Обычно пишут, что, мол, Тадж Махал строили более 20 лет, в работе принимало участие более двадцати тысяч человек, включая лучших зодчих и архитекторов, приглашенных из Персии, Турции, Самарканда, Венеции и самой Индии.

А зодчий-то был один, сам Шах-Джахан, случай уникальный, сам падишах. Из «лучших зодчих и архитекторов» со всего света известен лишь Устад Иса Кхан, он приехал из Турции, где в это время шло большое строительство. Он и распоряжался строительством мавзолея. Вообще 20 лет – для осуществления уникального проекта большой срок, города возводились при Акбаре быстрее. Вероятно, замысел менялся, и не один раз строительство начиналось с основания. Поэтому и создан уникальный, неповторимый храм искусства, трон Аллаха, если угодно, храм любви и красоты.

Высота Тадж Махала 74 метра. В долине реки на ровной поверхности парка сооружение и издали кажется внушительным по размерам. По углам мавзолея четыре уносящихся ввысь минарета подчеркивают объемы храма и купола. Слева и справа две мечети из красного песчаника. Парк с озерами, каналами и фонтанами и с кипарисами служит заповедным пространством Тадж-Махала, вместе с тем как река и дали говорят о жизни в ее сиюминутности и вечности.

Рассказывают, на другом берегу реки, напротив Тадж Махала, Шах-Джахан задумал возвести такое же сооружение, только из черного мрамора, и оба мавзолея соединить мостом. Но спокойное время кончилось. В Индии разразился голод. Воспользовавшись болезнью отца, власть захватил сын (я забыл его имя, нелепое по звукам), отца заковал в цепи, оставив ему возможность в окно вдали видеть Тадж Махал…

Этот правитель отвернулся от ренессансных идей, ислам снова был поднят как знамя, и последовали столетние раздоры, пока не пришли новые властители, английские колонизаторы. Весьма примечательно, в Индии при Акбаре в 1585 году был один английский путешественник, который нашел Агру больше Лондона и лучше расположенной. Интересно было бы рассмотреть весьма сходные черты общественной и художественной жизни Лондона, Агры и Дели, общего даже нашлось бы больше, чем различий. Англия времен Елизаветы и Шекспира вообще предстает в моих глазах в восточных тонах.

Фасады Тадж Махала обозначены пологими стрельчатыми арками, что и создает легкость и воздушность всего здания, с куполом, словно нависшим, как облако.

Рассказывают все в один голос о великолепии Тадж Махала во всякое время дня и суток, с изумительной игрой света, особенно при восходе солнца и в вечерних сумерках, когда белый мрамор окрашивается в различные оттенки розового или золотистого цветов. А в дымке раннего утра словно сотканное из кружева здание кажется парящим в воздухе.

Центральное место в интерьере занимает восьмиугольное помещение, где за ажурной мраморной оградой, инкрустированной драгоценными камнями, стоят надгробия светозарной Арджуманд Бегум и Шах-Джахана. Это кенотафы (ложные надгробия). Захоронения лежат глубже. Здесь царит красота. Мягкий свет льется сквозь решетчатые окна и ажурные мраморные перегородки, играя вечно в узорах из драгоценных камней.

В Эрмитаже, куда в университетские годы и позже, пока жил в центре города, я заходил постоянно, продлевая прогулки уже во времени, я нет-нет спускался в залы античной скультуры, где ничем особо не интересовался, ощущая присутствие за поворотом одной-единственной статуи, по сравнению с которой все вокруг меркнет.

Афродита (Венера Таврическая). Римская копия с оригинала III в. до н.э. Мрамор.

Я еще ничего не знал о статуе, откуда она взялась и почему «Таврическая», такого рода подробности меня не занимали, мне было достаточно сознания и чувства самоценности изваяния, заключающего в себе в самом деле нечто божественное.

Мрамор не сохранил своей чистоты и свежести, из-за этого статуя не кажется чем-то особо привлекательной. Но если представить ее во всей первозданной чистоте белоснежного мрамора, слегка окрашенного под телесный цвет, как делали греки, со зрачками, излучающими свет и жизнь, все меняется.

