146
В сонете мы находим полное выражение чисто ренессансного миросозерцания, что постоянно проступает во всех сонетах, с любовью к красоте, к природе, с острым чувством скоротечности жизни и бессмертия души, но не где-то в потустороннем мире, а в сфере поэзии и искусства.
Христианские верования не отвергаются, а лишь предполагаются, но миросозерцание поэтов, художников, мыслителей эпохи Возрождения шире христианства, включая античность с ее высшими достижениями в сфере искусства и мысли, что, впрочем, лишь обостряет чувство жизни и смерти, чувство любви и красоты.
Томление и страсти приутихли, уступив порывам вдохновения, что Шекспира необыкновенно радует, и он простодушно и весело упивается жизнью, какой желал, вне житейских нужд, и творчеством со свободой гения; он не без усмешки воспринимает все страсти человеческие, набрасывая комедии и даже хроники и трагедии в комическом ключе, как Моцарт, с нотами высокого, вселенского трагизма.
Глава седьмая
1
Таверна «Кабанья голова». Входят Шекспир и Четл, вольно или невольно разыгрывая принца Гарри и сэра Джона Фальстафа…
Четл, еле переводя дыхание:
– Сэр Уолтер Рали выиграл морское сражение, но был, к несчастью, ранен.
Шекспир смеется:
– К счастью графа Эссекса, который напал на Кадикс и разграбил его, осенив себя славой… В храме св. Павла и поныне его восхваляют… Наконец, в 30 лет, он стал героем!
Шекспир приветствует всех присутствующих в зале.
Четл вздыхает:
– Как ты, мой принц, в 30 лет стал первым поэтом Англии.
Раздаются голоса:
– Вот входят принц Гарри и сэр Джон Фальстаф…
– Он так жирен, что весь вспотел и еле дышит…
– Это же наш добрый старый знакомый Четл!
– А кто же еще? Сэр Джон Фальстаф собственной персоной…
– А принц Гарри? Разве это не Уильям Шекспир, актер и драматург, заменивший Роберта Грина и Кристофера Марло?
– Актер с дворянским гербом?
– При этом первый поэт Англии!
– У него второй по величине дом в Стратфорде-на-Эйвоне…
Все поднимаются с места с кружками эля:
Четл провозглашает:
– Пьем за здоровье всех любителей Геликона!
2
Уайтхолл. В саду, где прогуливаютя придворные дамы в ожидании выхода королевы, граф Саутгемптон высматривает Элси, теряя терпение, как вдруг из-за кустов выходит граф Эссекс.
Граф Эссекс свысока и снисходительно, исполненный величия, в зените славы:
– Что, Генри, притаился ты в кустах, как фавн, следя за нимфами с улыбкой и торжества, и сладкого забвенья?
Генри смеется:
– Нет, вы за фавна здесь скорей сойдете! Что делали в кустах средь бела дня? Я слышал вскрики явные вакханки из дам придворных, да не той, в кого вы были влюблены совсем недавно. А я влюблен в одну и ту же фею из юных фрейлин…
– Люблю дразнить я Рали и королеву…
– Да, говорят, Эссекс завел при дворе гарем из четырех придворных дам… И имена их называются…
Из дворца выходит Елизавета Вернон, граф Эссекс с улыбкой уходит к дамам, словно высматривая новую жертву.
Генри внимательно оглядывает девушку:
– Элси!
Элси, загораясь улыбкой:
– О, Генри!
Генри с упреком:
– Ах, почему тебя все реже вижу среди других, не говорю, одну?
– Я не могу покуда отлучаться. Не знаю почему, но королева справляется все чаще обо мне, где я? Что делаю? Иль призывает, чтоб я читала ей, в раздумьях вся. Боюсь, ей донесли о нашей связи; удостовериться ей хочется, как далеко зашли мы с вами, милый, что пала я, запрет ее нарушив без всякого стыда… Что делать, граф?
– Ах, Элси, как зашли мы далеко?
– Когда бы повинилась я, пожалуй, она б простила мне грехи, как Бог. Как! Повиниться мне в моей любви, любви не суетной, любви прекрасной? Мне грех простят скорее, чем любовь.
Граф Саутгемптон с иронией:
– Молва о нас, не без прикрас, конечно, дошла до девственных ушей, как стоны вакхических лобзаний и страстей, что слух чужой перенести не в силах без смеха или дрожи до стыда, иль зависти мучительной до гнева.
