Единственный практический смысл всего этого мероприятия, кроме разрушения тюрьмы моего эго, заключался в том, чтобы разорвать путы семейных традиций, типа празднования Дня благодарения и Рождества, которые, как ни странно, Карлос любил. Стояла ранняя осень, но нагваль планировал все заранее. Он считал, что мне нужен мужчина, который будет постоянно занимать мое время.

Праздники же ставили меня перед трудным выбором: или семья, или группа. А праздничные вечеринки Карлоса были хорошо организованы: индейка, подарки и ужасные игры в лото, после которых он как правило кого-нибудь изгонял со словами: «Слишком сильное давление! После каждой вечеринки… Я гарантирую, головы полетят!» Мне казалось, что ему нравилось в самое трудное время до предела нагнетать обстановку.

В конце концов остался единственный кандидат Карлоса — Гвидо. Через некоторое время был назначен обед, на котором должны были присутствовать Гвидо, мать с братом и любимый друг нашего семейства, Боб. Я выбрала хороший ресторан «У Майкла» в Санта-Монике.

Когда я позвонила Гвидо, чтобы сообщить ему об этом, он одобрил мой выбор и торжественно произнес:

— Нагваль имел обыкновение туда ходить. — Но когда я сказала ему, что пригласила без разрешения еще и Боба, он взорвался:

— Эллис, тебе нельзя поступать так легкомысленно. Это — маневр! Ты просто не можешь… приглашать кого попало! Неужели не понимаешь? Это тяжело.

Наутро перед обедом Карлос сообщил мне, что Гвидо не пойдет. Никакой «энергии» больше нет — дверь, какой бы замечательной она ни была, закрылась. Я должна была заплакать за обедом, осознав, что Гвидо бросил меня. Это должно было вызвать жалость матери и, конечно, свидетельствовать о том, что я прошла испытание. Когда я позвонила Гвидо, чтобы сообщить ему об этом, он стоически выслушал и прошептал:

— Я хотел бы поцеловать тебя в шею при всех.

Вечер прошел, как и было запланировано. Я выглядела убитой горем, временами поглядывала на пустой стул возле себя, и все, казалось, сочувствовали мне. Но проблема все еще не была решена, и, когда приблизились очередные праздники, Гвидо был призван снова.

Мой брат, живущий по полгода во Франции, собирался приехать в Лос-Анджелес с двумя сыновьями-подростками. В обычный субботний вечер они с матерью планировали встретиться со мной в модной пиццерии. А я собиралась прийти с Гвидо, но ему снова было отказано.

Но на этот раз удар был еще более жестоким.

Карлос заменил его Декстером Дюпре, бывшим Хуаном Гонсалесом из Буэнос-Айреса. Обычно новое, магическое имя, совершенно не напоминало настоящее. Декстер изучал мануальную терапию, был приветлив и неплохо выглядел. В течение нескольких лет он болтался на задворках группы и наконец удостоился благосклонности Карлоса.

Декстер мне сразу понравился, он был одним из немногих, с кем можно было запросто болтать, пока он назывался Хуаном. А Буле он очень не нравился, она говорила, что у него брови «волосатые, как гусеницы!» Карлос считал волосатость в любом месте «человеческой чертой, объединяющей нас с обезьянами», — густые брови Декстера работали против него.

Декстер обожал флиртовать, и, естественно, никто не сказал ему, что это запрещено. В первые дни пребывания в классе он попытался поцеловать меня в шею, я улыбнулась и велела ему «быть поосторожнее». Кажется, он не понял. Я знала, что если предупрежу его о правилах, а он комунибудь расскажет об этом, то меня могут вышвырнуть отсюда. Поэтому все, что я могла сделать, — это лишь намекнуть, как делали это Астрид, Гвидо, Пуна и Зуна в первые дни моего пребывания здесь. У меня не было никаких романтических чувств к Декстеру, и знаки его внимания были опасны для меня так же, как и для него, если не больше, так как женщины наказывались гораздо строже, чем мужчины, а я уже слыла «кокеткой». Когда Соня заставала меня за разговором с мужчиной в офисе, она регулярно сообщала об этом высшему руководству.

