Миссис Вудс всячески пыталась расшевелить Джека, но безуспешно, а вечером он забрел в трактир и принялся опрокидывать стакан за стаканом, чем серьезно обеспокоил Билли Вудса.

— Боюсь, что с Джеком неладно, — сказал он.

После вечернего чая большинство из нас собралось у веранды Уотти. Почти все, что происходило в Берке, происходило в трактире Уотти или рядом с ним.

Если, к примеру, понесет лошадь с повозкой, ее обычно останавливали как раз напротив Уотти, и это наводило на мысль, как говаривал Митчелл, что основная масса местных героев выпивала именно здесь, а также, что самых отчаянных смельчаков надо искать среди отъявленных пьяниц. (Правда, иногда сорвавшаяся лошадь налетала на эвкалиптовый столб трактирной вывески, на которой висел и фонарь, и разносила повозку в щепки.) К тому же трактир Уотти был своего рода профсоюзным заведением для возчиков, а это народ довольно крутой; да и в пиве, которое он отпускал, было нечто такое, что заставляло посетителей весьма оживленно спорить; а на заднем дворе можно было увидеть великолепные драки. Собаки Уотти славились в городе своей сварливостью, и здесь не проходило вечера без собачьих боев, которые часто заканчивались людскими драками. Если какая-то лошадь вдруг выходила из повиновения седоку, этот седок имел все шансы оказаться сброшенным на веранду к Уотти, если не влетал прямиком в бар. Все жертвы несчастных случаев или заболевшие стригальщики обычно доставлялись сюда же, так как трактир Уотти считался наиболее подходящим и удобным для них местом. Митчелл категорически отказывался видеть причину всего этого в добром нраве и великодушии хозяина, — он утверждал, что тот гонится за рекламой и думает лишь о выгоде. Уотти знает, как обделывать делишки, он себе на уме, это уж точно. Митчелл намекал еще, что, случись с ним самим какая беда, он нипочем не согласится, чтобы его сюда притащили, — для Уотти каждые похороны выгодны, одного пива сколько выпьют. Том Холл высказывал предположение, что Уотти втихомолку подкупил и Армию спасения.

Я сидел на табуретке у стены веранды вместе с Дональдом Макдональдом, Бобом Бразерсом (Жирафом), Митчеллом и еще с кем-то, а Джек Лунатик сидел на корточках, прислонившись спиной к стене и надвинув шляпу на глаза. Армия спасения прибыла в урочное время, но мы не сразу увидели нашу девушку, — она немножко запоздала. Митчелл сообщил нам, что ему нравится бывать тут, когда Армия возносит молебны и красавица на месте; он нисколько не возражает, чтобы за него молилась такая хорошенькая девушка, хотя и уверен, что его уже никто не спасет — разве что за дело возьмется настоящий ангел. Он сказал, что его бабушка всю жизнь, каждый вечер, а по воскресеньям даже трижды молилась за него, да сверх того в рождество, если оно не приходилось на воскресный день; однако к просьбам старушки, по-видимому, мало прислушивались на небесах, так как он с каждым годом все глубже погрязал в грехе, шел все дальше темными путями, пока наконец не докатился до преступления.

Когда молитва закончилась, в круг выскочила тощая «тронутая» женщина; она помешалась на почве религии, подобно тому как у многих женщин бывает помешательство на почве женского равноправия и по сотне других причин. Лицо у нее было такое худющее, скулы так резко выдавались, а рот был такой широкий, что когда она раскрывала его, то становилась похожей на манекен чревовещателя и даже казалось, что под ушами у нее появлялись трещины.

— Говорят, что я сумасшедшая! — визжала она пронзительным, надтреснутым голосом. — Но я не сумасшедшая, нет! Я только тронулась на господе Иисусе Христе. Вот и все!..

Но тут в круг вдруг вылез «аминник», которого мы прозвали «Умора» — вечно он что-нибудь сморозит; он закатил глаза кверху, замахал руками, будто жонглировал двумя шарами, и прочувствованным тоном провозгласил:

— Благодарение господу, что эта женщина тронулась праведным местом!

Том Холл расхохотался, да и большинство остальных грешников явно еле сдерживали ухмылки. Вероятно, и Армия спасения почуяла, что тут что-то не так, и хор поспешно запел гимн.

Вперед вышел здоровенный американский негр, раньше работавший ночным сторожем в Сиднее. Он замахал руками в такт пению, а потом, придя в сильное возбуждение, стал выделывать такие движения, будто в страшной спешке тащит вниз канат, переброшенный через блок.

— Спустись к нам, господь! — восклицал он басом, словно аккомпанируя поющему хору. — Спустись к нам, господь; спустись к нам, господь; спустись к нам господь; спустись к нам, господь! — И чем быстрее он это повторял, тем быстрее тянул вниз свой канат. Смотреть на него было чистое удовольствие.

А когда хор умолк, он принялся проповедовать:

— Друзья мои! Когда-то я был черен, как уголь в шахте! Когда-то я был черен, как чернила в океане греха! Но теперь — благодарение и благословение господу — я белее самого снега!

Том Холл, сидевший в углу веранды, прислонил голову к столбу и плакал от смеха. Он пожертвовал сегодня целый шиллинг, и его деньги вполне окупились.

Затем появилась наша девушка, и ее мигом втолкнули в круг. Она была худой и бледной, как никогда раньше, глаза ее сверкали лихорадочным блеском, который мне совсем не понравился.

— Друзья! — произнесла она. — Сегодня у нас рождество…

И больше она ничего не успела сказать, потому что, едва заслышав ее голос, Джек Лунатик вскочил на ноги так стремительно, будто он по ошибке уселся на грудного ребенка. Он бросился вперед, на мгновение остановился, как бы не веря собственным глазам, и коротко вскрикнул:

— Ханна!

Она вздрогнула, словно ее вдруг подстрелили, окинула Джека безумным взглядом и, спотыкаясь, кинулась к нему навстречу; в следующий миг он уже держал ее в объятьях и уводил с собой в хозяйскую комнату.

Я слышал, как миссис Брейтвейт крикнула, чтобы принесли воды и нюхательной соли; такая же толстая, как Уотти, и очень похожая на него с лица, она была, однако, более чувствительной и жалостливой.

Вслед за тем через открытое окно хозяйской комнаты до меня донеслись слова Ханны:

— О Джек, Джек! Почему же ты уехал и бросил меня, не простившись? Это было жестоко с твоей стороны!

— Но ты же сама прогнала меня, Ханна, — сказал Джек.

— Это… это ничего не значит. Почему ты не писал мне? — всхлипнула она.

— Потому что ты ни разу сама не написала.

— Это не оправдание, — заявила она. — Ты п-поступил со мной жестоко, Джек.

Миссис Брейтвейт опустила окно. Только что пришедший посетитель спросил Уотти, что тут произошло. Одна девица из Армии спасения, объяснил тот, разыскала своего дружка, или мужа, или давно исчезнувшего брата, или еще кого-то, — там с ними хозяйка занимается; после этого Уотти снова задремал.

А мы решили перебраться в Королевский отель и захватили с собой Армию спасения.

— Вот так оно и бывает, — изрек Дональд Макдональд. — Для женщины всегда главное любовь или бог, а для мужчины — любовь или дьявол.

— Что касается мужчин, — вставил Митчелл, — иной раз любовь и дьявол уживаются в них вместе.

Я внимательно посмотрел на Митчелла, но у него было такое выражение лица, словно он всего-навсего сказал:

— По-моему, собирается дождик.

Случалось ли вам когда-нибудь оглядываться на рождественские праздники минувших лет, вплоть до тех далеких дней, когда вы были чисты душой и верили в Деда Мороза? Порой вы казались себе скверным, но ведь понять, насколько ты был тогда чист душой, можно, лишь став взрослым и поскитавшись вдоволь по свету.

Дайте припомнить.

Рождество в английской деревушке. Оголенные ветви деревьев и живой изгороди и тяжелым грузом давящее на сердце свинцовое небо, и под ним, в пальто и раскрыв зонтики, бродим мы — изгнанные в Англию потомки английских изгнанников. Нам грезится ясное безоблачное небо, и солнце над головой, и подернутые дымкой неоглядные дали, и голубые горные цепи, растворяющиеся в лазурной синеве, и извивы золотистых пляжей, и песчаные дюны, пологими уступами сбегающие вниз, и Тихий океан во всем его великолепии! Нам грезятся гавань Сиднея на восходе солнца и девушки, с которыми мы ездили на пляж в Мэнли.