— Затяни террасу проволочной сеткой… — сказал он слуге, сотрясаемый непрерывной дрожью. Слуга хихикнул, не поверил, переспросил. — Отнесись к этому серьезно… — Оставив сломанный зонтик на террасе, Пилад ушел в комнату. В тот же день он уехал из города, в надежде, что никогда сюда не вернется, однако уже осенью вернулся постаревший на десять лет и больной.
Он поселился в доме отца, где сходил с ума от тоскливых нескончаемых дождей и от одиночества. По ночам он не спал. Он лежал и ждал Афелию, объятый страхом ожидания. Днем его можно было увидеть на улице с целой связкой рамок всех размеров и форм и кипой журналов, какие только можно было найти в торговых рядах. Дома он вырезал из журналов фотографии женщин и вставлял их в рамки. Ни на кого не похожая, она вмещала в себя всех этих женщин, которых он не знал…
В тот день он сидел на террасе. В комнате было душно, трудно было дышать. Увидев Афелию, он побледнел. Сердце сжалось. В глазах потемнело. Она была не такой, какой он хотел ее видеть: рыжая, лицо и руки напудрены, губы накрашены карминной помадой. Ее окружала целая свора собак и кошек. Порыв ветра поднял в воздух пыль, листья, птиц, ангелов, вырвал зонтик из ее рук. Собаки с лаем устремились вслед за зонтиком. Он окликнул ее. Она испуганно оглянулась и скрылась за дверью давно пустующего дома. С террасы было хорошо видно, как она поднималась по лестнице. Хлопнула дверь, потом открылось окно над аркой…
От слуги Пилад узнал, что эта женщина поселилась в доме всего несколько дней назад и что ее зовут Афелия.
— Как, ты говоришь, ее зовут?.. — переспросил он.
— Афелия… — сказал слуга.
Сердце заколотилось, но у Пилада хватило осторожности не выдать себя. Весь остаток дня он занимался обычными домашними делами и то и дело поглядывал на открытое окно над аркой. Оттуда одна за другой вылетали птицы.
Вечером Афелия вывела собак на моцион. В шляпке, с траурным зонтиком она была просто очаровательна, и вечер был чудесный. Пыльный солнечный луч тронул ее лицо, волосы. Они загорелись.
— Ты перестала быть призраком, моя девочка… — прошептал Пилад и, вздрогнув от боя часов, очнулся, ловя ртом воздух, не зная, где он, наяву или во сне…
Пилад поспал, но мало и плохо. Сон не принес ему облегчения. Как-то нелепо озираясь, он потер лоб, шею. На рубашке у него не хватало пуговицы. Неожиданно для себя он рассмеялся тихо, странно, закурил, еще раз перечитал письмо, с трудом понимая чужой почерк…
Сигарета, дымящаяся в его дрожащих пальцах, прожгла страницу письма. От имени «Тирран» осталось только «ран». Едкий дым наполнил комнату…
Афелия вышла из дыма и из обугленной, мерцающей, вспыхивающей по краям черной дыры в странице, как будто это была дверь. Лицо бледное. Волосы разделены ровной ниточкой пробора. Она плохо видела в полумраке и хромала. Медленно-медленно, как во сне, она заглянула под лестницу, вышла в коридор, уходящий в глубь дома, вернулась с керосиновой лампой, покрытой пылью и паутиной. Она казалась чужой, незнакомой в старомодном платье с глухим воротом. Она ничем не напоминала ту девочку, которая много лет назад вошла в эту заставленную какими-то ненужными вещами комнату. Чиркнув спичкой, она зажгла лампу и лишь тогда поменяла цветы в вазе с узким горлом, желтые фиалки, с неприятным, почти невыносимым запахом.
— Уже столько лет я приношу тебе эти цветы, а ты все никак не можешь привыкнуть к их запаху…
— Что нового?.. — Пилад неловко встал. Пытаясь стряхнуть наваждение, исказившее комнату, он задел зеркало. Отражения и тени всколыхнулись на миг.
— Ничего, Тирран не изменил своих привычек, как обычно ночью он совершал обход города, скрываясь под мирской одеждой… и вернулся отнюдь не по-царски… он столкнулся с неким обманщиком, который выдавал себя за Избавителя… родились два сросшихся животами мальчика… рухнул карниз со статуями, украшающими фасад библиотеки… покончил с собой Историк…
— Конец для него оказался не лучше начала… что еще?..
