Глава шестая Был враг отброшен. Но не сломлен. Был враг побит, Но не разбит. Но это Было предисловьем Ко всей истории побед. Поди учти, какой ценою, Какой жестокой правотой Далась победа под Москвою Зимою памятною той! В войне, казалось, нет просвета, Но Сталин Волю диктовал. Матерый враг Страны Советов — Сам Черчилль, признаваясь в этом, Его приветствуя, Вставал. Когда война к Москве катила, Он к жизни вызвал имена, Которые потом твердила Вся потрясенная страна. Они легли священным грузом На души молодых солдат: Входили Невский И Кутузов С бойцами рядом в Сталинград. С жестокостью фашистов споря, Собою прикрывая тыл, Нахимов Баренцево море Под вой снарядов бороздил… Пусть нет его, В кого безмерно Когда-то верила страна. Безоговорочная верность И нынче Родине нужна. А это значит — Нужно верить Земле, рожающей зерно, Той правоте, что нам измерить Лишь кровью воинов дано. Нам надо верить в нашу славу, В мечту гагаринских высот, В свою священную державу, Что знамя Ленина несет. Глава седьмая Уже зацветшие сады Лежали подбеленной тучей. Пел соловей над волжской кручей, Как говорят, на все лады. В полях отфыркивались кони. Но голос песни Нарастал! Неторопливый и спокойный, Тот голос ровно рокотал. В ночную тишь, Пахнуло стужей, И на цветы мороз дохнул, И мрачно в слюдяные лужи Холодный месяц заглянул. Но, как ни странно, Не стихали Мелодии земных высот! А бабы все еще пахали, Тогда и ночь кормила год. Пахали женщины, Не слыша, Почти не слыша соловья. А только слышали, Как дышат В сырых окопах сыновья. Не ширь полей перед собою Им виделась, А те края, Где спят солдаты перед боем, Почти не слыша соловья. И кто-то вдруг сказал: — Красиво! Поет, как золото кует. А что, как он на всю Россию, На всю весну Один поет? А что, как больше нет другого! И не услышат сыновья Ну, хоть какого, хоть какого, А лишь бы только соловья!.. В тиши, Для фронта непривычной, Был и другой певец тех дней. И не какой-нибудь обычный, А самый курский соловей. И над речушкой безымянной, Как тот над Волгой, В этот час Он ждал зари своей туманной И пел, не открывая глаз. Он пел в рассвете дымно-ржавом, На рубежах передовых, Для всех сынов моей державы, Для мертвых пел и для живых. И песня, разрывая душу, Скупой слезой касалась глаз. Не мог он знать, что кто-то слушал Его в ту ночь В последний раз. А если б знал певец об этом, То все равно бы не молчал. Он пел! И первый луч рассвета На кончике хвоста качал. В движении смешном и милом Таилось жизни торжество. Таким спокойствием и миром От песни веяло его! И, вытирая с автоматов Седые капельки росы, Его заметили солдаты На самом острие лозы. Его заметил и Василий. И, слушая его, С тоской Подумал: «Что, как он такой Теперь один на всю Россию?..» И мысленно ушел солдат В края, с которыми простился. Припомнил дом родной и сад, Где вечно соловей селился. А как он молодо свистел, Восторженно рассветы славя! А вдруг да он, летя сквозь пламя, Летя домой, Не долетел?.. Не знал Василий, Что певца В тот самый час Над волжской далью С такой же думою печальной Встречают матерей сердца. Глава восьмая
Лицом на Запад веселее Идти… И он идет, солдат, Хоть смерть все так же не жалеет, Не милует, как говорят. С ней не поспоришь, не осилишь, Ей не заткнешь костлявый рот. Два года с ней прошел Василий, Глядишь, и далее пройдет. Глядишь, минует, как и прежде, Ее жестокая рука. И остается жить надеждой, Пока победа не близка. Насколь близка, никто не скажет, Еще сильна броня врага. Насколь близка она, покажет Орловско-Курская дуга… Война! Сожженные деревни, Землянок тощие дымки. По той земле, святой и древней, Идут советские полки. Уже солдатские шинели На спины скатками легли, И земляничины алели На взгорьях раненой земли. Солдаты жадно воду пили. Устав от знойного тепла. Дороги к фронту в пыль пылили. И техника ночами шла. С достоинством Она катила От гор Уральских до Орла И предъявляла Право тыла На те же ратные дела. На Запад! Путь один. На Запад — Стволы надежных батарей. Походных кухонь щедрый запах Становится ещё острей. Солдаты опытнее стали: Два года все-таки война. Что ни солдат, глядишь, — медали, Да что медали! Ордена! И мой Василий не мальчишка, Не тот, чем был когда-то он. Недаром в орденскую книжку Не первый орден занесен. Не то чтоб окружен почетом, А все ж немного знаменит. В противотанковом расчете Он первым номером стоит. Он стал скупее на улыбку И равнодушней к похвале: Ведь на войне На редкость зыбка Твоя прописка на земле. В стране, Где смерть царит угрюмо, Под посвист пуль над головой О ней нелепо даже думать По той причине роковой. Все может быть в страде той самой, Где сердце слышится твое, Где смерть стоит перед глазами, Где сам ты Сеятель ее. Не верь абстрактным гуманистам, А мсти, пока в беде народ! Иди! Ты видишь: коммунисты Два шага сделали вперед. Иди за ними. Дело наше Превыше всякой правоты. Плевать, что кто-то после скажет, Что был прямолинейным ты! Твоей посмертною улыбкой Живые поглядят на тех, Кто был в тылах гуманно-гибким Среди земных, мирских утех. Иди! И ты идешь упрямо. И веришь тем политрукам, Что перед смертью шепчут «мама», Уже принадлежа векам, Уже принадлежа дорогам, По коим В мирной тишине Живые к отчему порогу Придут с рассказом о войне. |
