Когда они около полудня добрались туда, Моррис снял комнату в гостинице Мак-Суини. В тот же день Моррис с Коном уехали в Кулгарди на лошадях Кона, чтобы купить верблюдов; вернулись они через два дня и привели шесть голов, а также особую повозку и очень радовались, что им удалось все это купить у старателя, который только что поправился после тифа и нуждался в деньгах, чтобы поехать отдохнуть на юг.

Верблюды оказались неважные — тощие, с язвами на спине, и среди них был один норовистый, который сулил путникам немало беспокойства, на нем было черное афганское клеймо. Но Кон уверял, что справится с буяном, — счастье, что они вообще достали верблюдов, когда поход в Лейк-Дарлот в самом разгаре.

Вечером Кон напился. Но на другой день он протрезвел и занялся верблюдами, вымыл им спины и намазал серой, смешанной с жиром, Моррис закупил продовольствия на три месяца — и сборы были закончены.

Салли знала, что Моррис истратил все свои деньги на верблюдов и припасы. Вопрос о ее участии в походе больше не подвергался сомнению. Решили, что она будет править повозкой с верблюжьей упряжкой. Она никогда не имела с ними дела, но очень хорошо правила лошадьми, и Моррис заявил, что она, уж конечно, сладит с двумя старыми верблюдицами.

— Конечно, справлюсь, — подтвердила Салли, довольная тем, что настояла на своем и тоже едет на север. После нескольких дней досуга и отдыха у Мак-Суини она была полна энергии и бодрости и готова к любым испытаниям.

Приятно было принять ванну, вымыть голову, переодеться во все чистое! Но она просто не могла представить себе, как бы она просидела несколько месяцев без всякого дела в этой грязной, шумной гостинице. Однако она жалела о том, что Кон продал своих лошадей. Это были крепкие, выносливые местные лошадки. Ей было бы гораздо приятнее править ими, даже старой клячей Куинни, чем этими верблюдами. Но Куинни уже работала на вороте в руднике, где Фриско был пайщиком.

Фриско один из первых приветствовал их по возвращении из Лощины Кона. И притом так бурно и радостно, словно Моррис был пропавшим без вести братом, а Салли — светом его очей, этих темных очей, которые всегда вызывали в ней тревогу. Узнав, что она тоже намерена ехать в Лейк-Дарлот, Фриско ушам своим не поверил.

Оставшись наедине с Моррисом, он стал настойчиво отговаривать его.

— Ты с ума сошел, Морри, — сказал он, — зачем ты тащишь с собой жену? Местность там ужасная, туземцы злые, и вообще там слишком большая глушь для женщины.

На это Моррис недвусмысленно дал ему понять, чтобы он не совался не в свое дело.

— Оставь ее здесь, в Хэннане. Пусть живет у Мак-Суини. Если у тебя нет денег, я тебе дам, — настаивал Фриско.

— Нет, спасибо. — Уговоры Фриско еще более укрепили Морриса в его решении. — Миссис Гауг сама этого хочет, — сказал он.

— Но она не знает, что ей предстоит, — опять начал Фриско. — А ты знаешь! И ты не имеешь права брать ее с собой. Это просто преступно, если хочешь знать мое мнение.

— Нет, не хочу, — сухо ответил Моррис. — Я считаю, — добавил он, — что и в Хэннане сейчас отвратительно: свирепствует тиф, и съехался такой сброд со всех концов света, что, по-моему, ей будет безопаснее со мной. Джимми Росс уверяет, что по пути можно будет достать и пищу и воду. Погода простоит хорошая еще два-три месяца. И Кон говорит, что туземцы не нападают на лагерь, в котором есть женщины.

— Поэтому ты и берешь с собой миссис Гауг? — усмехнулся Фриско.

Моррис вспыхнул до ушей.

— Иди к черту, — пробормотал он. — Салли едет потому, что сама так хочет. Она не желает оставаться одна, и Кон поддерживает ее. Говорит, что в походе она не хуже мужчин.

Он повернулся и пошел прочь, а Фриско молча смотрел ему вслед. Потом он принялся за Кона.

— Ты просто болван, что позволяешь Морри тащить с собой жену в Дарлот, — начал он.

Кон расхохотался.

