— Нет, нет! Не сейчас, — невольно улыбнулся Фролов. — В Бордонцах у них штаб-квартира. Самый подходящий пункт.

— Пойду! — упрямо проговорил Назарка. — Все сделаю, как велели... Абаассы не испугался, а бандитов...

И он презрительно сплюнул.

Дверь вдруг распахнулась, и в юрту вбежал запыхавшийся Коломейцев.

— Товарищ комвзвода! На опушке белые! — доложил он.

Фролов, Тепляков и Назарка выскочили на улицу. Ночной мрак уже поредел. На востоке ярко сияла Чолбон — утренняя звезда. По дороге на Бордон, у первых деревьев, маячили всадники. Немного погодя они скрылись, словно растаяли в морозном воздухе. Рассыпавшись реденькой цепочкой, дозорные залегли за валом.

Вскоре не различимые в лесу белоповстанцы открыли огонь. Ясно было видно, как появлялись и моментально исчезали желтые огоньки выстрелов. Пули с коротким всхлипывающим чмоканьем впивались в заледенелые балбахи.

Назарка лежал рядом с Тепляковым, уткнувшись подбородком в сложенные накрест руки, и не спускал глаз с опушки. Однако беляки умело маскировались, и он никого разглядеть не мог.

— Дядя Гоша, — тихо спросил Назарка, — а у нас, в Якутии, шахты, паровозы будут, про которые вы рассказывали?

— Не стрелять! — приподнявшись, зычно крикнул Фролов. — Пускай себе тешатся — патроны переводят!

— Будут, милый мой Назарка, — помолчав, убежденно ответил Тепляков. — За то и жизни свои кладем!.. Вот разгромим врагов, и настанет мир. Новую жизнь начнем создавать. Школы откроем, чтобы все якуты- бедняки учиться смогли. Тогда и заводы, и фабрики, и шахты построим, железные дороги проведем... Скорей бы только остатки этих ликвидировать! — кивнул он на опушку.

— Когда к белым идти? — деловито осведомился Назарка.

— Скажем.

Постреляв бесцельно с полчаса, беляки прекратили огонь. Развиднелось уже настолько, что в тайге можно было различить отдельные деревья. Розовеющая заря выделила на опушке стволы берез.

— Конец! — произнес Фролов и встал во весь рост. — Постреляли, чтоб начальство слышало, и досыпать отправились... Никак не уразумею, что они палят в белый свет, как в копейку?.. Отделенный, я к комиссару. Пару часовых оставь, остальных на покой. — Подошел к Теплякову вплотную, вполголоса добавил: — За Назаркой особо досмотри, чтоб отдохнул сполна. И наказ ему в деталях обмозгуй!

Чухломин рассеянно посмотрел на заиндевелое окно, почесал переносицу тупым концом карандаша и раздумчиво протянул:

— Да-а. Шевели, братишка, мозгами! Белобандиты стянули к городу главные свои силы. Это бесспорно. Дороги перехвачены. Что творится в мире, мы не знаем... Сколько собралось мятежников, что они замышляют? Или прямиком на Якутск собираются, оставив нас в тылу, или город захватить намерены? Какое у них вооружение, как с боеприпасами? Кто бы рассказал нам обо всем этом?

— Товарищ комиссар, я же предлагаю, давайте отправим в разведку Никифорова Назарку! — Фролов бросил на скамью свою лохматую папаху, пересел вплотную к столу. — Парнишка сообразительный, смышленый. Он быстренько уяснит, что к чему. Еще поговорим с ним как следует, поподробнее... Кто на мальца обратит особенное внимание?

— Назарку, говоришь? — переспросил Чухломин и вздохнул. — Боязно мне за него. Не совладает — выдаст себя. Про этого бандюгу Цыпунова он даже слышать спокойно не может. Аж затрясет всего.

— Толковали с ним, разъясняли и Тепляков, и я, — настаивал Фролов. — Все понял, хоть сей минут в дорогу. Кого еще пошлешь без риска? Беляки своих наперечет знают. Чужого сразу заподозрят, а расправа у них короткая.

— Вообще-то верно. — Чухломин нахмурился, постучал пальцами по краешку стола и принялся свертывать папироску, искоса поглядывая на командира взвода.

Фролов выжидающе молчал и, выпятив подбородок, сдувал с верхней губы прилипшую пушинку. С окраины города доносились выстрелы. Чухломин прикурил от лампы, глубоко затянулся, выбросил к потолку клубящийся шар дыма.

