— Идите сюда, что вы там прячетесь…
Аркадий подошел. На какое-то время они потеряли представление о том, где они находятся. Вокруг царила лишь полутьма и таинственность, мерцающее великолепие, сотканное вечером…
Услышав бой часов и гимн, он невольно вздрогнул.
— Уже полночь… — прошептала Вика и внезапно тихо рассмеялась. — А что если тебе перебраться в город, а?.. Боже мой, Аркадий, если бы я случайно не заговорила с тобой… нет, это было бы ужасно… ну так как, ты приедешь?.. — она слегка отстранилась.
— Приеду… — сказал он вдруг охрипшим голосом…
Час был поздний, и город показался Аркадию каким-то необитаемым. Сумерки скрывали его подлинную сущность, создавая обманчивые представления. От вокзала он шел пешком, то и дело спрашивая у редких прохожих, как ему пройти дальше. Не зная дороги, он кружил, поворачивал назад. Круги все сужались и, наконец, он увидел нужный ему дом, спрятанный за листвой. Дверь была не заперта. На миг он перенесся туда, откуда приехал и, дернув за шнурок звонка, вошел в прихожую, прижимая к груди три полуувядшие розы, которые счел нужным купить. Раздвинулись гардины, скрывающие от него залу. Его ослепило великолепие позолоты и хрустального блеска, среди которого царила Вика. Он беспомощно посмотрел на нее из-под шляпы, надвинутой на взмокший лоб.
— Какая приятная неожиданность… это мой кузен, познакомься… — Вика представила его мужу. В дверях залы они на мгновение прижались друг к другу.
Чем-то удрученный Инспектор Лагерей едва поклонился и даже не протянул руки, тут же наткнулся на чемодан гостя, не выдержал, чертыхнулся:
— Нельзя ли это убрать?..
Было уже за полночь. Жара спала. Зала, где они сидели, казалась аркадию ярко освещенной сценой, где менялись декорации. Вика появлялась то здесь, то там, мелькала повсюду, вдалеке, среди белых павлинов, фиалок и ангелов с горящими свечами в руках и уже совсем рядом, и она менялась, менялось ее лицо, глаза, голос, который становился вдруг нежным и хриплым…
Уже ночь. Аркадий лежал и вслушивался в ночные звуки города. Город дышал, как море, иногда надолго затаивая дыхание…
Среди ночи Аркадий очнулся, весь еще полный ощущения ее близости, долго смотрел на полосу лунного света, в которой виделось ее улыбчивое лицо, полуоткрытые губы…
Прошло несколько дней. Все это время Инспектор Лагерей был мрачен и угрюм. Чуть свет он вставал и уходил на службу, но в этот день он задержался, Он листал вечернюю газету и волновался. Он не любил объяснений и связанных с этим драм. Остывший чай тускло отсвечивал перед ним. Глянув на себя в зеркало, он даже испугался. Выглядел он отвратительно. Лицо помятое, рябое и бледное, глаза впалые, в них было что-то гибельное, под глазами синели мешки, губы шелушились. Он вдруг и как-то нелепо всхлипнул и уткнулся в газету, затих…
Когда в комнату вошла Вика, он, не поднимая головы, сказал:
— А ты неплохо выглядишь… конечно, я рад, что твой кузен развлекает тебя… театр и прочее, но то, что вас повсюду видят вместе… поверь мне, это уж чересчур, ты ставишь меня в неловкое положение…
Вика услышала его свистящее дыхание, он задыхался, и почувствовала опасность.
— Милый, что ты такое говоришь… — Она обняла его со спины, поцеловала.
В тот же день Вика выхлопотала у дяди для Аркадия место, довольно хлопотное: обыски, аресты. Дядя Вики был Министром, но Аркадий не заносился и из кожи вон не лез, ждал своего случая. Вскоре случай представился и он получил место Начальника Охраны. Он довольно быстро освоился со своим новым положением…
Послонявшись по комнате из угла в угол, Аркадий лег на узкую железную кровать с никелированными дугами и шарами и погрузился в приятную задумчивость…
Он часто переносился мысленно в забытое Богом местечко на краю земли. Среди зелени веток розовело небо, солнечно золотились листья вишни. Под вишней играли его дети, тонкие, загорелые в сатиновых шальварах и майках, улыбчивые, как ангелы. Вика лежала в траве в кружевной сорочке. Он приблизил свои губы к ее сосцам. Это доставило ему сладчайшее наслаждение, которого он тотчас же устыдился…
Стемнело. Вика выпорхнула из темноты радостно-оживленная, положила на стол какую-то книгу и залепетала что-то свое.
