Я решила прыгнуть. Это был единственный миг в моей жизни, когда я абсолютно серьезно отнеслась к идее самоубийства. Только мгновение отделяло меня от последнего шага. Я долго планировала самоубийство: принять много таблеток, запить алкоголем и усесться где-нибудь под деревом в снегу на севере Калифорнии. Я не хотела страдать и вообразила, что это должно быть похоже на сон. Я не хотела обременять никого из тех, кого любила, своим грязным телом.

Здесь все было по-другому. Через одну секунду я смогу остановить боль. Я встала и приблизилась к краю утеса. Я была похожа на робота, запрограммированного на самоуничтожение, пока волна эмоций не прорвалась сквозь туман.

Ряд образов остановил меня, ряд картин сменяли одна другую все настойчивее. Сначала появилась мать. Именно мысль о ней остановила меня, и я заколебалась, глядя на острые камни внизу. Я не могла так поступить с ней, это было бы неправильно. Однажды, найдя свою мать мертвой, моя бабушка ежедневно стала угрожать Сильвии самоубийством. Уход из жизни был худшим из того, что я могла сделать для матери, и я просто не могла так поступить. Потом, подобно кадрам в кинофильме, появился мой брат и мои самые дорогие друзья.

Наконец возникло видение Ричарда. Я представила, как он возвращается и видит толпу зрителей, глазеющих на мое тело, распростертое внизу на скалах и похожее на искореженную марионетку. Я вообразила, какое бремя вины и печали я оставлю ему на всю оставшуюся жизнь. Я не могла так поступить со своим другом. Я отступила и села.

В тот момент появился Ричард. Я присоединилась к нему, и мы сошли вниз с холма. Я ничего ему не сказала.

Я никому ничего не сказала. Вместо этого я позвонила в Общество Хемлок— организацию, которая выступает за эвтаназию для неизлечимо больных. Любезная женщина ответила по телефону. Я сказала ей, что хочу заказать их сборник «рецептов» для самоубийства с помощью таблеток.

— Вы неизлечимо больны? — спросила она взволнованно.

— Нет.

— Но мы не можем… Общество Хемлок было основано для людей, умирающих от неизлечимых болезней, для тех кто… Вы должны будете вначале вступить в Общество, а затем после трех месяцев заказать сборник.

Она забеспокоилась из-за моего отказа вступать в общество:

— А вы звонили по телефону доверия для самоубийц? — Я ответственна за смерть одного человека. Я… Я убила того, кого люблю.

— О! — мягко сказала она. Она казалась пораженной. — Мне так жаль. Пожалуйста, подумайте о том, чтобы поговорить с кем-нибудь еще, посоветоваться… У меня есть несколько номеров телефонов.

— Спасибо, у меня есть врач. Не могли бы вы прислать мне форму заявления? Я хочу попробовать.

Сочувствуя, она дала мне информацию. Я была безучастна, но неожиданное тепло незнакомого человека тронуло меня.

Потом я позвонила Флоринде. Она была разгневана:

— Ты думаешь, что можешь привлечь наше внимание? Ты думаешь, нам интересно, жива ты или мертва? Эйми, нам не только насрать, но мы этого даже не заметим. Ты что же думаешь, нас интересует, что такая деточка, как ты, сделает, чтобы привлечь внимание к себе? И это все, что ты можешь попытаться сделать? Ну конечно… Хорошо, позволь мне сообщить тебе — на нас это не подействует.

Я позвонила Тайше. Та саркастически засмеялась:

— О! Многие пытались! — и повесила трубку.

Я позвонила Муни, спросив, может ли самоубийство быть выбором воина. Она ответила:

— Ну, имеются два вида самоубийства. Один вид — самоубийство воина, когда он готов встать перед лицом смерти. Другой — самоубийство «бедного дитяти» — это, как я полагаю, происходит сейчас с тобой.

