Идея снижения рисков для России при ее интеграции в мировое сообщество не развернута в сценарном и аксиоматическом плане. В концепции соседствует осуждение "гуманитарной интервенции" и "ограниченного суверенитета" наряду с оценкой проводившейся ранее внешней политики соучастия в ряде международных акций как самостоятельной и конструктивной. Не требуется даже персонализации — требуется категоризация и прорисовка сценариев. Но их не имеется. Правда стыдливо указывается на приоритетность отношений с соседями России наряду с ООН-центризмом и желанием подчиняться глобальной интеграции. Наиболее острая проблема соблюдения прав человека, которая могла бы придать новую динамику российской внешней политике, заняла самое скромное место в документе, где ей уступает лишь тема информационного сопровождения внешнеполитической деятельности.

Документ пестрит лозунгами и призывами к самим себе. Отсутствует элементарная самокритика. Раздел региональной политики не содержит ничего нового и конкретного в проведении российской внешней политики. Содержание сводится к подтверждению того курса, который сейчас проводится на международной арене.

Можно переложить всю вину на далеко не безгрешных российских дипломатов, однако такой подход был бы значительным упрощением. Представляется, что у субъектов международной деятельности в России отсутствуют элементарные ориентиры самостоятельной внешней политики. А сателлитная внешняя политика не требует ни разработки концептуальных основ, ни волевых самостоятельных решений, ни высокой степени ответственности. При сложившемся ходе событий чиновничье ремесло легко и необременительно. Следование в фарватере лидеров глобального процесса не вызывает лишних напряжений ни с внешними, ни с внутренними субъектами международно-политического процесса, и стыковка их интересов остается лишь небольшим творческим звеном в работе отечественной дипломатии.

Налицо кризис политического самоопределения, ментальный сбой, который выражается в самоколонизации страны. Очевиден колониальный характер вывода ресурсов, грабительские условия экономического взаимодействия, в итоге которого имеет место двойное финансирование Запада. Сегодня даже на грабительские, неоколониальные условия СРП не хотят безоглядно идти иностранные инвесторы. Россия теряет свою привлекательность для мирового бизнеса.

И в этих условиях вместо глубокого анализа международных тенденций, предложений по стратегии внешней политики, тактике России в региональном разрезе и в международных организациях, привлечения крупных специалистов с нетривиальным мышлением, мы встречаем слегка освеженную концепцию "глобального участия", военного и технологического разоружения России. Манера международной фронды, удачно освоенная в период агрессии против СРЮ, остается, к сожалению, лейтмотивом российского внешнеполитического курса. Особенно огорчило то, что при констатации желания внести самостоятельный вклад в международно-политический процесс в концепции не содержится реальной программы такого внешнеполитического курса. Изложена политика слабого государства, не видящего своей перспективы, будущего своего народа.

Полагаю, что постановка вопроса, сделанная О.Григорьевым и М.Хазиным, может лишь поставить в тупик руководство российского внешнеполитического ведомства. Авторы явно осложняют жизнь российским дипломатам, ставя вопрос о верности выбора метрополии и об экзистенциальной важности изменения внешней политики России.

Хотелось бы вернуться к дискуссии об отношении России к однополюсности и многополюсности мира, достаточно жарко проходившей в стенах Совета Безопасности в период 1995–1997 гг… Развернувшиеся споры раскрывали интересную, яркую аргументацию каждой из сторон, каждой из точек зрения. Участвуя в обсуждении, я пришел к выводу, что выбор линии на поддержку однополюсного или многополюсного мира являлся не научным, а экзистенциальным выбором, несущим много психологического и не меньше социального значения. Социального именно в той части, в которой интересы участников обсуждения сливались с интересами тех или иных общественных групп, имеющих различный профиль своей деятельности. Психологический настрой разделил участников дискуссии по идеологическим догмам, которыми они руководствовались, особенностям личного опыта взаимодействия с государством и крупными российскими монополиями. Вопрос был поставлен достаточно жестко — есть ли у нас силы, готовые вести самостоятельную игру на международной арене, а не подыгрывать заокеанским "партнерам"?

Смею заметить, что автор этих строк считает целью российских граждан, патриотически настроенной элиты только сильное, единое государство, выступающее равноправным участником международных отношений. Продолжение движения страны в фарватере американской политики ограничит возможности для самостоятельного маневра на международной арене, приведет к дальнейшему технологическому разоружению, культурному отставанию, превращению страны в культурную колонию и технологическую и хозяйственную периферию, нельзя исключить и распад страны на отдельные государства. Конечно, останутся, поля для "внутренней эмиграции" материально обеспеченных слоев российского общества, однако и им нужно осознавать, что место в транснациональной элите им будет "заказано". С пораженцами не любят считаться, особенно на международной арене.

Судьбоносные события, связанные с приближением тектонических изменений в мировой финансовой системе, происходят на мировой арене в период, когда российская политическая элита переживает достаточно тяжелое время. Для осмысленной постановки вопроса требуется выход из рамок построения корпоративных стратегий и начало освоения трансцендентных подходов к выработке проекта для России. И только потом можно выстраивать различные геополитические, культурно-политические конфигурации мировых ресурсов. Такая работа под силу только самоопределившимся политическим силам, установившим существенные рамки и ориентиры для своей деятельности. Лишь стратегированная деятельность на международной арене позволит при проведении валютной политики выбрать основных партнеров, союзников и попутчиков в деле возрождения России.

Для осмысленного продвижения следует определиться с основным полем геополитических и тематико-содержательных интриг, которые будут развиваться в ближайшее время в глобализирующемся мире. По сути, вопрос заключается в постмодерном понимании ресурсов политики и посттехногенном определении развития. Конкуренция европейского и американского проектов развития может быть дополнена российской традицией опережающей интеллигибельности. Оформленное понимание интеллигибельного будущего может стать содержанием надвигающейся новой эпохи.

Сегодня можно говорить о дилемме двух основных подходов, которые не локализованы территориально и культурно не разграничены: секуляризованный подход технократического творчества и мир производства духовного творчества. Такое разделение позволяет выйти за разграничительные линии Тойнби и Хантингтона, Маркса и Вебера, Парсонса и Дюркгейма. Это разделение в политическом контексте выражается в различном содержании ответственности за сферы производства будущего, которая в современном мире является социально-политическим мессианством.

Являясь оценочными понятиями, развитие и ресурс приобретают значение лишь в широком организованном политико-историческом контексте, сформированном как самостоятельный конструкт, имеющий культурно-историческую основу. Выявление этих контекстов и их изменение является важной задачей управления будущим.

Есть все основания полагать, что Россия должна самоопределиться в части самоозадачивания и собственного позиционирования в управлении будущим. Для этого требуются решительные шаги, которые позволят сформировать твердую позиционную ориентацию: