Дети остались дома с Калгурлой; Лора уже несколько дней назад забегала узнать, не присмотрит ли Каргурла и за ее Эми.

— У меня нет никакой охоты идти на эти скачки, — сказала Лора, — но Олф считает, что нам необходимо показываться в обществе. Иначе будут думать, что у нас по-прежнему плохи дела. Олф должен встречаться с другими управляющими; нужно, чтобы они знали, как хорошо он наладил дело на Золотом Пере.

На душе у Лоры было невесело. Она по-прежнему очень тревожилась за мужа.

— Он так устает, — говорила она Салли. — Работает за троих. И что-то его угнетает. А что — не знаю, он не говорит мне. Хоть бы только он не остался опять без работы!

Салли и Мари уселись на трибуне, а их мужья направились к стоявшей в стороне группе каучуковых деревьев, под сенью которых расположились букмекеры. Хорошо известные всем «жучки» с Пертского ипподрома, как всегда, приехали на скачки. Они так шумели и галдели, выкликая ставки, что почти заглушали оркестр, игравший популярные песенки. Занятно было разглядывать толпу, разгуливавшую по выжженной солнцем траве: старатели в молескиновых штанах, с побуревшими от пыли лицами под обвисшими полями старых фетровых шляп; местные щеголи, разрядившиеся по случаю праздника в дешевые новенькие костюмы и соломенные шляпы; промышленники и директора банков в белых полотняных костюмах или фланелевых брюках с красными поясами.

Порой над этой разношерстной толпой возникала чья-нибудь величественная голова, украшенная соломенной шляпой или панамой или даже пробковым шлемом типа «Стенли в дебрях Африки», и тут же можно было увидеть туземца с остатками роскошного европейского головного убора на макушке. Жены и дочери управляющих рудниками, лавочников, трактирщиков, рудокопов оживляли толпу своими пестрыми шляпками и пышными юбками, а какая-нибудь хорошенькая официантка из ресторана неизменно вызывала одобрительные возгласы своим ультрашикарным нарядом.

На этот раз сенсацию произвела мадам Малон. Она появилась на ипподроме в парижском туалете из серого шифона, расшитом серебряными блестками и обтягивавшем ее фигуру, как перчатка. Блестки сверкали и переливались при каждом движении, но еще более ослепительно сверкали бриллиантовые серьги, браслеты и брошь… Однако Лили, не обращая ни на кого внимания, болтала все время с Бертой, Белл и Ниной.

Салли и Мари побаивались немножко чересчур восторженных приветствий со стороны мадам Малон в присутствии их мужей, что неминуемо должно было повлечь за собой довольно щекотливые объяснения, которых им так долго удавалось избегать. Но Лили только раз взглянула в их сторону, улыбнулась и кончиками пальцев, затянутых в голубовато-серую лайковую перчатку, послала им воздушный поцелуй. Лора, сидевшая с миссис Финнерти и с кем-то из жен управляющих, вскочила и направилась к Салли и Мари:

— Все, решительно все, шокированы поведением этой женщины! Ни для кого не секрет, что еще не так давно она была девицей из заведения мадам Марсель. А теперь некоторые из жен управляющих вынуждены встречаться с ней на обедах у Малона. Ведь он миллионер и скупает здесь все рудники, один за другим, а она, говорят, вертит им как хочет.

— Нелегкая работа, принимая во внимание его толщину, — заметила Салли.

— О да, — согласилась Лора. — И зачем только этот Малон купил Мидас! Мистер де Морфэ говорит, что Лили заставила бы мужа принять Олфа обратно, расскажи я ей только, какой это был удар для Олфа, когда его уволили с рудника. Но разве я могла это сделать? Не могла же я просить об одолжении эту особу!

— А почему бы нет? — спросила Мари. — Я бы так и сделала на твоем месте — ради Олфа…

— Ну, а я не могу, вот и все, — сердито отрезала Лора и вернулась на свое место рядом с миссис Финнерти.

Когда Жан Робийяр увел жену, чтобы познакомить ее с одним французом-металлургом, недавно приехавшим в Калгурли, Салли встала и не спеша направилась к стоявшему в стороне дереву, у которого она договорилась встретиться с Моррисом, чтобы позавтракать вместе.

