Услышав сквозь сон голоса детей, мать заворочалась, но продолжала спать.

Когда запели вторые петухи, трое детей незаметно покинули дом. Предрассветное утро было морозным. Навстречу им попался старый сторож с фонарем и дозорной трещоткой⁹. Ити спросила его, как найти городскую управу. Добрый старик объяснил, где находится резиденция Западного правителя¹⁰, исполняющего дела в этом месяце.

В ту пору Восточная часть Осаки управлялась Инагаки Авадзино ками Танэнобу¹¹, Западная — Сасой Матасиро Наримунэ. В одиннадцатом месяце как раз была очередь Сасы¹².

Выслушав объяснения старика, Тётаро сказал:

— Я знаю, где это, — и сестры пошли следом за ним. Когда дети добрели до Западной управы, ворота оказались на запоре. Отыскав сторожевое окошко, Ити подала голос. Окошко открылось, и привратник — мужчина лет сорока — вопросил:

— Что за шум?

Ити вежливо поклонилась:

— Мы принесли прошение господину правителю. Привратник, кажется, не вполне ее понял; Ити объяснила еще раз, и, уразумев наконец суть, тот ответил:

— Господин правитель не принимает детей, пусть приходят родители.

— Нашего отца завтра должны казнить, мы пришли просить за него.

— Завтра казнить? Значит, ты — дочь Кацурая Таробэ?

— Да,— ответила Ити.

После некоторого раздумья привратник произнес:

— Ничего себе, теперь даже младенцы потеряли страх перед властями. Правитель не станет разговаривать с вами, идите домой,— и он закрыл окошко. Мацу оробела.

— Сестрица, он такой сердитый, пойдем домой.

— Ничего, пусть сердится, мы все равно не уйдем. Делай все, как я.— Ити села у ворот на землю, Мацу и Тётаро примостились рядом.

Дети ждали довольно долго. Наконец заскрипел засов и привратник открыл ворота.

Ити ступила во двор, Мацу и Тётаро последовали за ней. Держалась она настолько спокойно, что привратник не сразу сообразил, как ему следует поступить. Он опомнился, лишь когда они подходили к зданию управы:

— Эй, эй!

Ити остановилась.

— Вы куда? Вам же сказано идти домой.

— Нам надо подать прошение.

— Ишь какая упрямая. Сказано “нельзя”, ступайте назад.

Дети повернулись было к воротам, но в этот момент на пороге управы появилась группа стражников.

— Что здесь происходит? — спросили они, обступая детей. Ити, казалось, только того и ждала; она опустилась на колени, достала из-за пазухи прошение и протянула стоявшему рядом стражнику. Мацу и Тётаро тоже опустились на колени, поклонились. Стражник смотрел на них с недоумением.

— Это прошение, — произнесла Ити. Привратник пояснил:

— Дети Кацурая Таробэ, выставленного на позорище в устье реки Кидзу, просят за своего отца. Стражник взглянул на подчиненных:

— Что же, придется посмотреть. — Ему никто не возразил. Он взял прошение Ити и скрылся за дверями.

Западный правитель Саса служил в Осаке недавно — менее года. По всем делам он советовался с Инагаки, решения подлежали дальнейшему контролю со стороны главного коменданта замка-крепости¹³. Что касается дела Кацурая Таробэ, то Саса смотрел на него как на тяжкое бремя, доставшееся ему в наследство от предшественника. Казалось бы, приговор вынесен, вопрос закрыт, а сегодня утром ночная стража вдруг доложила о прошении за Таробэ. Казалось, все идет как по маслу, и вот — неожиданное осложнение.

— Кто приходил? — спросил Саса.

— Две дочери и сын Таробэ. Старшая дочь заявила, что они принесли прошение. Я принял его, не угодно ли господину взглянуть?

— Официальные бумаги должны поступать в установленном порядке, их полагается опускать в специальный ящик. Видимо, им никто этого не объяснил. Но раз уж прошение здесь, дайте посмотрю.

Бумага озадачила Сасу.

— Ити — старшая дочь? Сколько же ей лет? — осведомился он.

— Я не проверял, но на вид лет четырнадцать-пятнадцать.

