Через несколько минут вещи Фриско тоже были собраны и уложены в повозку. И уже перед самым отъездом, словно эта мысль только сейчас пришла ему в голову, Моррис сказал:

— А ты оставайся здесь, Салли, пока я не дам тебе знать о себе. Если через два-три дня ничего не услышишь, то поезжай к Олфу и Лоре.

— Обо мне не беспокойся, Моррис, — весело ответила Салли, отлично зная, что он и не подумал о том, как она останется здесь одна. — Ничего со мной не случится.

— А ведь вы молодчина, мэм, — рассмеялся Фриско.

Моррис постоял в нерешительности, потом все-таки поцеловал Салли.

— Ну еще бы, конечно, молодчина, — сказал он. — Если бы я не знал этого…

— Желаю удачи! — крикнула ему вслед Салли. — И привези целый бидон золота.

Повозка умчалась среди клубов красной пыли и вскоре присоединилась к потоку повозок и всадников, которые двигались в сторону Кулгарди.

Слух о новой находке распространился по всему Хэннану с быстротою молнии, и со всех сторон золотоискатели устремились на дорогу, ведущую в Кулгарди. Верблюды, тяжело нагруженные повозки, двуколки и подводы, запряженные старыми клячами, битюгами, австралийскими лошадками, ослами, — все это двинулось к старому лагерю. Люди верхом на лошадях и верблюдах, на велосипедах и пешком, люди с ручными тачками или согнувшись под грузом инструментов и вещей, которые они тащили на себе… До самого вечера прибывали из дальних лагерей старатели, и человеческий поток, который несся к неведомым золотоносным полям, все увеличивался.

Когда наступили сумерки, в Хэннане воцарилась необычайная тишина. Словно по волшебству вся его шумная, беспокойная жизнь замерла. С площадки, где играли в ту-ап, уже не доносились возгласы и крики игроков, а из трактира — пьяное пение. Только кое-где в темноте рдели костры. Салли очутилась почти в полном одиночестве среди покинутых участков, разбросанных у подножия темнеющего кряжа.

Она слишком хорошо знала ту одержимость, с какой люди бросались в поход за золотом, и уже не удивлялась ей. Когда их охватывала золотая лихорадка, они ни о чем другом не могли думать, и Моррис был подвержен ей даже больше других. Одиночество не пугало Салли, хотя она и жалела, что не попросила Морриса подвезти ее до Кулгарди, где она могла бы повидаться с Мари и Лорой.

Каждый день Салли слышала разговоры о новом походе — в лавке, от Эли и Попа Ярна, которые были довольны своим участком и решили никуда не ходить. Толпы рудокопов и старателей хлынули в Кулгарди даже из таких дальних мест, как Курналпи, Бурав и Финиш. Но до сих пор еще никто не знал, где именно находится эта «необычайно богатая жила».

По закону требовалось, чтобы каждый старатель не позднее чем через десять дней заявил о найденном им золоте и указал место, где он его нашел. Однако до сих пор ни от одного старателя не поступило ни одной заявки. Сотни разъяренных людей требовали объяснения от редакции газеты «Золотой век», где было напечатано сообщение относительно «бидона, полного золота».

Через неделю Фриско вернулся, чтобы посмотреть, как работают на его земле оставленные им люди. Он сказал, что участники похода намерены разгромить редакцию газеты и произойдет черт знает что, если газета ничем не подтвердит своего сообщения. Когда наконец выяснилось, что о золоте сообщил старатель по имени Мак-Кэн, Фриско отправился обратно в Кулгарди. Но лишь когда из похода вернулся Моррис, Салли узнала эту историю во всех подробностях.

Моррис не меньше других возмущался газетами, которые принимают на веру пьяную болтовню любого кретина. А Мак-Кэн, по общему мнению, вел себя просто подло: он настаивал на своей басне, зная, что люди уходят за сотни миль по безводной пустыне и могут умереть от голода и жажды в поисках месторождения, которого не существует.

Только Джону Маршаллу, почетному секретарю Ассоциации старателей, удалось предотвратить трагические последствия этого похода, рассказывал Моррис. Маршалл докопался, откуда газеты получили сведения, он понимал, что будут серьезные беспорядки, если сотни старателей, собравшиеся в Кулгарди для нового похода, узнают, что их обманули.

