Между тем Муни посмотрела на меня оценивающе и произнесла:

— Однажды я совершила нечто гадкое в отношении Клод, — в самом деле, настоящую гадость.

Я промолчала. Она не собиралась уточнять, а я не хотела расспрашивать. Она предлагала мне поиграть в кошки-мышки. Еще одна «лампочка» лопнула в моем воспаленном мозгу. Я должна была проигнорировать свою потребность знать. Это был один из первых советов Флоринды, данных мне относительно Карлоса: «Откажись от своей потребности что-то узнать. Ты никогда не узнаешь всего.

У нас очень много тайн». Такое решение спрямило мой путь к свободе. Теперь я понимала, что эта потребность была у всех. Затем Муни стала засыпать меня вопросами о том, что Карлос говорил про нее. Больше всего ее беспокоило, чтобы ее сексуальность не была воспринята людьми неправильно или даже извращена. Она требовала от меня деталей.

— Ну… — пыталась отговориться я, — он говорил, что было не так плохо…

— Но Декстер спросил меня, почему я вела себя как какая-то шлюха! Что Карлос сказал тебе?

— Почему, как ты думаешь, он говорил людям все эти ужасные вещи? Они странно на меня смотрят.

— Что он говорил?

Бедная Муни. Теперь она получала дозу своего же собственного яда, страдая от своей «потребности знать».

— Ладно, — сказала я. — Многое было довольно мило. Но Карлос сказал, что ты сидела возле моста в Голливуде, читая Сартра, и клеила мужчин. Потом он возил нас к большой гостинице в центре города и показывал то место, куда ты водила своих мужиков потрахаться.

Муни молчала, но лицо ее исказилось, как от боли.

— Что еще?

— То, что однажды он должен был зайти за тобой в какой-то вонючий ночной клуб. Ты грязно танцевала там с какими-то мексиканцами — Хуаном, Хосе, Энрике, — он взвалил тебя на плечо и вынес под аплодисменты толпы завсегдатаев.

Она смотрела на меня как побитая собака.

— Что еще?

— Ну, скажем, история про то, как ты скрывалась от своего ревнивого возлюбленного Хосе, который пришел за тобой с ножом, а ты позвала Карлоса, чтобы он спас тебя, — ты собиралась выскочить в окно.

— Да, это правда, — она ностальгически улыбнулась, возможно Хосе был ее любимым воспоминанием.

— Но было много хорошего, Муни. Он без конца повторял, что ты написала «самую великолепную книгу, какую он когда-либо читал», «Сказки об Энергии», но ты не позволила никому издавать ее.

Она повесила голову:

— Не было никакой книги. — Я удивилась и до сих пор продолжаю удивляться, зачем Карлос сочинил эту басню. Может быть, он пытался помочь Муни, поощряя ее?

Однажды Муни с раздражением заявила: «Некоторые люди утверждают, что я была не во втором внимании, а в Беркли и Лос-Анджелесе!»

Я заметила с иронией, что она, как женщина-нагваль, может находиться в двух местах одновременно, ведь так? Теперь я знаю, она действительно была тогда в Калифорнии.

Подобная версия могла бы стать вполне официальной, и служащие «Клеаргрина» отвечали бы по телефону на вопросы о сомнительной истории Кэрол, предлагая именно это объяснение.

После смерти Карлоса Муни продолжала менять свои истории о том, что случилось с отсутствующими ведьмами. Игра в кошки-мышки еще не закончилась. Я с нетерпением ждала, когда она позволит мне узнать тайну: мертвы они или все-таки живы? Но мне все чаще становилось грустно, я делалась все более мрачной, меня мучили болезненные фантазии. Это было самым тяжелым испытанием в борьбе с потребностью знать.

Однажды, когда мы плавали в бассейне, Муни усмехнулась и сказала: «Теперь вся власть у меня! Я хозяйка! Только я знаю, что на самом деле случилось, и каждый хочет это от меня услышать!» И она пошевелила пальцами ног в воде, жмурясь от удовольствия.