— Да? — Саса снова перечитал написанное. Почерк нетвердый, но в логике не откажешь. Выразить столь много в немногих словах сумеет даже не всякий взрослый. Шевельнулось подозрение, что прошение продиктовано кем-то из старших. Размышляя дальше, он предположил, что кто-то намеренно вводит власти в заблуждение, и решил непременно докопаться до истины. Таробэ выставлен на позорище до завтрашнего вечера, таким образом, еще есть время. Надо посоветоваться с Восточным правителем и заручиться согласием вышестоящего лица. Если замышляется какая-то интрига, необходимо раскрыть ее прежде, чем приговор будет приведен в исполнение. А для начала детей следует отправить домой, — решил Саса.

Стражнику было приказано прошение вернуть подателям для передачи его в установленном порядке старейшинам города. Узнав, что дети не повинуются приказу и отказываются уходить, Саса посоветовал соблазнить их сладостями.

— Если не поможет, выпроводить их силой, — распорядился он.

Не успел стражник удалиться, как пожаловал управляющий замком Ота Биттю-но ками Сукэхару по какому-то частному делу. После того, как с делом Оты было покончено, Саса поделился с ним свалившейся на него заботой и спросил совета, как лучше поступить. Ота тоже считал, что стоит посвятить в суть дела Восточного правителя, а после обеда призвать детей Кацурая Таробэ и в присутствии старейшин города учинить дознание. Подозрения Сасы, сказал он, не лишены резона, подвох не исключен, поэтому он советует проводить разбирательство в судебном зале, а для острастки детей выложить на видном месте всевозможные орудия пыток, на случай, если они вздумают лгать.

К концу разговора вернулся стражник и замер в дверях, ожидая дальнейших приказаний.

— Дети ушли? — спросил Саса.

— Согласно вашему распоряжению, мы пытались соблазнить их конфетами, девчонка по имени Ити осталась непреклонной. Пришлось выставить их вон вместе с прошением. Младшая заплакала, Ити же не проронила ни звука.

— Как видно, с характером, — заметил Ота, обращаясь к Сасе.

Двадцать четвертого дня одиннадцатого месяца в час Овна судебный зал в Западной управе являл собой внушительное зрелище. Присутствовали оба градоправителя: в скрытой от публики части зала устроили отдельное место для коменданта, который выразил намерение тайно наблюдать за ходом разбирательства. В центре зала восседал чиновник, которому предстояло вести дознание, и с ним рядом — писарь. На тщательно охраняемой подставке были разложены орудия пыток. Пятеро городских старейшин пришли вместе с женой Таробэ и их пятерыми детьми.

Первой вызвали жену Таробэ. Имя и возраст она назвала, в ответ же на другие вопросы твердила только одно: “Ничего не знаю, извините, пожалуйста”. После нее допрашивали Ити. Худенькая девочка выглядела моложе своих шестнадцати лет. Без всякой робости она подробно рассказала все по порядку: как услышала вчера от бабушки новость, как ночью ей пришла мысль о прошении, как посвятила она в свой замысел младшую сестру Мацу. Как потом писала прошение, как проснулся Тётаро и захотел идти с ними, как они пришли в управу и привратник их не пустил, как наконец удалось вручить прошение стражнику и как их все-таки заставили вернуться домой.

— Выходит, ты ни с кем, кроме Мацу, не советовалась? — спросил чиновник.

— Я ничего никому не говорила, даже Тётаро знал только, что мы идем просить за отца. Уже после возвращения из управы мы пошли к старейшинам с просьбой заступиться за отца, сказав о своей готовности пожертвовать собственной жизнью. Тётаро выразил желание умереть вместе с нами, просил написать прошение от его имени, которое мы и принесли.

Тут Тётаро вытащил бумагу из-за пазухи и подал ее чиновнику.

По знаку чиновника стражник принял прошение и передал ему. Тётаро заявлял, что готов умереть за отца вместе с сестрами и братом. Чиновник сличил бумагу Тётаро с прошением Ити: они были написаны одним почерком.

Затем была вызвана Мацу. Но она не двинулась с места, пока Ити не толкнула ее в бок:

— Тебя вызывают.

Мацу несмело подняла глаза на чиновника.