– Молва? О ней ли речь, мой милый граф?
Генри решается на признание, не без риторики:
– Прости! Я повинился и просил у королевы позволения жениться на тебе, поскольку мы взаимною любовью доказали и верность, и созвучье наших душ, и брак покроет грех, для юности столь гибельный, покуда под запретом любовь высокая, источник счастья, и станет ясно всем: в любви все чисто.
– О, Генри!
Граф Саутгемптон обескураженно:
– «Ну да, конечно! – рассмеялась тихо ее величество и вдруг вскричала: – Но вы-то одержимы похотью, на радость дьяволу, я знаю вас. Пример же подает вам граф Эссекс».
– О, Боже!
– Боюсь, я выбрал неурочный час для просьбы о благословленьи на брак наш, милый друг, – граф вдруг выпрямляется.
– Ах, что еще?
– Ее величество велит мне ехать во Францию немедля – не в изгнанье, с дипломатическою миссией, чего я добивался, как участья в военных действиях, немало лет.
Элси с упавшим сердцем:
– Вы рады?
– Да.
– Хотят нас разлучить. Чем ей я неугодна рядом с вами?
Граф Саутгемптон вполне сознает ситуацию:
– Она хочет разлучить – меня с Эссексом, – ты же свяжешь нас родством двойным, ведь мы и так с ним родственны. Эссекс честолюбив и горд, и пылок, а ныне в славе, и его боятся все те, кто был у трона рядом с Берли, как сын его Сесиль и мой соперник Уолтер Рали, что ж делать, если в интригах лордов королева ищет нить Ариадны и всегда находит.
Елизавета Вернон в сердцах:
– Я жертва притязаний царедворцев, из тех, кого бросают на закланье, как минотавру, только ради власти и славы? Первым ты играешь мной? Какая мысль пронзила сердце мне!
– Как! Пред разлукой лишь ссоры не хватает, что враз погубит все, чем жили мы… Мы встретиться должны и объясниться. О, если бы мне взять тебя с собой!
– Как пажа?
– Обвенчаемся в Париже.
– Нет, если так, мне лучше здесь остаться невестой ждать приезда жениха.
– Так, значит, ныне мы в кругу друзей объявим о помолвке?
Элси, вся просияв:
– Хорошо. Я счастлива, как не была в твоих объятьях, милый, до сих пор из страха последствий и стыда запретной связи. Люблю тебя, хочу любимой быть.
– Приедешь на прощальный вечер?
– О, да! Пусть вечер длится дольше ночи!
3
Эссекс-хаус. Шекспир прискакал на коне по приглашению графа посетить его в замке Эссекс-хаус.
Шекспир не без удивления и признательности:
– Ваша светлость! Вы хотели меня видеть?
– Да, Уилл! Мне пришло в голову переговорить с вами об одном чрезвычайном происшествии, прежде чем слухи о нем дойдут до вас.
– Я слушаю вас, ваша светлость.
– К сожалению, я не столь красноречив, как вы или Фрэнсис Бэкон, который норовит сочинять за меня письма. Вы бы лучше меня рассказали эту историю, похожую на арабскую сказку, в которой, кроме чудес, всегда присутствует жестокость. Речь идет о нашем с вами друге Генри и моей кузине…
Граф Эссекс нахмурился. Он вообще выглядел, как суровый воин, в котором проступает то мужество, то страждущая душа, воля и мысль то поднимали его дух, то подтачивали его силы.
– Вы совершенно заинтриговали меня, граф!
– Тайная помолвка повлекла тайное свидание… Впрочем, дело обстояло скорее всего наоборот, что в порядке вещей, когда любовь и женитьба у близких к ее величеству – преступление. Что говорить о тайном свидании влюбленных перед разлукой? Нежная страсть достигала апогея не единожды, надо думать, и это не могло остаться без последствий. Элси вскоре после отъезда Генри во Францию почувствовала с ужасом, что она беременна, а затем обрадовалась.
– В чем смысл любви? В рожденьи в красоте.
– Вы смеетесь. Вам весело. И я смеюсь. Да! Но это у Платона. У нас же, в Англии, с королевой-девственницей на троне все иначе. Природа, строй звезд, Вселенная должны подчиняться движениям ее скипетра, – что говорить об ее подданных, о придворных и ее фрейлинах, тем более о близких к ее сердцу, тщеславному и тщедушному, как ее тело?!
