– Вы хотите сказать, что в результате и волки остались сыты, и овцы, то бишь овца – цела. Вашему отцу не откажешь в находчивости, Кавендиш. Пожалуй, воспользуюсь его идеей и подыщу ей какое-нибудь занятие в поместье. Хоть она и недотепа, но девчонка преданная, родители ее давно мне служат, на что-нибудь да сгодится. Ну, а что касается Пэйшенс, то я выяснил, что она прыгнула в воду намеренно и будет наказана. Пусть запомнит, что нужно вести себя осмотрительно и слушаться старших.

Маргарет насторожилась и вся обратилась в слух. О каком наказании он говорит?

– Совершенно согласен с вами, милорд, детей подстерегает множество опасностей. Однако она совсем маленькая, года два, верно? Вряд ли наказание пойдет ей впрок.

– В сентябре этой разбойнице будет уже три, – сурово сообщил дед. – И уверяю вас, для своего возраста она очень сообразительна. Несколько ударов камышовой розгой помогут ей надолго запомнить, что ее ждет в случае непослушания.

Маргарет до боли прикусила нижнюю губу. Она не позволит бить свою дочку!

– Но согласится ли мать на такое наказание?

– Ее мать, простите меня, капитан, вздорная и своевольная особа, и дочка вся в нее, но я не намерен с ней считаться.

В смятении Маргарет отпрянула от стены, подхватила Пэйшенс и, судорожно прижав ее к себе, бросилась из спальни. Стремительно поднявшись по лестнице, она вбежала в свою комнату.

Здесь Маргарет усадила Пэйшенс на ковер и опустилась рядом. Она вся дрожала от негодования и страха.

Вообще-то битье розгами было принято в поместье. Наказывали слуг за нарушение установленных дедом правил, за лень, за нерадиво исполненную работу. Розгой секли и старших детей. Раз в две недели все дети в поместье – и хозяйские, и прислуги – обязаны были присутствовать на порке. Пока один с криком извивался под розгами, остальные, дрожа, внимали грозному внушению деда, что такая же расправа ожидает каждого будущего ослушника.

Маргарет была ошеломлена, когда по приезде в Клифтон-Мэнор впервые стала свидетельницей жестокого обряда. Со всем пылом юности она тут же налетела на деда и высказала все, что думала. В ответ на этот дед, приведя ее в свой кабинет, холодно и категорично потребовал от нее в будущем соблюдать неписаные законы поместья, один из которых запрещает споры хозяев при слугах. А другой обязывает к строжайшему воздержанию от какой бы то ни было критики его, графа, распоряжений и действий. Таким образом, бунт Маргарет был безуспешным, и все продолжало идти по заведенному порядку.

Пэйшенс пока не подвергалась физическому наказанию, и Маргарет считала, что ее дочь являет собою исключение из правила. Теперь она с ужасом поняла, что заблуждалась. Ее охватил гнев. Если она не могла защитить других, то никто не может лишить ее права избавить от расправы собственную дочь.

Чаша терпения Маргарет переполнилась. Слишком долго она безропотно покорялась деду и позволяла решать свою судьбу. И он еще строит планы относительно ее брака с Робертом, этим лицемером и развратником, только потому, что он племянник королевы. Дед просто одержим идеей продолжения рода и готов согнуть ее в дугу, чтобы добиться своего. Но на этот раз у него ничего не выйдет. Настал момент, когда она заявит о своем праве жить по собственному разумению, не подчиняясь ничьей воле.

Приняв решение, Маргарет постаралась успокоиться. Что бы ни случилось, нельзя ругать Пэйшенс. Она взяла ее на руки и, поглаживая по шелковистым кудрям, заставила себя весело и безмятежно заговорить с ней:

– Сегодня ты останешься здесь, со мной, в детскую не пойдешь. Я попрошу принести горячего молока, а потом мы с тобой поиграем, потом поужинаем, а затем вместе ляжем спать, и мама расскажет своей любимой девочке сказку. Хорошо?

– Хорошо. А еще я хочу волшебника, – размечталась малышка.

– Да, моя дорогая, – грустно вздохнула Маргарет, – всем нам хочется встретиться в жизни с волшебником.

Она поудобнее устроилась и, положив головку Пэйшенс себе на грудь, стала покачивать притихшего ребенка.

После бурных впечатлений дня молодая женщина чувствовала сильное утомление, и ее мысли невольно обратились к кружеву, которое всегда ее успокаивало. Темно-синяя подушка – подарок отца – лежала на комоде, а на ней снежно белела стопка накрахмаленных до хруста кружев со звездчатым узором, которые она недавно закончила. Как бы хотелось ей сейчас оказаться в деревне у мастерицы Бертранды Капелл. Они бы молча работали рядом, пока плетеный узор не заслонил бы собой все невзгоды и не окутал бы ее безмятежным покоем…

Ах, нет! Сейчас ей никак нельзя допустить такую беспечность. Наоборот, она должна напрячь все силы, чтобы осуществить свое решение.

– Я просил тебя прийти, но ты, видимо, слишком занята?

Вздрогнув от испуга, Маргарет обернулась. В проеме двери, опираясь на трость, с суровым выражением лица стоял дед. Маргарет не представляла, сколько времени он находится здесь, наблюдая за ней. Помедлив на пороге, дед по-хозяйски вошел в комнату, нарочито громко постукивая толстой тростью.

Опасаясь поддаться привычному страху и потерять решимость, Маргарет не стала смотреть деду в глаза. Она присела и стала успокаивающе поглаживать дрожащую Пэйшенс, которая с первыми звуками голоса деда забилась под одеяло.

– Вы же знаете, что Пэйшенс упала в реку, и я не могла ее оставить.

– И поэтому ты вынудила меня подниматься по лестнице? – зловеще начал граф.

– Но вы могли кого-нибудь послать справиться о ее здоровье.

– Кажется, я ясно приказал, чтобы именно ты пришла ко мне и обо всем рассказала.

– Думаю, я была вам нужна совсем не для этого разговора. Вы собирались осчастливить меня сообщением, что дали согласие Роберту на наш брак. Да как вы посмели сделать это за моей спиной?! – взорвалась Маргарет и, выпрямившись, с отчаянной смелостью шагнула к деду.

Они стояли лицом к лицу как непримиримые враги. Одетый, как всегда, в черное, граф нависал над ней своим огромным, хотя и ссохшимся с годами телом. Крупные узловатые пальцы с силой сжимали золотой набалдашник эбеновой трости. На изборожденном глубокими морщинами лице выделялись решительно выдвинутый вперед подбородок и запавшие голубые глаза, сверлившие ее с холодной яростью.

– Мы говорим сейчас о твоем ребенке, – веско напомнил граф.

– Что ж, согласна. Сначала о Пэйшенс, но уж потом – обо мне.

Вызов, прозвучавший в тоне Маргарет, заметно разозлил деда, но он размеренно продолжал:

– Ребенок должен быть наказан, Маргарет. Завтра она получит пять розог.

– Не бывать этому! – решительно заявила Маргарет. – Она слишком мала, чтобы связать завтрашнее наказание с сегодняшним проступком. Она не сможет понять…

– Она понимает гораздо больше, чем ты думаешь! – он вдруг повысил голос – первый признак овладевавшего им гнева. – Она соображает, как украсть сладости с верхней полки, пока ты не видишь. Она ухитряется таскать из моей комнаты шахматы, хотя я запретил к ним прикасаться! Граф ткнул палкой в белого коня на ковре.

– Девочка подвергала свою жизнь опасности, и ты отказываешься проучить ее? Что же ты за мать? Она запомнит, что поступила плохо, только если ее наказать.

«Ребенок уже сейчас не помнит, что было утром, а после избиения только возненавидит деда», – с горечью подумала Маргарет.

Дед оценил ее молчание с суровым удовлетворением.

– Теперь о другом… Роберт действительно оказал тебе честь, попросив твоей руки. Вечером я собирался поговорить с тобой.

– Я узнала об этом от него еще утром, – Маргарет старалась быть сдержанной. – Я не согласна.

– Ты должна доверять моему выбору. У тебя уже есть дочь…

– Да, и я очень ее люблю. Но вы не признаете ее, ни разу не погладили, не приласкали, а только втайне от меня готовились ее наказать, чтобы люди видели вашу власть. Вы…

– Маргарет, ты подслушала мой разговор из спальни? – На высоком лбу графа обозначились хмурые морщины. Он бросил взгляд на шахматную фигурку, поняв теперь, как она здесь оказалась.