Богиня только что искупалась и вышла на уединенный берег; услышав чьи-то голоса, она оглянулась в сторону, движения ее рук нетрудно угадать, – можно ли вообразить, что Афродита Книдская Праксителя была прекраснее? Или Венера Милосская? Между тем у Венеры Таврической удивительная история.

Известно, в преобразованиях Петра I славянофилы и западники в равной мере увидели лишь заимствования фасонов иноземной одежды, заговорили о приобщении к достижениям западной цивилизации, о европеизации России… Это лишь внешняя сторона, видимость, которая и поныне составляет один из черных мифов о России.

Ни одна культура не развивается без заимствований. Величайшую восприимчивость к цивилизациям Востока проявила древнегреческая культура, которую Рим взял за основу своей, основу, отринутую христианством как языческая. Новое обращение к первоистокам европейской цивилизации в странах Европы в XIV – XVI веках и породило эпоху Возрождения.

То же самое Россия пережила в свои исторические сроки. Тут нет речи об отсталости, как нельзя говорить об отсталости младшего брата по отношению к старшему, пусть первый будет стараться подражать второму; и о заимствованиях много говорить не следует, тем более если младший гениально одарен.

Самые впечатляющие свойства и черты ренессансных эпох и личностей – это гениальность и универсализм познаний и дарований. Можно ли представить короля, властителя, царя из всех времен и народов, чтобы он при этом предстал превосходным кузнецом, плотником, токарем, кораблестроителем, полководцем, ценителем книг и искусства, выправителем алфавита?

Достаточно вдуматься, чтобы понять, что царь Петр обладал безошибочным вкусом художника, что проявил он и в благоустройстве Летнего сада, и в строительстве Петергофа, да и каждый корабль, заложенный им самолично и выпущенный на воду, был произведением искусства. Но он был не просто универсальным мастером, его первейшей целью было жизнетворчество, в полном соответствии с эстетикой Ренессанса, с универсализмом Леонардо да Винчи, Рафаэля, Микеланджело.

Кроме гениального дара творить жизнь во всех ее проявлениях, чему всецело содействовало самовластие царя, Петр обладал свойством, общим для ренессансных художников, он был ценителем женской красоты и был весьма постоянен в своих привязанностях. Эта сфера жизни Петра I у нас абсолютно неведома и не понята. Правда, его первая жена Евдокия не привязала молодого царя к себе, вероятно, она не потянулсь за ним, а скорее не понимала его начинаний. Анна Монс тоже не понимала своего счастья, а Петр еще не знал, вероятно, как из нее сделать царицу, как из своих подданных – новую породу людей. Это все московские истории.

С основанием города на Неве и начинается новая эпоха. Еще в 1701 году Шереметьев настолько успешно действовал в Лифляндии, что получил орден Андрея Первозванного и был пожалован чином фельдмаршала, а в 1702 году захватил город Мариенбург; правда, оставил город и вернулся в Псков с немалыми трофеями: свыше тысячи пленных, в том числе 68 офицеров, а также 51 пушка и 26 знамен, – это были первые победы русской армии после сокрушительного поражения под Нарвой. Прачку фельдмаршала из пленниц заметил поручик Меншиков и выпросил ее, надо полагать, Александр Данилович сразу смекнул, что она приглянется царю.

В это время царь Петр был в Архангельске, где ожидали шведский флот, но его не было, и войско направилось к Нотебургу у истока Невы. Это был русский Орешек, захваченный шведами 90 лет тому назад. Штурм обошелся дорого, и все же победители дали гарнизону покинуть крепость и уйти к своим. Нотебург был переименован в Шлиссельбург (Ключ-город).

В следующее лето вся Нева оказалась в руках русских и был заложен Санкт-Петербург. С 1703 года пленница Марта, или Катерина Василевская, стала фавориткой русского царя. То, что эта связь не была случайной с самого начала, говорит все дальнейшее. Может быть, и Летний дворец на другом берегу Невы, напротив домика, где царь мог жить, и сад были затеяны прежде всего для любимой женщины.