Несмотря на столь важную роль, которую играли Сузы на всем протяжении древнейшей истории, город впоследствии пережил и эпоху глубочайшего упадка. От всей величественной некогда архитектуры Суз до наших дней сохранились жалкие руины ападаны (приемного зала) дворца Дария I. Но продолжим наше путешествие на север, по следам посланника Энмеркара, который нес перед собой символ могущества великой богини Инанны.

На протяжении первого с небольшим часа езды после Суз дорога минует последнюю сотню километров Сузианской равнины, медленно, но верно (по сантиметру на километр) поднимаясь к подножью холмов, лежащих к северу, и уже виднеющихся между ними заснеженных вершин первых хребтов Загрос. По всей этой равнине тут и там виднелись холмы и холмики древних развалин, выступающих, словно кротовые норки на зеленом газоне. Многие из этих руин датируются концом эпохи Неолита, когда еще только начиналась долгая история Суз.

Обычно мы останавливались на восточном берегу речек, протекающих за Сузами, но в данном случае нашим глазам предстала стремнина реки Керкех. В пятидесяти километрах выше по течению она сворачивает в сторону хребта и перевала Кух-э-Кабир[92] — ворот Луристана.

За этим первым плавным перевалом в горах Загрос я увидел большую плодородную долину, протянувшуюся с северо-запада на юго-восток Когда мы спустились с перевала, у меня мелькнула мысль, что этот просвет в хребтах Загрос вполне можно считать первыми «вратами» на пути герольда в царство Аратта.

В этот момент речка Керкех превратилась на географической карте в реку Саидмаррех, петляющую по дну долины, где она пересекает глубокую расселину, прорезанную в мягком песчанике ложа долины. Современная гудронированная дорога проходит по северной стороне долины, позволяя пассажирам любоваться идиллическими картинами архаичной пастушеской жизни, когда на каждом шагу пестреют бесчисленные стада и время от времени попадаются стойбища кочевников.

После часа с небольшим езды дорога начинает заметно уходить из долины вверх. Поднявшись к самому гребню хребта, мы столкнулись с неожиданным препятствием — огромной отарой овец, не спеша переходившей дорогу в сопровождении пастухов, перегонявших ее на уже оттаявшие весенние пастбища. Да, это было еще одно зримое свидетельство образа жизни, сохранявшегося на протяжении многих тысяч лет, с тех самых пор, когда кочевники-горцы нашли для своих стад тропы, по которым можно было преодолеть крутые склоны, разделяющие горные пастбища. Кочевники отправились из Урука, неся с собой изображение богини, и прошли по тем же самым тропам, по которым пастухи и сегодня перегоняют свои стада.

Тем временем мы уже давно оставили позади Саидмаррехскую долину и миновали перевал, ведущий в следующую аллювиальную систему. Не это ли те самые вторые «врата» Энмеркара в горах Загрос? Далеко внизу, там, где склоны переходили в равнину, голубели топазы кристально чистых озер, окруженных со всех сторон буйной зеленью. За ними пестрели тысячи невысоких холмов, протянувшихся в северном направлении, до самого основания другой огромной гряды горных пиков, покрытых ослепительными шапками вечных снегов. Когда мы остановились, чтобы отдохнуть и размять ноги, я обратил внимание на две параллельные линии массивных булыжников, лежавших на расстоянии ок. 10 м одна от другой и спускавшихся с перевала в долину. Было очевидно, что перед нами — остатки древней дороги, которая вела некогда из Саидмаррехской долины на высокогорные пастбища. Дорога упиралась в узкий проход в скалах на противоположной стороне долины. Мне подумалось, что это, по-видимому, третьи врата, через которые древние мигранты из Урука прошли на пути в землю Аратта.

Добравшись до этой расселины, мы очутились на берегу одной из речек Саидмаррехской долины, которая, если верить моей карте, пробивает себе путь сквозь толщу горного хребта чуть дальше к северу. Правда, это было не главное русло Саидмарреха, но тем не менее вполне серьезная по здешним меркам река. Местные жители называют ее Кашган-Руд. По мере того как мы продвигались по дороге, идущей вверх по ее течению, она все больше превращалась в бурный ручей, несущий мутные буро-землистые воды. У самого входа в узкое ущелье нашим глазам предстали живописные развалины древнего каменного моста, связывавшего некогда обе стороны скальных стенок. Это и был Поль-э-Дохтар[93]. В самом его названии нетрудно узнать древнеперсидское (или, лучше сказать) индоевропейское слово, означающее «дочь» (ср. нем. Tochter, англ. daughter, слав, дщерь). Современная дорога проходит по последней из уцелевших арок моста, сворачивает с нее на Сасанидский[94] мост, проходит по восточной стороне ущелья, а затем спускается в небольшую межгорную долину.

Я испытал странное чувство, что мы действительно оказались в горном царстве, — правда, это было еще не Аратта, но явно одно из владений, находившихся в древности вне сферы влияния городов-государств Месопотамии, столицы которых находились за многие сотни километров отсюда, на более жарких и влажных аллювиальных равнинах.

Хотя основные трассы торговых путей в горах Загрос следуют по направлению русла рек, было совершенно очевидно, что глубокие танги[95], прорезанные водами рек, часто имеют весьма условное отношение к главному руслу. Иной раз разумнее положиться на малое русло, которое приведет путника к перевалу, чем пытаться преодолеть ущелье глубиной более 1000 м и шириной ок. 100 м, изрезанное бурными потоками. Нам то и дело попадались дороги, которые отходили от реки, пробивающейся сквозь очередной горный хребет, а затем в очередной долине вновь возвращались к главному руслу. И лишь там, где перевал был единственным возможным путем через горный хребет, дорога следовала за главным руслом. В таких местах прямо на крутых склонах, высоко над бурной стремниной, были высечены узкие тропы для путников. На практике это означало, что через горные цепи существует лишь очень немного сравнительно безопасных путей, и во время своей экспедиции весной 1997 г. я убедился, что мы ехали по одной из таких дорог, которой люди пользовались еще 5000 лет тому назад.

Последние несколько часов, остававшихся до заката в первый день моего путешествия в царство Аратта, ушли на монотонную езду по идиллической равнине, залитой лучами теплого вечернего солнца. Преодолев еще один перевал (уж не четвертые ли «врата»?), мы очутились в просторной долине, раскинувшейся у подножья величественной горной гряды, плавно переходя в плоскую, как стол, Керманшахскую долину. По другую сторону горной цепи, протянувшейся к востоку, раскинулась долина реки Хулайлан-Руд[96], в которой находится плосковерхий холм Тепе-Гуран. Этой малоизвестной археологической стоянке суждено было сыграть ключевую роль в истории переселения потомков Адама на равнины Месопотамии. В следующей главе читатель увидит, что керамика, найденная в этом тепе[97], свидетельствует о существовании большого поселения на географической периферии этой страны — библейской земли Шинар, но тогда, вечером 12 апреля 1997 г., продвигаясь все дальше на север, я еще не знал об этом.