Однако все эти причины можно скорее отнести к пассивным условиям наблюдавшегося подъема фондового рынка — даже их кумулятивное действие не могло привести к перегреву таких масштабов. Активные же факторы биржевого бума были связаны прежде всего с правительственной макроэкономической политикой.

Выход из кризиса начала 1980-х гг. был обеспечен резким ростом государственных расходов. В частности, ключевым элементом "рейганомики" стала гонка вооружений и наращивание государственных оборонных заказов, благодаря чему удалось довольно быстро смягчить проблему безработицы. Для того чтобы обеспечить финансирование широкомасштабных государственных расходов, осуществлялось привлечение средств в казначейские долгосрочные обязательства под очень высокий процент (до 14 % годовых). Наращивание бюджетных дефицитов привело к росту госдолга, превысившего к началу 90-х годов 5 трлн. долл.

Экономический бум 90-х годов был организован другим способом. Согласно либерально-консервативным рецептам ставка была сделана не на госрасходы, а на наращивание активности частного сектора. Ключом к этому служила политика радикального снижения учетных ставок. Для выхода из рецессии 1991 года ФРС снизила ставки до 3 %. Так же действовала ФРС и при появлении признаков экономических трудностей и возникновения паники после дефолта России по своим долговым обязательствам и банкротства крупного хедж-фонда "Long Term Capital Management" (в октябре-ноябре 1998 года ФРС трижды снижала ставки, в результате чего они опустились до 4,5 %).

Следствием политики низких ставок стало накачивание экономики дешевыми кредитными средствами. Рост задолженности госсектора сменился лавинообразным ростом задолженности частного сектора. В результате только задолженность нефедерального нефинансового сектора составила в 2000 году около 15 трлн. долл., а суммарная кредитная задолженность всех секторов американской экономики превысила 26 трлн. долл., то есть почти в три раза превзошла уровень ВВП США (рис. 10). Однако эта цифра неполная, так как она не включает, например, задолженность, оформленную в виде векселей.

Средние темпы прироста ВВП за последние пять лет находились на уровне 4,5 % в год. Таких темпов роста американская экономика не демонстрировала уже давно. Но прирост денежной массы в этот период происходил еще более гигантскими темпами, в отдельные годы превышавшими 10 % в год. Почему же избыточная денежная масса не вызвала вспышки инфляции? Дело в том, что львиная доля прироста кредитных денег шла на фондовый рынок, способствуя неоправданно быстрому его подъему. Вместо инфляции на потребительском рынке имела место инфляция финансовых активов.

Бум фондового рынка, который по своим эксцессам превзошел даже период второй половины 20-х годов, был во многом порождением именно этой кредитной накачки экономики. Корреляция между динамикой основных фондовых индексов и объемом денежной массы прослеживается даже визуально при сопоставлении соответствующих графиков (рис. 1, 3 и 11). Так, например, накачка денежной массы в конце 1999 года, предпринятая ФРС с целью смягчения гипотетических негативных последствий от "компьютерной проблемы-2000" (смена дат, как предполагалось, может вызвать сбои в работе компьютерных сетей, включая сети, по которым осуществляются банковские платежи, и, как следствие, спровоцировать панику), породила эксцессы на рынке NASDAQ в конце 1999-начале 2000 годов.

Потребительский кредит рос со скоростью 9,8 % в год. Дешевый кредит привел к невиданному расцвету массовых спекуляций на фондовом рынке с использованием маржевых операций. Дешевизна кредитов для многих породила соблазн взять займ у банка или брокера, скажем, под 8 % годовых и вложить эти средства на рынок акций, в среднем приносивший в год 20–30 %. Размер кредитного плеча, несмотря на существующее формальное ограничение в 50 % от стоимости приобретаемых активов, можно было многократно увеличить, используя фьючерсные контракты на фондовые индексы. В начале 2000 года общий объем операций с кредитным плечом исчислялся в США несколькими сотнями миллиардов долларов.