Мой «процесс отрезвления» потек с невероятной скоростью. НЕТ, мне не нужно ничего знать, даже от Муни, если она действительно знает правду. Покинувшие «улицу Пандоры», были взрослыми женщинами. Если они действительно живы, то могли бы войти со мной в контакт. Карлос мертв, и впервые за тридцать лет они ни от кого не получат никаких распоряжений. Вот-вот должен был начаться поиск пропавших. Отец Сони, умирая от рака, пробовал найти свою дочь по прошествии двух лет после ее исчезновения. Он обращался в «Клеаргрин», который остался глух к горю семьи.

Старик умер, не услышав ни слова о дочери. Ее мать и братья копили деньги, чтобы финансировать поиски.

Наконец я была готова сделать то, что в течение многих лет советовал мне Карлос, — перестать быть нищенкой с протянутой рукой. Целый год я стояла с протянутой рукой в ожидании хотя бы отрывочных сведений о Флоринде, Тайше, Астрид и подробностях последних дней Кастанеды. Я стояла с протянутой рукой уже много лет, ожидая любую кроху со стола Карлоса. Это утомляло, я устала, было выше моих сил. Теперь нужно было все начинать сначала.

Мне было очень трудно отделаться от Муни. Она расцвела благодаря нашим драматическим ссорам и примирениям.

«Мне нравится, когда ты злишься, — говорила она, — ты преследуешь меня и заставляешь многое пережить вновь! Ты такая страстная!»

А мне это не нравилось. Это способствовало росту ее эго: Муни заставляла меня потакать ее сексуальным порывам, проявлять дружеское сочувствие в те моменты, когда ей приходилось сбрасывать маску. Мне очень недоставало ее чувства юмора. Когда мы встретились, она казалась такой подавленной, такой бесцветной и забитой. Через некоторое время мы придумали свой язык общения — это был черный юмор, и Муни бывала иногда очень остроумной.

Как только Муни перестала повторять историю про Флоринду, якобы «выгоревшую» прямо перед ней, она начала придерживаться иной версии. Фло, оказывается, уехала в новенькой машине, нагруженной вещами, которой управляла Астрид или Тайша. Эта история расставания с Флориндой, причем НАВСЕГДА, была похожа на ужасную черную комедию.

Муни рассказывала:

— Флоринда собиралась уезжать. Без всякого «я люблю тебя», просто так. Ничего. Это было низко. Внезапно, уже в дверях, она повернулась ко мне и говорит: «Муни, ты когда-либо ревновала нагваля к его женщинам?»

На что я сказала: «Нет, Флоринда, я не ревновала. У меня с ним были другие проблемы, поверь мне, но только не такие… Я не ревновала. Я имею в виду… Ведь я была „сводницей номер два“».

Тогда Флоринда улыбнулась и сказала: «Хорошо. У него было много женщин, ты знаешь».

— Я думала, что она хочет ПОДЕЛИТЬСЯ!

— Но она произнесла «я просто поражена», повернулась и ушла. Никаких объятий, никакого поцелуя, никакого «спасибо», никакого «до свидания» — ничего.

— Возможно, — откликнулась я, — она думала о будущем. Она беспокоилась о женщинах нагваля больше всех. — Муни фыркнула. Она была не очень хорошим психологом.

Я на мгновение задумалась о сводничестве. Была ли «сводница номер два» все же «номером два», но в другой роли? И кто хотел занять положение «номер один»? Я уверена, что Флоринда была адски ревнива, ее сводничество было своего рода методом управления ситуацией, позволяющим ей быть в курсе интимной жизни Кастанеды. Как она обвиняла меня, будто я проявляю участие к Фифи для того, чтобы потом контролировать ее! Именно тогда я поняла, что невольно открыла одну из самых сокровенных тайн Флоринды, без всякого ключа, — это сорвалось с ее уст. Мне бы никогда не пришло в голову оказывать кому-либо дружескую поддержку, а потом контролировать его, но она полагала, что другие действовали именно этим способом. Мое простое желание быть наперсницей и подругой для нее было непостижимо. Это было слишком великодушно, слишком просто, слишком по-человечески с моей стороны. И очень скучно. Невыносимо скучно…