1962 ТЕТЯ ЛУША Она сидит перед домом Величественно, как Будда, Ощупывает прохожих Цепкий, колючий взгляд. И каждый под этим взглядом Ежится так, как будто В чем-то плохом замешан, Чем-нибудь виноват. Ей до всего есть дело: «Ишь юбку торчком надела! А хахаль напялил дудочки — Совесть-то потерял! А энта, что губки бантиком, Путается с женатиком! А энта!..» Лифтерша наша Судит, как трибунал. А дом наш стоит в районе, Который в деревьях тонет, В совсем молодом районе, Где солнце, где воздух чист. Дают мне совет старухи: «Не делай слона из мухи, Подумаешь, тетя Луша! Лифтерша ведь — не министр!» …Сгущаются луга запахи В июле на Юго-Западе. Такое раздолье пчелам У нас во дворе веселом. В зеленом моем районе Шумит сенокос в июле… Торжественно, как на троне, Мещанство сидит на стуле. А мне говорят: «Послушай, Война проверяла души, В войну наша тетя Луша Не баба была — герой, По крыше походкой валкой Гонялась за зажигалкой, В обнимку с противогазом Дремала ночной порой». За это ей честь и слава! Но мы не давали права Заслуженной тете Луше Лезть в души, Плевать нам в души! Тревога! У нас в районе Мещанство Сидит на троне, Сидит перед новым домом, Не где-нибудь — На виду. И людям воротит души, Людей отвращенье душит. «Спасибочки, тетя Луша, Я лучше пешком пойду!» 1962 «В семнадцать совсем уже были мы взрослые…» В семнадцать Совсем уже были мы взрослые — Ведь нам подрастать на войне довелось… А нынче сменили нас Девочки рослые Со взбитыми космами Ярких волос. Красивые, черти! Мы были другими — Военной, голодной поры малыши. Но парни, Которые с нами дружили, Считали, как видно, Что мы хороши. Любимые Нас целовали в траншее, Любимые Нам перед боем клялись. Чумазые, тощие, мы хорошели И верили: Это — на целую жизнь. Эх, только бы выжить!.. Вернулись немногие. И можно ли ставить любимым В вину, Что нравятся Девочки им длинноногие, Которые только рождались в войну? И правда, Как могут Не нравиться весны, Цветение, Первый полет каблучков И даже сожженные краскою космы, Когда их хозяйкам Семнадцать годков? А годы, как листья Осенние кружатся. И кажется часто, Ровесницы, мне — В борьбе за любовь Пригодится нам мужество Не меньше, чем на войне! 1962
«— Что носят в Париже?..» — Что носят в Париже? — Шедевры, бесспорно! И там прорастают красотки, Как зерна, Поскольку в Париже, Хоть будешь ты рожей, С киношной звездой Тебя сделают схожей. Идут косяками Шикарные фифы, Прекрасны, как мифы, Опасны, как рифы. «Роллс-ройсы» их ждут, Сотрясаясь от дрожи, Модерные туфельки Лезут из кожи, И платья-шедевры — Парижские платья! — За франки Свои раскрывают объятья. — Что носят в Париже? — Грошовые туфли. Румянец горит, А глазенки потухли, (Отличный румянец — Двух франков не жаль!) Девчонка, зевая, Идет на Пигаль. Гуляет, А ей бы, бедняге, поспать, Гуляет, А нету клиентов опять, Хохочет, А в мыслях — квартирная плата… «Простите, мосье, Вы спешите куда-то?» Грошовые туфли Бегут за прохожим, А рядом модерные Лезут из кожи. 1962 ПАТРИА О МУЭРТЭ! Пальчики в маникюре Гладят щеку нагана — Такой я тебя видала, Юность земли, Гавана! Мимо трибун проходят Шагом солдатским, спорым Юные сеньориты, Молоденькие сеньоры. То молодость революции Военным идет парадом. …Не так ли и наши матери С мужьями, с отцами рядом В двадцатом году шагали Гордым голодным городом?.. Барбудос идут, барбудос! Ветер взвивает бороды. Шутят, поют трибуны. Сев на скамейки с нами, Молоденькие министры, Смеясь, болтают ногами: Юные ветераны, Цвет революции Кубы — Сколько рубцов у каждого Под гимнастеркой грубой! Дождика редкие нити В воздухе заблестели, Хором: «Плащом накройся!» — Люди кричат Фиделю. Приходится покориться — Его бережет Гавана. Премьер (он похож на доброго, Смущенного великана) Смеется — сверкают зубы, И люди вокруг смеются. Вот ты какая! Здравствуй, Молодость революции! …Парад, и цветы, и песни — Вчера только было это, Сегодня военным ветром Пахнули листы газеты. Точка, тире, точка — Пульс телеграфа ускорен. Снова огнем охвачен Остров в Карибском море. Снова на фронт уходят Шагом солдатским, спорым Юные сеньориты, Молоденькие сеньоры. Барбудос идут, барбудос! Ветер взвивает бороды. …Брожу по Москве полночной (Сегодня не спится городу) И слушаю, слушаю, слушаю, Стиснув до боли зубы, — Гулко, тревожно бьется Гордое сердце Кубы. Это сердце Фиделя Грозным гремит набатом. Кастро, майор Кастро, Хочу быть твоим солдатом! Что-то сжимает горло, Гневные слезы льются… Патриа о муэртэ! Да здравствует Революция! |