Обратной стороной дешевого кредита стало падение личной нормы сбережений домохозяйств до отрицательных значений, то есть домохозяйства стали тратить больше, чем зарабатывать. Таких низких значений не наблюдалось за все время публикования официальной статистики с 1959 года. По некоторым ретроспективным подсчетам, аналогичная картина имела место только во второй половине 1920-х гг. — в период, предшествовавший обвалу фондового рынка и начавшейся вслед за ним Великой депрессии. Усугубляющим обстоятельством стал так называемый "эффект богатства", когда постоянно растущая стоимость финансовых активов, которыми располагают домохозяйства, создает у них ложное чувство благосостояния, снижая стимулы к сбережению.

Результатом всего этого стало катастрофическое наращивание внешнеторгового дефицита (рис. 12), превысившего 4 % ВВП. И этот дефицит, а следовательно, и все эксцессы неоправданно высокого потребления оплачивали иностранные инвесторы, охотно покупавшие американские долговые обязательства и другие финансовые активы, обеспечивая таким образом приток капитала в США.

Характерно, что и экономический подъем 1982–1990 гг., и экономический бум 90-х годов, несмотря на принципиально разные механизмы "экономического инжиниринга" привели в конечном счете к нарастанию задолженности: в первом случае государственной, во втором — частного сектора (рис. 13). Долговая сущность американской экономики при этом осталась неизменной, а экономическое благополучие США в этом свете обретает виртуальный характер.

Фондовый рынок США в последнее десятилетие действовал как самоусиливающаяся система с положительной обратной связью.

Общепризнано, что одной из основных движущих сил подъема фондового рынка США в 90-х годах был приток средств массового инвестора. Феноменальная совокупная доходность, которую стали предоставлять вложения в акции, породил массовые представления о возможности почти безрискового быстрого обогащения. Традиционные инструменты сбережения средств: долгосрочные банковские вклады, консервативные пенсионные фонды и т. п.,- стали быстро терять популярность. Высокие ожидания, связанные со средним ростом доходности вложений на фондовом рынке (25–35 % в год, то есть на порядок выше, чем могли принести традиционные средства сбережения) привели на этот рынок средства мелких индивидуальных инвесторов. Приток ликвидности на рынок в таких масштабах (иначе говоря, рост предъявляемого спроса на акции) автоматически приводил к росту котировок. К концу года инвесторы убеждались в том, что их ожидания сбылись. Это порождало новую волну ожиданий, приток на рынок средств новых инвесторов и т. д. Кроме того, действовал так называемый "эффект богатства": при виде того, как растут его фондовые активы, средний американец ощущал себя все более обеспеченным, теряя стимулы к сбережению "на черный день" и высвобождая все больше средств как для потребления, так и для дальнейших вложений в акции. В результате был достигнут небывалый показатель — более 50 % домохозяйств в США сегодня владеют акциями и играют на фондовом рынке.

Однако опыт предыдущих "биржевых лихорадок" свидетельствует о том, что массовый приход на рынок неквалифицированных инвесторов обычно знаменует собой последнюю стадию роста рынка. На эту тему имеется даже популярный исторический анекдот. В 1929 году знаменитый банкир-миллиардер Джон Пирпонт Морган сумел распродать все акции, которыми он владел, незадолго до обвала рынка. В результате ему пришлось давать объяснения перед комиссиями Конгресса США. Удивленные его удачливостью, члены комиссий заинтересовались, не владел ли Дж. П.Морган инсайдерской информацией и не являлся ли он рыночным манипулятором. Морган заявил, что на его решение повлиял… уличный чистильщик обуви, услугами которого банкир иногда пользовался. Однажды чистильщик поинтересовался мнением банкира по поводу акций какой-то железнодорожной компании, признавшись, что имеет свой собственный небольшой инвестиционный портфель. В тот же день Морган распродал все свои активы, потому что "когда на рынок приходит чистильщик обуви, профессионалу на этом рынке делать больше нечего и надо уходить".