Мы с Ольгой отправились дальше путешествовать по городу, а дети, среди которых затесался взрослый ребенок, отбросили надоевшую лодку подальше и начали придумывать новую игру. Прежде чем отбросить лодку, Рин настойчиво предлагал и мне прокатиться те два раза. Я естественно отказался... от двух раз. Но один разик — можно.
— О, тут и такое есть! — удивился я, когда заметил крупное здание с вывеской "Театр".
— Конечно, — ответила моя спутница. — Можно было бы зайти, но вот представлений на сегодня нет.
Не сказать, что я сильно расстроился, но все же увидеть иномировую постановку думаю, стоит как—нибудь.
Внезапно услышал я топот множества ног, а следом и крики:
— Держи ее!
— Хватай ведьму!
— На костер!
Почему—то мне сразу стало нехорошо на душе, словно тяжким грузом легло ощущение неотвратимой беды. И действительно, стоило нам с Ольгой посторониться, как мимо нас пробежала веселая и счастливая Миалла, а следом за ней толпа горожан с факелами, веревками и цепями. Пробегая мимо меня, ведьма даже успела послать воздушный поцелуй. Она не выглядела напуганной или расстроенной, нет — она была счастлива! Чего нельзя сказать о преследователях, которые пылая праведным гневом, наполненные желанием сжечь ведьму, преодолевали возможности своих тел и уже порядком замылились бегать. Желание помогать Миалле пропало мгновенно — пусть сама разбирается, раз уж устроила такой бедлам.
— Дела—а! — протянула Ольга, и я вынужден был с ней согласиться.
Еще долго мы гуляли по Сбору. Даже спустились к менее зажиточным частям города. Постоянно оглядываясь, я привлек внимание Ольги:
— Что—то случилось?
— Нет. Все нормально, — отвечал я, но продолжил коситься по сторонам. Меня не покидало ощущение, что за нами кто—то следит.
Прогуливаясь по одной из улиц, я застал еще одного товарища. Первосвященник Харимон зазывал народ уверовать в своего бога и отринуть пустое язычество или господствующий атеизм. Для этого он устроил импровизированную сцену из бочек и сложенных на них досок. С этой сцены он вещал истины, в кои верил сам, простому городскому люду, совершенно не обращавшему внимания на лишнюю трескотню, и продолжавшему спешить по своим делам. Харимон размахивал руками, топал ногами, забывшись, что все это представление происходит на криво собранном помосте, грозящем каждую секунду развалиться.
— Что—то цирк в этот раз рано приехал, — задумчиво проговорила Ольга, увидевшая выступление огненного мага.
— Эх, этот цирк приехал лично со мной.
— Ты руководишь цирком?
— Да, и ты почти со всеми его представителями познакомилась. Жаль самых главных клоунов я отправил в отпуск, — произнес я, с грустью и тоской вспоминая верных и надежных тавров.
— ...ибо сказано в Книге Огня: "И придет Огнеликий. И будет гореть он. И..."
— Давай пойдем отсюда? — предложил я девушке, заслушавшейся проповедью первосвященника. — А то чует сердце: меня опять втянут!
— "...и вознесется дух сгоревшего вместе со мной..."
— Интересно же, — не унималась подруга, продолжая приближаться, к пытающемуся сохранить равновесие на разваливающемся под его ногами постаменте священнику. — Давай посмотрим еще.
— "...сказал тогда Рака—Хье—Ин недостойному смертному..."
— Чего тут смотреть?! — не унимался я, все яснее ощущаю угрозу своему мирному существованию.
— Погоди! Он вот—вот упадет!
Бедный Харимон даже и не подозревает, что все те, кто останавливаются послушать его проповедь, на самом деле ожидают его скорейшего падения. Впрочем, так всегда и бывает, падение того, кто высоко взлетел, вызывает больший интерес, нежели сам взлет.
— "...овца пасется на лугу, рыба в воде, а человек..."
"Ну же, падай!!!" — так и ощущал я молчаливый приказ дюжины собравшихся вокруг людей.
И он упал.
Раздался грохот, поднялась пыль; зрители разразились хохотом, а священник поминал отнюдь не ангелов. Не имея сил оставаться в стороне, я подбежал к товарищу и помог выбраться из—под обломков помоста. Отряхнул от пыли и убедился, что маг физически не пострадал, а вот на душе зазияла рана. Еще бы не расстроится, когда мало того, что на тебя смотрят как на клоуна, так еще и потешно падаешь в угоду толпе. Так стало обидно за этого человека веры (пусть и пустой), что...
