дурова.