Она стояла под деревом, поджидая Морриса, когда мимо прошел Фриско с высокой красивой девушкой. Сердце Салли забилось, хотя Фриско стал для нее теперь почти чужим. Мистер де Морфэ, в белом костюме и дорогой панаме, казался таким же веселым и беспечно-самодовольным, как в те дни, когда он только что вернулся из своего путешествия. Салли слышала, что он едва не попал за решетку за свои связи с какой-то жульнической английской компанией, но это, по-видимому, нисколько на нем не отразилось. Глядя на него, трудно было поверить и тому, что он много денег потерял на бирже. Он держался так же уверенно и непринужденно, как всегда. Спутница Фриско оглянулась и стремительно направилась к Салли.

— Здравствуйте, миссис Гауг, — сказала она.

— Вайолет! — удивилась Салли. — Как вы сюда попали? Я думала, что вы в Мельбурне, учитесь пению.

— Она пела там в опере, — не без гордости заметил Фриско.

— В хоре, — пояснила Вайолет.

— Ах, как я рада! — воскликнула Салли, расцветая улыбкой и дивясь, почему Вайолет тоже не сияет от радости.

— Начало было неплохое, — хмуро сказала Вайолет. — Может быть, пошла бы и дальше. Но тут мама написала, что отец потерял все деньги, спекулируя на акциях, и снова ушел на разведку, а она хворает и не может без меня обойтись. Пришлось вернуться. Я теперь работаю в баре, в гостинице «Биржа».

— Да что вы, Вайолет! — Салли говорила впоследствии, что едва не расплакалась тогда от обиды за девушку.

— Быть может, мне еще представится когда-нибудь случай начать все сначала, — сказала Вайолет, и глаза ее потемнели от боли. — Но боюсь, что будет слишком поздно.

Фриско нетерпеливо прервал ее:

— Чепуха! Вы еще можете объехать весь мир. Пойдемте, не то мы пропустим следующую скачку. Извините нас, миссис Салли, но мы поставили на Теллура. Нужно подбодрить его на прямой.

— Я бы предпочла остаться здесь и побеседовать с миссис Гауг, если вы ничего не имеете против, мистер де Морфэ, — сказала Вайолет холодно, — зайдите за мной после скачек.

Фриско метнул на Салли насмешливый, вызывающий взгляд.

— Я, как всегда, бессилен против вас, мэм. Но не лишайте меня совсем общества моей очаровательной спутницы. — Он повернулся и направился на скаковой круг.

— Это было очень любезно со стороны мистера де Морфэ — пригласить меня на скачки, — сказала Вайолет. — Я получила разрешение у хозяина отлучиться на четыре часа, и мистер де Морфэ обещал отвезти меня обратно.

— Мистер де Морфэ всегда очень любезен с хорошенькими девушками, — заметила Салли. Впрочем, она чувствовала, что Вайолет не нуждается в предостережениях. Эта девушка слишком привыкла к лести и поклонению мужчин, чтобы придавать им какое-нибудь значение. Вайолет, как видно, по-прежнему была очень невысокого мнения о мужчинах и оставалась и теперь так же равнодушна к их ухаживаниям, как в ту пору, когда еще служила официанткой в трактире Джиотти.

— Я училась в Мельбурнской консерватории, — со сдержанным волнением рассказывала Вайолет. — Как это было чудесно, миссис Гауг! Моя учительница пения была довольна мной, потому что я очень старалась и много работала. Она обещала дать мне рекомендацию, когда я поеду за границу. Потом меня приняли хористкой в оперу. Там пели самые знаменитые иностранные певцы. Это было замечательное время! Я уже готовилась дублировать Марту в «Фаусте». И тут пришла телеграмма от мамы. «Тяжело больна. Возвращайся немедленно». Я знала, что она ждет ребенка и что отец опять все потерял и ушел на разведку. Что мне было делать? Я боялась, что мама умрет и ребятишки останутся совсем одни, без присмотра. О том, чтобы дать мне отпуск, в театре и слышать не хотели. Пришлось нарушить контракт.

«Больше можете к нам не являться, моя дорогая», — сказал мне режиссер. Но я знала, что если мама умрет, я себе этого никогда не прощу. Ей так тяжело жилось всегда, миссис Гауг, это ведь не шутка — рожать в ее годы.

Но когда я приехала домой, мама уже совсем оправилась. Ребенок умер, мне, в сущности, совсем незачем было приезжать — просто мама чувствовала себя очень одинокой и несчастной, и у нее не было денег. Она сказала мне, что мое место здесь, около нее, что я должна помогать ей, а я думаю только о себе, о своем пении и бросила на нее одну весь дом. Я очень сердилась на маму сначала, но теперь мне уже все равно. Она права, пожалуй. Так, видно, не бывает, чтобы делать то, к чему у тебя лежит душа. Делаешь то, что жизнь заставляет делать.