— Ну, что ж, — кашлянув, произнес он. — Отправляйте Никифорова! Только проинструктируйте его по всем статьям!.. Штаб у них в Бордоне. Пусть туда идет, а дальше будет действовать сообразно обстановке. Важно, чтоб главное выполнил!

— Ясно, товарищ комиссар!

Луна склонилась к закату. Круглая и красная, она заливала белую землю тусклым призрачным светом. Снег сплошь усыпали холодные зеленоватые огоньки. Лес виднелся сплошным бесформенным частоколом. И лишь вершины деревьев на фоне подсвеченного луной неба четко прорисовывались своими пирамидальными макушками. Тишина была цепенящая, мертвая. Из нескольких труб прямо вверх ввинчивались бурые дымы. Где-то у блеклых звезд они скапливались в прозрачное облако.

— Пора! — глянув на часы, отрывисто произнес Фролов.

Назарка встал, посмотрел на спящих красноармейцев и решительно шагнул к дверям. Стараясь не шуметь, они вышли на улицу. Луна уже врезалась в кромку леса, и от домов протянулись длинные до бесконечности тени. Они казались вязкими и тяжелыми, как чугун.

— Все запомнил, Назарка? — тихо спросил Тепляков. — Ничего не забыл?

— Помню. Не забыл, дядя Гоша, — ответил Назарка. Улыбнувшись, по-русски добавил: — Товарищ командир отделения!

Фролов изучающе оглядел паренька и остался доволен. Одет был Назарка в залатанную короткополую шубейку, подпоясанную волосяной веревкой. На голове потертый заячий треух. На ногах — худые торбасишки. Под шубой засаленная ситцевая рубашка с чужого плеча, потрепанные штаны из плохо выделанной телячьей кожи. Самый что ни на есть обыкновенный батрачонок. Если кто повстречается по дороге и пристанет с расспросами, Назарка объяснит, что он был в услужении у купца Голомарева, да только голодно сейчас стало в городе. Вот он и покинул купца, пробирается в родной наслег. А расчет Голомарев обещал дать, когда красных прогонят и война кончится.

Они вышли к полуразрушенному строению, одиноко чернеющему за последними домами. Постояли, прислушиваясь, и скрылись в проеме двери, похожем на бездонную пропасть.

— Ну что? — спросил Фролов красноармейца.

— Ни души, товарищ комвзвода! — ответил дозорный. — Как и приказали, с вечера ведем наблюдение. Хоть бы сучок треснул!

Красноармейцы присели, закурили, пряча огоньки в ладонях.

— А тебе еще рановато бы курить, приятель! — ворчливо заметил командир Назарке. — Сплошной вред!

Застеснявшись, Назарка бросил недокуренную папиросу, пяткой раздавил ее.

— Ну, ступай, Назар! В добрый час! — немного погодя проговорил Фролов и встал.

Тепляков обнял Назарку, потерся щекой о его щеку, легонько подтолкнул к выходу. Назарка заглянул дяде Гоше в глаза, поправил великоватую для него шапку и с посерьезневшим лицом, чуть ссутулившись, пошагал напрямик к лесу.

Жутковато одному в зимней немой тайге. Кажется, будто за каждым деревом притаился кто-то безликий, страшный и вот-вот рявкнет громовым голосом: «Стой! Кто идет?» Впрочем, если Назарка наскочит на засаду, он знает, что следует отвечать: из города красные добром никого не выпускают, он тайком, ночью убежал. И все равно Назарка напряженно всматривался в потемневший лес, невольно вздрагивал, замедлял шаг, заметив какое-нибудь расплывшееся подозрительное пятно. Каким уютным и надежным представлялся ему сейчас дом, в котором квартировала часть их отряда!

Что это? Вроде бы кто-то движется, прячась за лесинками. Назарку неудержимо потянуло повернуть обратно. Заколебавшись, он замедлил шаг, подался было в сторону. Нет, так нельзя! Назарка обещал Теплякову, Фролову, комиссару Чухломину. Он выполнит задание. Павел и все белые — его враги.

Снег был рыхлый, рассыпчатый и глубокий. Пригнувшись, вобрав голову в плечи и увязая в сугробах, Назарка петлял между деревьями, пробирался к дороге. На ходу было жарко. Шапку и воротник сплошь убелил иней. Пушистые снежинки густо налипли на бровях и ресницах. По спине скатывались струйки пота, волосы на голове взмокли. Несколько прядок, выбившихся из-под треуха, примерзли к козырьку, а вот пальцы в дырявых рукавичках зябли, и коленкам было холодно.