Когда Маршалл увидел, что взбешенная толпа намерена избить Мак-Кэна, он пробился к нему, встал рядом с ним и закричал:

— Слушайте, ребята, вы меня знаете! Пора принять меры и внести ясность в это дело. Сообщения, напечатанные в газетах, видимо, лишены оснований. Я решил приостановить этот поход и проверить, верно сообщение Мак-Кэна или нет.

Шум несколько утих. Под свист и брань по адресу Мак-Кэна и крики одобрения, относящиеся к Джону Маршаллу, он продолжал:

— От имени ассоциации я созываю сегодня в три часа дня собрание. Мак-Кэну придется выступить и сообщить нам все, что он знает, а затем можно организовать экспедицию, которая отправится вместе с ним и установит, существует ли месторождение или нас обманули. А я возьму на себя заботу о том, чтобы Мак-Кэн явился на собрание.

Глашатай обошел весь город, и спустя несколько часов огромная толпа собралась вокруг повозки перед зданием Ассоциации старателей. На повозку взобрался Мак-Кэн. Это был рослый, широкоплечий человек с черными свисающими усами. После очередного запоя глаза у него ввалились, щеки втянуло. Он стоял лицом к лицу с сотнями старателей, угрожавших крепко отомстить ему, если он не докажет своей правоты. Они встретили его свистом, криками и насмешливыми аплодисментами. Но Мак-Кэн держался стойко, и многие поверили его словам.

Мак-Кэн признался, что он был сильно на взводе. Что именно журналисты выжали из него, пьяного, этого он не знает. Нельзя человека винить за то, что он плетет в пьяном виде. Газеты, а не он ответственны за этот поход. Однако — и тут надежды старателей опять воскресли — он предлагает отвести экспедицию в такое место, где действительно только что обнаружены богатые россыпи.

Была открыта подписка, чтобы снарядить экспедицию; четверо старателей, выбранные собранием, выехали в двух повозках. Все это были суровые, испытанные люди, притом хорошо вооруженные, ибо по адресу Мак-Кэна раздавались угрозы расправиться с ним, если его публичное заявление не подтвердится. Полиция и инспектор предупредили старателей, сопровождавших Мак-Кэна, что они отвечают за его жизнь. Кроме того, они обязались привезти его обратно, чтобы он мог предстать перед общим собранием.

Вести о людях, которые выступили в первые же дни похода и теперь застряли без воды и пищи среди пустынных кряжей между Кулгарди и Виджимултой, подогревали всеобщее негодование. Уже снаряжались спасательные отряды, но тут хлынул ливень. Это многим спасло жизнь. Когда участники похода возвратились и рассказали о перенесенных ими лишениях и о том, что они не нашли никаких тропинок и никаких следов недавних разработок, все пали духом.

В конторе Ассоциации старателей вывешивались сообщения о продвижении экспедиции. Старатели толпились перед ними, читая и обсуждая их. Однако не было никаких указаний на то, что слова Мак-Кэна оправдываются. Уже поговаривали о том, чтобы подстеречь экспедицию, когда она будет возвращаться в Кулгарди, и застрелить или повесить Мак-Кэна тут же, возле дороги. Тогда Динни и несколько пожилых и более благоразумных старателей организовали круглосуточную охрану на той дороге, по которой экспедиция должна была возвратиться.

Она вернулась в одно из воскресений, когда уже вечерело. Старатели, сопровождавшие Мак-Кэна, отвели его в дом Маршалла и сообщили, что он все время водил их за нос: он так и не смог указать им какой-либо золотоносный участок, не говоря уж о свежей разработке россыпей. Маршалл тотчас же кратчайшим путем, задворками, побежал в полицейское отделение, и Мак-Кэн, ради его же безопасности, был посажен под замок.

В мужестве ему нельзя было отказать, говорил Маршалл. Он непременно хотел предстать перед старателями, и его только с трудом уговорили не делать этого. Моррис был уверен, что если бы Мак-Кэна не заперли, ему бы не остаться в живых. Перед дверью Джонни Маршалла шумела взбешенная толпа. Его встретили криками: