Сухопарый притворщик неотрывно следил за нами сквозь клубы табачного дыма. Ещё бы увеличительное стекло достал!

Сначала состав нёсся на всех парах по главной магистрали. Когда к паровозу прицеплен только один вагон, можно развить скорость, какая и не снилась обычным поездам. А потом мы замедлились и свернули на корнуоллское ответвление. Теперь железная дорога вилась сквозь леса и поля. То и дело мелькали крошечные станции. Наконец паровоз остановился на одном таком богом забытом полустанке.

— Конеджная, — объявил Беркинс, хотя и так было понятно. — Взе выходяд.

Уже стемнело. Станцию едва-едва освещали три фонаря.

Я слегка подтолкнул Мориарти локтем. Он поднял голову — сна ни в одном глазу!

— Наши спутники не те, за кого себя выдают, — прошептал профессор (спасибо, я уже и сам догадался). — Не спускайте глаз с гречанки в кондукторской форме. У неё между лопатками ножны с метательным ножом.

Интересные новости. Разумеется, позже Мориарти объяснит, как именно определил её греческое происхождение, — например, по тому, как она застёгивает мужские штаны или грызёт ноготь на мизинце. А я притворюсь, будто мне интересно. Впечатляющий трюк, но уже изрядно поднадоевший. Хотя про метательный нож знать полезно.

Пассажиры собрали пожитки. Я собственноручно выгрузил ящики с ружьями и не подпустил к ним Беркинса. Пусть подлец «помогает» кому-нибудь другому и у кого-нибудь другого же вымогает чаевые. Мы спустились на платформу.

Второй кондуктор, вернее, кондукторша соизволила сойти вместе с нами. Но прежде чем кто-либо успел заговорить с дамочкой, она шустро нырнула в облако паровозного дыма. Лёгкая девичья походка явственно бросалась в глаза. Я внимательно наблюдал за ней, и не я один — мадам Валладон тоже не спускала глаз с фальшивого железнодорожника.

Женщина, якобы бельгийская зоологиня, как бы ненароком отвела взгляд. Лукас всё ещё увивался вокруг неё. Этакий близорукий лев: у газели в ридикюле револьвер, а ему и невдомёк. Видите, я тоже могу понять, у кого с собой оружие.

Сабин заполучил в своё распоряжение Беркинса и теперь объяснял ему, куда именно ставить тяжёлые сундуки. В них якобы лежало хрупкое научное оборудование. Кондуктору не помешала бы помощь, но его изящная коллега будто испарилась.

— Улавливаю сильные эманации, — с сияющим видом провозгласил преподобный Дун. — И ощущаю присутствие. Нематериальное. Сущность вполне дружелюбна. Кто-нибудь слышит меня на астральном уровне?

Меня пока больше волновали присутствия материальные.

Раздался пронзительный свисток, и специальный поезд, дымя, отъехал от платформы. Интересно, куда он направляется, это же конечная станция? Видимо, сделает круг и укатит обратно в Лондон. Про обратное путешествие пока никто и словом не обмолвился.

Машинист спешил убраться из Фэл-Вэйла, не задержался даже ради чашки чая и куска пирога. Видимо, он больше моего знает об этих краях и вовсе не горит желанием здесь оставаться. Многих умных людей напугал бы подобный знак, я же лишь почувствовал знакомое возбуждение.

На меня снизошла кристальная ясность. Я различал каждую капельку тумана, повисшую в ночном воздухе, слышал каждый шорох и чуял опасность. Она вызывала тошнотворно-влекущее желание, ту смесь ненависти и любви, какие обычно пробуждает в наркомане трубка опиума, а в пьянице — бутылка. Теперь я готов это признать. Я живу полной жизнью, лишь когда чувствую близость смерти!

Беркинс уехал, но, насколько я видел, гречанка на поезд так и не села.

Мориарти вышагивал по платформе, высоко подняв голову. Полы его пальто развевались, словно крылья летучей мыши. Интересно, когда он посвятит меня в свои планы, да и вообще, посвятит ли? На собственном опыте я знал: профессор обычно догадывается, что происходит, но весьма редко полагает целесообразным сообщить о своих догадках мне. Просто в нужный момент говорит, в кого стрелять.

Станция Фэл-Вэйл оказалась весьма захолустной. В зале ожидания лежали свежие газеты и приветливо горел камин… но дверь была заперта. На улице становилось всё холоднее. Имелась ещё небольшая чайная, её открытую дверь кто-то даже услужливо подпёр кирпичом, однако внутри царил холод и мрак. Я потрогал большой чайник — совершенно ледяной. На витрине красовались мумифицированные пирожные и сэндвичи, со следами чьих-то зубов и вперемежку с мышиным помётом.

— Славно же нас встречают, — пожаловался я. — А я-то рассчитывал на знаменитый корнуоллский чай со сливками.

— Эдод нобер у ваз не бройдед, — передразнил Лукас Беркинса.

Пастор разгуливал по платформе, выискивая следы потусторонних сил. Каблуки его ботинок громко цокали по каменным плитам.

От основных путей отделялась небольшая железнодорожная ветка. Она исчезала в туннеле, уходящем вглубь холма. На платформе размещалось большое колесо, при помощи которого можно было направлять туда поезда. Я внимательно просмотрел перед отъездом справочник Брэдшоу, но там ничего подобного не упоминалось. Возможно, ветка ведёт к оловянному руднику, глиняному карьеру или небольшой пристани. За холмами ведь раскинулся берег залива. Мне пришли на ум контрабандисты и кораблекрушения. Странно, обычно Брэдшоу весьма скрупулёзен. Рельсы блестели, их поддерживали в превосходном рабочем состоянии, значит туннелем часто пользуются.

Мориарти дошёл почти до самого конца платформы и теперь стоял, взирая в темноту. Пытается различить жизнь на какой-нибудь далёкой звезде? Или проницает мыслью глубины туннеля?

— Чувствую, к нам кто-то направляется, — объявил священник и вытянулся, как бравый вояка.

Мы уже не обращали внимания на болтовню пастора, но он был прав: в тёмном туннеле мигнул крошечный огонёк.

— Это призрак огня, — не унимался Дун. — Мы должны встретить его спокойно и приветливо. Создания, явившиеся с того света, боятся нас больше, чем мы их.

Огонёк увеличился. Хотя нет… просто пламя приблизилось.

Мадам Балладой шарила в ридикюле. Несомненно, нащупывает револьвер. И при необходимости выстрелит прямо из сумочки.

Мы все следили за огоньком. Он слегка покачивался. Ближе, ближе.

— Добро пожаловать, дух, — нараспев поприветствовал его Дун.

Фальшивый Карнаки коснулся пальцами висков, словно балаганный фокусник, «читающий мысли».

— Это никакой не дух, — вмешался месье Сабин, — а железнодорожный смотритель с потайным фонарём. Видите, всегда существует логическое объяснение. Доказал я это? Да, доказал.

Француз был прав.

Теперь мы все различали раскачивающийся из стороны в сторону фонарь и человека — поблёскивающая серебром фуражка и длинное чёрное пальто.

— Это ты, Джеймс? — крикнул Мориарти.

— Да, Джеймс.

— Поторопись. На платформе холодно.

— Знаю. В Корнуолле вообще холодно зимой. Таковы уж здешние климактерические условия.

— Климатические. Слово «климактерический» никак не связано с погодой.

Незнакомец в ответ лишь пожал плечами.

Наконец начальник станции вышел из туннеля и по усыпанной гравием железнодорожной колее приблизился к платформе, где нетерпеливо ждал профессор. Братья коротко кивнули друг другу и двинулись к нам. У них была одинаковая походка.

Да, младший Джеймс, несомненно, принадлежал к клану Мориарти. Пронзительный взгляд, очки в тонкой оправе и первые признаки фамильной сутулости. Лицо ещё не осунулось и не приобрело хищной аскетичности, свойственной профессору и полковнику, но через несколько лет наверняка приобретёт. Если его, конечно, к тому времени не вздёрнут на виселице.

Он подошёл к нам, поставил на землю фонарь и снял фуражку, а потом запустил пальцы в свою шевелюру (волосы у него были гуще и темнее, чем у братьев). Судя по всему, весьма хитрый малый.

— Неважно выглядишь, Джеймс, — мягко сказал он профессору. — Деревенский воздух тебе вреден. Ты городская птица.

— Так вы знакомы? — удивился Лукас. — А, только сейчас сообразил — фамилия-то одна и та же. Начальник станции Мориарти и профессор Мориарти. Видимо, отец и сын?