— Чего хохочете? Человек упал, а вам потешно? Никто, ведь никто из вас не решил подойти и помочь подняться! Грустно должно быть, а вы смеетесь!
Вначале весельчаки хотели и меня засмеять. Ведь слова не так уж и важны, когда их не желают слышать, и один мужичок уж поднял руку, указывая на меня и сквозь смех, выговаривая "еще один...". Но мне так и не удалось узнать, что же я за "еще один", потому как меня узнали, и смех разом прекратился. За мгновение, вся эта хохочущая братия, что сквозь смех и толстокожесть не слышала и не чувствовала ничего кроме себя, словно попала под холодный душ. Им сразу звучным колоколом отливались мои слова в мозгу и раскаленным железом навечно выжигались в памяти.
Еще немного слов сказав, я решил, что дело сделано и теперь эти люди будут внимательнее к бедам других. Можно идти и дальше гулять, как вдруг меня подтолкнули и водрузили на поставленную заново импровизированную трибуну, и голос неимоверно счастливого первосвященника возвестил народу:
— Феникс—На—Хье воплощает идеи Хье на земле. Слава ему! Слава!!!
И народ, вмиг зажегшийся религиозным рвением, поддержал: "Слава! Слава!".
— Так дадим же ему говорить нам слово писания, потому как никто кроме него не способен понять всей полноты знаний, что заложил в сей священной книге сам бог Хье. Пусть говорит Феникс—На—Хье и пояснит нам, ничтожным, что означают слова бога!
Митинг продолжал расти и шириться. С того времени, как я помог Харимону, на улице собралось уже порядочно зевак и все сейчас испытывали религиозное рвение, коего я не видел даже у монахов Ковена! Слова священника лишь разжигали людей. Им совершенно все равно, что говорит он. Их заботило лишь то, что Феникс будет говорить им, говорить с ними. Им нравилось чувствовать близость со своим обожаемым правителем. И пусть я начну вещать даже про правила постановки сифонной клизмы, но и тогда народ будет также внимать каждому моему слову. Стоял я, словно Ленин на броневике, и думал лишь о том, что говорить мне этой толпе народу совершенно нечего (хоть и правда про клизму рассказывай). Можно, конечно, поддержать Харимона и зачитать что—нибудь из его Книги Огня, но вот беда, я так и не осилил эту дребедень, пока пребывал в Ковене, а уж после и думать не мог читать эту ересь.
— Не убивай; не прелюбодействуй; не кради; не лжесвидетельствуй; не желай дома ближнего твоего; не желай жены ближнего твоего, ничего, что у ближнего твоего, — скороговоркой вымолвил я. — Для начала вам и этого хватит. Все вопросы и пояснения к Первосвященнику...
Быстро произнеся эти на самом деле важные и нужные слова, я поспешил удалиться, пока не попросили жития святых рассказывать. Харимон занял мое место на помосте, расхвалил мои мудрые слова и продолжил вещать про Хье. Я же схватил пораженную Ольгу и поспешил прочь.
— С каких пор ты в религию впутался, да еще и стал воплощением Хье на земле? — спросила она, когда мы переводили дух в двух кварталах от образовавшегося митинга.
— Ничего не мог поделать — религия сама меня нашла.
— С момента потери памяти много чего случилось. Странные люди окружили тебя.
— Есть такое дело. Ты еще главного маньяка отряда не видела! — сказал я, представляя себе Восьмого. — У него такой взгляд, будто вот прям щас накинется! И мне всю дорогу кажется, что он следит за нами.
— Да не может быть...
— Не может, — согласился я, но продолжил внимательно оглядываться, пытаясь выследить того кто следит за нами.
* * *
Плоские крыши домов Сбора издавна представляют интерес для различных слоев местного общества. Можно встретить дорогие рестораны с прекрасным видом на оживленную улицу, или садик с фонтанами и изысканными статуями. На других домах жители разводят домашнюю живность или устраивают огороды. Многие крыши — излюбленное место встречи влюбленных голубков, а некоторые — закутки для сходок разномастных преступников. Но по большей части на плоских крышах сушат постиранное белье, или используют свободное пространство, как склад, с целью хаотичного захламления теми бесполезными предметами, что продать невозможно, а выкинуть жалко. На большинство крыш редко заглядывают люди, но для животных — это излюбленные места охоты и отдыха. По крышам скачут коты и воробьи. Первые охотятся на вторых, а вторые прячутся от первых и в то же время собирают забытую людьми снедь.
