Ленивую тишину ранних сумерек нарушили звонкие детские голоса. Распахнулась дверь старого дома и оттуда высыпали взбудораженные и звонко перекликающиеся девчонки и мальчишки, размахивающие котомками, как мельницы крыльями. Я невольно обратил внимание, что сегодня их почти в два раза меньше, чем в прошлый раз, когда я заглядывал сюда. Следом за ребятней, хмурясь и привычно бурча под нос что-то нелицеприятное о современной молодежи, появился Закир, скорбно взглянул на небо, прикрикнул на особенно расшалившихся, почесался.

Еще прошлой осенью, Закир поразил всех сообщением, что открывает свою школу для детей. Он видите ли желал воспитать понимающее поколение с незашоренными глазами. Городские власти не препятствовали, особенно когда узнали, что Закир на самом деле является личностью очень известной в научных кругах, хотя и по всеобщему мнению давно отошедшей от дел. Он обладал степенью магистра и еще кучей всяких почетных званий и труды его, хоть и считались несколько эксцентричными, тем не менее являлись предметами гордости университетских библиотек. Поэтому Город, спохватившись, предоставил великому ученому лучший дом почти в самом центре и был изрядно поражен, когда Закир отказался от предложения безо всяких объяснений и предпочел скромную развалюху при дороге, находящуюся где-то посредине между городом и Упокоищем. Пока общественность пребывала в шоке, Закир с привычной безапелляционностью заграбастал всех до кого сумел дотянуться на ремонт своей хижины, особенно напирая на то, что мы люди благородные и добросердечные и не позволим бедному старику и детишкам мерзнуть зимой в полуразвалившейся халупе. А когда дом был приведен в приличное состояние, школа открылась. Была она бесплатной, видимо, поэтому кое-какие ученики у Закира все же появились. Помню приходили два или три пацана из городских трущоб. И, что было особенно удивительно, надменный и вздорный Закир принялся честно работать с этими замызганными мальчишками, как с сыновьями аристократов. И было в этих уроках нечто, заставившее скептичных горожан пересмотреть свой взгляд на школу. Прошло не так уж много времени, слухи расползлись, и вскоре вдруг выяснилось, что комнаты старого дома не в состоянии вместить всех желающих. Более того, под предлогом сопровождения детей, в школу стали наведываться и их родители, слушающие уроки вместе с сыновьями и дочерьми. И дело было не только в фантастической трубе и в еще кое-каких изобретениях Закира, способных на время увлечь понимающих людей. Совсем наоборот, Закир далеко не всем позволял заглянуть на свое волшебное изобретение, хотя и простодушно хвастал им время от времени. Просто учитель рассказывал юным и взрослым ученикам об известных им с младенчества вещах и явлениях, ухитряясь демонстрировать новые грани привычного. Он рассказывал о старых временах, о законах нашего мира, о людях и драконах, о троллинах, о небесах и Хранителе, о звездах… Люди были готовы терпеть даже мерзкий характер Закира и отсутствие навыков красноречия, лишь бы слышать его.

Зимой все стало меняться. Не потому, что угас интерес к историям Закира. Наоборот, только возрос. Но сам Город переменился. На учеников Закира стали смотреть косо и если их пока не травили, то только потому, что не было формального повода. Закир по невесть каким причинам обрел репутацию прихвостня драконов, хотя больше всех это прозвище оскорбило его самого, ибо драконов ученый недолюбливал. Просто был он чудным, характером обладал нетерпимым и не желал ни перед кем оправдываться. А много ли надо в наше время, чтобы заработать себе дурную репутацию? И постепенно даже те, кто еще рисковал приходить в Школу вечерами, стали появляться все реже. Снова опустели классы. Странно было, что вообще кто-то осмеливался присылать своих детей сюда.

И это при всем при том, что по мнению городских властей никакой открытой враждебности горожан по отношению к драконам, к Гнезду и ко всему, что с ними связано, не было. При том, что большинство людей по-прежнему почитали Хранящего и его служителей. И мифический Великий Дракон Изначалья все еще был великим.

— Ну? — недружелюбно проворчал Закир, останавливаясь рядом со мной. — Чего приперся-то?