— Видела Старика, он задавал вопросы о тебе…
— Ну и?..
— Удачно смогла выпутаться из его вопросов…
— А что Савва?..
— Савва исчез, вместе с немым слугой, потерявшим дар речи, когда ему отсекли детородный член… говорят, он засел на Фаросе… ходит босиком среди скал и круч, стреляет в небо и плюет в землю, иногда думает, как лучше устроить все дела и пишет историю как свою собственную… кроме того он принимает посольства… при нем слуга и еще некий исследователь тайного, человек с темным лицом и не менее темным прошлым…
— Странно все это… — пробормотал Пилад.
— Говорят, что он готовит заговор, уже нашлось 13 человек, одержимых властью и достаточно честных, чтобы друг друга не предавать… а ты не важно выглядишь…
— Мучает боль в паху, с которой я, наверное, уже не расстанусь до самой смерти… что еще?..
— Случилось еще несколько самоубийств…
— Эти бесконечные дожди всех сводят с ума…
— Кажется, кто-то стучит… ты кого-то ждешь?..
— Нет… — пробормотал Пилад. Все чувства его смешались, стало смутно и тревожно на душе, словно что-то нависло над ним, какая-то тяжесть. Без сил он откинулся на спинку кресла.
— Что с тобой?..
— Не знаю, последнее время со мной творится что-то непонятное, все раздражает… ночью приснился какой-то кошмар…
Стук повторился и в комнату вошел мальчик 13 лет.
— Ты кто?.. — Пилад уронил очки от близорукости, потер нос. Нос у него был длинный, тонкий и лоснился.
— Я Георгий… — сказал мальчик тихо и внушительно.
— И что тебе нужно?.. — Пилад поискал на столике очки, подслеповато сощурился. Засохший венок из маргариток, бабочки, как летучие камелии, они запутывались в складках кисеи и бились в стекло, чей-то профиль, силуэт. Он все еще искал очки. Силуэт сгустился в нечто зримое, осязаемое, конкретное. Это была девочка, тонконогая, в переливчатом платье и в берете. Она застыла в ожидании.
— Я же сказал тебе, жди меня за дверью… — Мальчик подтолкнул девочку к двери.
— Никуда я не пойду… — Девочка капризно дернула острым плечиком и села на кушетку, зажав руки между колен.
— Так вот ты какой… — сказал мальчик, обернувшись к старику и протирая глаза.
— Какой?.. — переспросил Пилад упавшим голосом.
— Мне сказали, что ты такой старый, что уже не стареешь…
— Это миф, однако, не все так просто… — Пилад порылся в ворохе газет, писем, нашел тарелку с черносливом и сушеными грушами. — Иногда и дети смердят, как старики, а старики умирают детьми и для них смерть — что-то вроде бессмертия…
— Можно мне ее тронуть… — спросила девочка, разглядывая заводную балерину, которая стояла на комоде. Створка окна медленно, с жутковатым скрипом открылась и захлопнулась. Девочка испуганно обернулась и увидела в простенке между окнами тонко написанный портрет девочки на фоне горного пейзажа. — Это же наша учительница… какая она здесь красивая…
— Она ангел… — Пилад опустился на кровать. На минуту он заснул и проснулся, вспоминая неправдоподобно синее небо, ангелов и свои ощущения от полета. Последнее время он часто видел этот сон.
— Это письмо нужно срочно передать по линии… — сказал Георгий, строго подняв брови.
— Так ты почтальон… а кто автор послания?..
— Твой ученик…
— Вот как…
— Ну, мы пошли… пошли-пошли… — Георгий увлек девочку за собой.
Пилад надорвал конверт с монограммой. Почерк был уже знакомый, нетвердый, «р» и «д» с крючками.
«Господин Тайный Советник!
Простите меня за эти каракули. Последнее время я плохо себя чувствую и во многих отношениях не знаю ни того, что я хочу, ни того, что должен делать.
Сравниваю себя с неким духом, говорящим поневоле, и посылаю с нарочным это письмо, относительно значимости и ценности которого возможно лишь одно мнение.
Они не нашли ни предлога, ни способа как устранить от власти Тиррана и готовят заговор, уже пишут нашу историю, отвечающую их замыслам в главных своих событиях.