— Да ты меня не слушаешь… — Губы ее задрожали.
— Извини… — Аркадий привстал. Вика прильнула к его груди, отстранилась.
— Что это?.. откуда это у тебя?.. — Осторожно, подрагивающими пальцами с умышленной медлительностью Вика прикоснулась к шраму на его виске, ощупала, отдернула руку.
Кровать заскрипел под ним. Он встал и отошел к окну. Отдалился.
— Господи, как я устала от этих бесконечных, жутких переулков, каменных стен, коридоров, лестниц… бр-ррр… дух захватывает… как бы мне хотелось вновь оказаться в тех блаженных местах…
Вслушиваясь в голос Вики и думая о своем, Аркадий открыл окно.
— Давай уедем… — сказала Вика с нежностью и грустью.
— О чем это ты?.. — Аркадий нервно зевнул и помутившимся взглядом глянул на Вику.
Порыв ветра откинул занавесь.
Зашелестели страницы книги, брошенной на столе. Бам. Ударили башенные часы.
Вика вздрогнула, оглянулась тревожно, боязливо, прильнула к Аркадию.
— Ты тоже дрожишь… отчего?.. ты переменился в последние дни…
— В последние дни… — Аркадий тихо и растроганно рассмеялся. Ему показалось, что он обнимает Жанну. Разметавшиеся волосы упали на ее острые плечи, на грудь.
Неожиданно лицо ее вспыхнуло, осветилось.
Молния перечеркнула небо.
Громыхнул гром. По стеклам побежала рябь, стерла зыбкие очертания Башни. Начался дождь…
40
Тирран стоял у окна, прислушиваясь к шуму дождя. Створка слегка качнулась, и он увидел свое отражение в стекле. Лицо плохо выбрито, все в каких-то буграх и пятнах, глаза впали, под глазами обмякшие складки.
Повеяло сыростью, болотом. Он зябко повел плечами, закрыл окно и прилег на кушетку, кутаясь в плед. Он лежал, словно в качалке в саду и прислушивался, испытывая приливы и отливы знакомого томление. Тихо позванивала люстра, сосульками свисающая с потолка.
«Как хорошо, как в детстве…» — подумал он и закрыл глаза.
Пахнуло запахом жимолости и дыма.
«Откуда взялся этот запах…» — Тирран привстал.
Из камина вылизнули языки пламени, тронули тонкие, пожухшие листки рукописи, исписанные какими-то странными знаками, при желании их можно было принять за тайнопись. Бумага вспыхнула. Комната наполнилась едким дымом.
Он успел выхватить рукопись из огня. Некоторое время он сидел в кресле у камина, вдыхая дым рукописи, потом убавил свет в лампе. В полутьме послышался его грустный смешок, шаги. Он перебрался на кушетку, но не смог заснуть, то и дело переворачивал жаркую подушку. В темноте виделось нежное и грустное лицо Жанны, ее губы, зеленоватые глаза. Вдруг он услышал чей-то голос, похожий на змеиный шип, что-то нашептывающий ему. Он не узнал свой голос…
Угрызения совести еще долго мучили Тиррана, у него даже сделался нервный припадок и он разбил вазу. Цветы рассыпались по полу, а вода оставила на ковре пятно, чем-то напоминающее женскую фигуру. Засмотревшись на нее, Тирран заснул…
— Эй, проснись… — Кто-то будил его.
— Что еще случилось?.. — спросил он, проснувшись в каком-то другом сне. Вокруг стояли люди, которых он отродясь не видел. Мужчины в черном, девы в легких вечерних платьях, как будто обнаженные. Увидев Жанну, он привстал и прислонился спиной к узловатому стволу яблони.
— Все спишь, соня… — Жанна рассмеялась. Откуда-то выпорхнули желтые и бордовые бабочки и закружились над ней.
«Лицом она просто вылитая мать…» — подумал Тирран и провел рукой по глазам, по лицу, потянулся всем телом. И ночь потянулась, обняла его сладкой теплотой…
Внезапно Тирран чихнул, еще и еще.
— Будь здоров… — услышал он чуть сиплый голос Лизы. На ней было платье с прозеленью. Она чистила его сапоги.