— Привез заказанные лекарства, — вздохнув, пояснил я и поднялся с корточек, отвлекаясь от огорченного Колючки. Когда мы стояли рядом, я возвышался над Закиром на два локтя, и его это изрядно нервировало. — Добрый вечер, господин ученый.

— Чего вскочил, как пупырь на лбу? Шея у меня болит, тебя снизу вверх рассматривать! — немедленно заявил Закир. — Давай сюда, чего принес. Мог бы еще на неделю опоздать, а старый человек бы страдал…

— Вы же заказали их только сегодня утром! — возмутился я, тоже привычно поддаваясь на провокацию. Джеанна, которая дала мне этот сверток с лекарствами, рассказывала как рассердился аптекарь, когда узнал о сроке исполнения заказа. Но аптекарь был добрым человеком, знал Закира и поспешил.

— Вот и надо было принести утром, — отозвался ученый, распотрошив сверток и заглядывая внутрь. — А ленивица где?

— Не выросла еще.

— А запасы на что? Предусмотрительные и ответственные люди всегда готовят резервный запас на случай крайней необходимости и…

Никто из нас, наверное, так и не смог бы вразумительно объяснить почему мы все терпим этого несносного человека, и зачем помогаем ему, в ответ вознаграждаясь лишь колкостями и брюзжанием. Когда уехал Вевур все заботы вообще перекочевали на наши плечи, да и с его возвращением установившийся порядок сохранился. Нельзя сказать, что мы внезапно прикипели душой к этому сварливому старику. Сегодня Джеанна вздохнула с явным облегчением, отдавая мне сверток с лекарствами. Я бы и сам вздохнул с облегчением, скинув миссию на кого-то еще, но в данном случае сюда меня привел не приступ благотворительности.

— Чего надо-то? — проницательно осведомился Закир, прерывая свой полный гнева и возмущения монолог и запихивая лекарства в полуоторванный карман. — Только не говори, что прибыл сюда томимый заботой о старике. Знаю я вас… Есть хочешь?

— Нет.

— Вот и славно. А я хочу. Пойдем. Пусть эти оглоеды здесь порезвятся, пока их родители не заберут…

Почти все свое имущество Закир, по-прежнему, держал в Святилище на старом кладбище, поэтому школьный дом изнутри был пустоват. За исключением нескольких разнокалиберных стульев (их было больше, но часть ушла зимой на растопку), доски, пары полок в большой классной комнате и корявого топчана — в малой, здесь не нашлось ничего лишнего. Ну, разве что печь-плита, разделяющая комнаты.

На черной, лоснящейся доске сохранились меловые точки и линии, показавшиеся мне знакомыми, но сколько я не разглядывал их, пытаясь идентифицировать, ничего путного в голову не приходило. И когда появился Закир с тарелкой и кувшином и устроился у подоконника, используя его в качества стола, я спросил, кивнув на доску:

— Что это? Кажется знакомым…

— У, неуч, — отозвался Закир, вгрызаясь в кусок хлеба, как недавно Колючка в корку. — Вообще поразительно, как ты сумел рассмотреть хоть что-то знакомое. Ведь ты видишь это всего лишь каждые вечер и ночь… — Он деликатно зачерпнул ложкой суп из чашки, проглотил его, зажевал хлебом и только тогда продолжил: — Это ваше любимое созвездие Дракона с испепеляющим Оком во главе…

— В самом деле? — Я попробовал вычленить из скопления точек и линий знакомые очертания, но сдался и спросил: — Вы занимаетесь с этими ребятишками астрономией?

— Не вязанием же мне с ними заниматься, — произнес он недовольно. — Или ты, надменный выскочка, полагаешь, что только вам подобные способны наблюдать и понимать?

— Я не…

— Так вот будет тебе известно, Птенец, что один из моих мальчуганов сумел воспользоваться полученными знаниями и заметил, что вопреки всем законам, созвездие Ока не движется, как положено по небосклону, не меняет своего местоположения относительно остальных небесных тел, а словно приколочено к северному участку над горизонтом…

— Это давно замечено, — пожал я плечами.