Годы спустя я рассказала Муни, как близка была к самоубийству, и что мысль о том мгновении на краю утеса все еще пугает меня. Она махнула рукой: «Он нас всех обвинял в попытке убить его, отравить. Невелико дело, такое бывало с каждым».

Несмотря на это беспечное замечание, момент, когда я близко подошла к самоуничтожению, до сих пор стоит передо мной столь же ярко, как если бы это было вчера. Каждый раз, когда я думаю об этом, дрожь пробегает по телу— как близко к нему я подошла! Один шаг! Это я наложила на себя епитимью за то, что чуть не убила бога или кого-то вроде него — так по крайней мере я тогда думала.

Я искала малейший проблеск в потемках души. Слова Флоринды «мы даже не заметим, нам нет никакого дела, убьешь ты себя или нет»… Эти слова относились не ко мне. Инстинктивно я знала, что Флоринда была не права относительно моих мотивов самоубийства, — уже в третий раз я увидела, что она ошибается (сначала — когда она подвергала сомнению искренность моей любви к Карлосу, потом — случай с моими фотографиями «ню»), и это пробило мощную брешь в броне моей преданности. Но я не сосредоточивалась на этом. Конечно, были самоубийства по причине желания наказать или получить внимание, — Флоринда, должно быть, почерпнула свою логику из учебников по психологии для средней школы. Но есть и другие виды мотиваций. Мое побуждение заключалось в том, чтобы прекратить боль.

Вступая в мир магов, я плыла по течению. Успешная продажа моей первой книги поддерживала меня на плаву, но мой дружок несколько лет назад предал меня, оставил, уйдя к другой, именно тогда, когда умирал отец. Я позвонила ему по телефону-автомату из больницы, чтобы сказать, что отец умрет через несколько часов.

Он ответил: «Я не могу говорить с тобой сейчас, я не один, со мной…» Я рухнула в коридоре больницы. Мой брат поднял меня, и мы возвратились в палату, чтобы быть с отцом до конца, шепча ему о нашей любви и моля, чтобы он услышал нас сквозь кому. Когда мой «бывший» увидел некрологи на первых страницах газет, он заполнил автоответчик сообщениями, в которых твердил одно и то же: «Я и не предполагал, что он действительно умирал».

Моя мать была в ужасной форме, и нам с братом приходилось принимать новые трудные решения. Я задумала вторую книгу, но желания писать не было. Причиной моей депрессии была смерть отца.

Состояние матери ухудшалось; она свалилась от болезни после серьезного удара и постепенно слабела.

Я не могла собрать разбитые части вместе. Даже то, как я просыпаюсь утром, было неправильно — я ненавидела само пробуждение, — хотя ела здоровую пищу, фанатично делала зарядку и совершала «правильные» поступки. Депрессия не проходила, я начинала принимать прозак и была рада хотя бы небольшому облегчению.

Поэтому когда Флоринда представила свой упрощенный анализ моего суицидального поведения, ей было одинаково безразлична то ли я волком выла от своих сомнений, то ли «трудная магическая любовь» заставила меня блефовать. Она была не права, я не хотела ничьей жалости, я хотела уйти. Я хотела уйти намного раньше, чем появился Карлос, чтобы заманить меня. Я хотела уйти от боли — вездесущей, непрекращающейся боли.

Я возобновила прием прозака, но принимала меньше, чем было прописано, потому решила собирать различные пилюли на случай самоубийства. На некоторое время это заставило меня почувствовать себя в безопасности. Сейчас я уже знаю, что этот способ временного успокоения совсем не нов.

Много людей так никогда и не совершают попытку суицида, успокаиваются, зная, что у них есть свой собственный план.

На тот момент я выбрала жизнь, какой бы суровой она ни была, — я должна была с этим что-то делать. Моей целью был Карлос — я хотела правды о том, что он делал. Друзья предположили, что он был типичным «латиносом», ловеласом, мачо, которому нужны победы, чтобы чувствовать себя в безопасности. Эго было его проблемой, усугубившейся манией величия.