Гвидо ненавидел Декстера, энергичного, уверенного в себе новичка. Симпатичный мальчик был настолько доволен собой, что ведьмы называли его за глаза не иначе, как «Антонио» или «мистер Тефлон». Из-за его самомнения к нему не прилипали советы, оскорбления и наставления. Даже Тайша, считавшая, что иметь предпочтения позорно и слишком по-человечески, виновато призналась: «Мне больше нравится Ридли». Карлос замечал: «Декстеру не хватает нескольких карт в колоде, — при этом он постукивал себя по голове, чтобы показать, где именно, и затем добавлял с нежностью:

— Он напоминает мне меня самого, когда я был молод».

Как из Клод сделали магического пришельца, в то время как в действительности она была лишь избалованным ребенком, так Декстера превратили в превосходного раздражителя мужских эго. Ему не предъявлялось никаких мистических требований, он регулярно избегал неприятностей при всех своих грубейших ошибках и наказуемых глупостях, которые для других мужчин были бы поводом для изгнания.

Гвидо встретил известие о том, что снят с должности моего жениха, с обычной для него сдержанностью. Это было серьезным ударом по его позиции первого мужчины после Карлоса в иерархической структуре группы. Нагваль умело столкнул три эго: понизил Гвидо, возвысил Декстера и отправил меня обслуживать всех с подносом. Карлос наел дался тем, как разыграл в классе удачную шутку. Гвидо должен был выдержать удар — вместо него центральную мужскую роль в мыльной опере теперь исполнял Декстер.

Прежде всего Декстеру необходимы были имя и профессия. С подачи Нэнси, наполовину итальянки, Карлос назвал его «доктором Пьеро Ла Бруна». Доктор Ла Бруна — аристократ, имеющий два диплома магистра: один — Римского университета, другой — университета Джона Хопкинса.

Мы встретились с Дексгером в моей квартире, чтобы согласовать детали нашей легенды. Карлос сильно сократил сценарий: вместо обеда у нас должна состояться короткая встреча с моей семьей и Бобом. Пьеро должен был поспешно забрать меня, сказав, что мы опаздываем на открытие конференции мануальных терапевтов. Я подозревала, что главный результат магии Карлоса уже достигнут, поскольку три его ученика пытались совладать со своими чувствами.

Вообще-то Декстер не очень страдал, он еще больше раздувался. Когда я намекнула ему, что Гвидо был ревнив как ребенок и это еще одна причина, почему не стоит покусывать мою шею, он тупо уставился на меня:

— Что?

— Да так. Ничего, — вздохнула я. Декстеру действительно не хватало карт в колоде.

Доктор Ла Бруна, по сценарию, должен был забрать меня в зале пиццерии.

Карлос велел мне вскочить с места, страстно обнять его и обменяться несколькими словами по итальянски. Потом, после стремительного знакомства с родными, мы должны были, взявшись за руки, выскочить из пиццерии. Декстер не должен был усаживаться за стол — настолько нам не терпелось остаться одним.

Во время нашей последней репетиции Декстер начал входить в роль. Возможно, я тоже. Он начал обращаться со мной как с женой. Он приказывал мне, напоминал реплики и многочисленные инструкции Карлоса, настаивал, чтобы я поступала согласно его интерпретации. Он раздражал понастоящему. Что этот сопливый щенок себе воображает, понукая меня? Я огрызнулась на доктора Ла Бруна, и перед встречей в пиццерии мы ненадолго расстались.

За обедом я, дико нервничая, ковырялась в пицце. Мне было известно, чем могло все закончиться: если я потерплю неудачу, меня опять выгонят. Я чувствовала себя виноватой в том, что лгу своим родным, семье брата, но ведь это была магия. Конечно, я взволнованно рассказывала им о Пьеро и даже призналась матери, что ненадолго съездила к нему в Рим, чтобы встретиться с его родителями.

Я сидела как на иголках, ожидая свою «единственную любовь».

Пьеро появился вовремя, от него несло дешевым одеколоном. Я чуть не поперхнулась. Однако взяла себя в руки и бросилась в его объятья. Мы поцеловались настолько страстно, насколько позволяли приличия. Боб сказал мне потом, что мы «выглядели так, как будто не могли дождаться, когда можно будет скрыться в ближайшей спальне».