— Я? А я тут при чем? — весело спросил он. — Ты думаешь, мне очень нужно волочить за собой бабу? Или Моррису? Сама миссис Салли решила непременно ехать с нами. Вот и все. Да ты уговори ее остаться в Хэннане, Фриско, и мы по этому случаю раздавим бутылочку!

Старик лукаво подмигнул, но Фриско только сердито пожал плечами. Одно дело — слыть любителем прекрасного пола, но совсем иное, если кто-нибудь усмотрит в его искренней тревоге за миссис Гауг попытку завязать любовную интрижку.

Сама Салли отдала ему должное: она не заподозрила его ни в чем, когда он сказал ей, что, по его сведениям, дорога на Дарлот крайне трудная, а надежд на золото немного.

— Я боюсь, что вам будет очень тяжело, мэм, и что вы просто не выдержите, — сказал он. — Многим мужчинам это не под силу. Правда, Кон — опытный старатель, и, может быть, он и выручит вас, если что-нибудь случится. Но когда мужчины чуют золото, когда они заболевают золотой лихорадкой, на их благоразумие нельзя полагаться.

— Все это я знаю, — Салли улыбнулась чуть-чуть вызывающе. — Может быть, именно поэтому я и хочу ехать с ними.

Первые дни пути прошли благополучно. Они двигались по пыльной дороге, которая вела сквозь заросли, останавливались в полдень закусить и напиться чаю, а вечером разгружали верблюдов и разбивали лагерь.

Кон ехал на первом верблюде, Моррис на последнем, а Салли ехала за ними в повозке, нагруженной баком с водой, инструментами и палатками. Стояла удушающая жара, переезды от одного бочага до другого были долгие; но верблюды неустанно двигались вперед своим ровным, медленным шагом, покрывая милю за милей, держа путь на север, по необозримым серым просторам под белесым от зноя небом.

После Девяностой Мили началась полоса песков и обмелевших озер, и двигаться стало труднее. Но недавно выпали дожди, и через некоторое время дорога пошла по зарослям акации и свежей траве. Огромные валуны окружали ряд бочагов, а также мочажину, лежавшую у их подножий. Здесь Моррис подстрелил петуха-большенога, и ночью соблазнительный запах жареного мяса привлек собак динго, которые подняли громкий вой вокруг лагеря.

Кон мучился со своим норовистым верблюдом. Наевшись, животное начинало брыкаться, шарахаться в сторону, поворачивать назад и вертеться на месте. Кон держал наготове дубинку и бил верблюда по голове всякий раз, когда тот начинал бунтовать. Характер у старика был скверный — не лучше, чем у верблюда. Моррис предлагал пристрелить несносное животное, но Кон и слышать не хотел об этом. Он уверял, что еще не родился тот верблюд, которого бы он не обработал. Или он укротит этого мерзавца, или погибнет.

Салли боялась верблюда. Однажды он накинулся на верблюдицу в упряжке и зверски искусал ее. У Салли кровь стыла в жилах, когда он ревел по ночам или скалил длинные желтые зубы, стараясь укусить Кона, как только тот к нему приближался. Иногда он, стреноженный, удирал, а Кон мчался за ним, повисал на уздечке и колотил его рукояткой кайла. Между человеком и вонючим голенастым животным разгорелась непримиримая вражда, и Кон оставался хозяином положения только потому, что нещадно избивал верблюда и всегда был начеку.

Моррис тоже боялся последствий этой вражды. Он отлично знал, что если верблюд изувечит Кона или старик спятит из-за злобного животного, для их похода это будет просто катастрофой.

По дороге они встретили Паркиса, первого разведчика, открывшего прииск Лейк-Дарлот. Он возвращался в Кулгарди. Паркис похвастался, что за три месяца добыл семьсот унций и что там осталось еще сколько угодно.

Он рассказал о двух новых участках, которые он застолбил под разработки по ту сторону Маунт-Кэтрин: разведчики говорят, что это просто золотое дно — огромный кварцевый пласт тянется самое меньшее на две мили. Высотой он в пятьдесят футов, а толщиной — в пятнадцать. Разведка обнаружила на глубине тридцати футов мелкозернистое и крупнозернистое золото в таком количестве, что двадцать машин в несколько лет не исчерпают его. А кругом сотни акров золотых россыпей, почти нетронутых. От этих рассказов Кон и Моррис совсем потеряли голову. Они только и говорили о том, чтобы скорей добраться в Дарлот и застолбить участки до того, как вся золотоносная земля на новом прииске будет занята.