«Как давно не сидел я…» Как давно не сидел я За чистым листом. Мимо жизни глядел, Все спешил, все летел И откладывал все на потом. Все потом да потом… Дни размеренно шли. А потом Гуси-лебеди вдруг улетели. А потом Улетели мои журавли, Поднимая в лесах Золотые метели. И уже не случайно Страница чиста. И в душе, Как в осеннем лесу, Пустота. Как давно я Любимой цветов не дарил! Все — потом, Утешая себя, говорил. По оврагам Черемуха сыпала цвет, Гас ночами Сирени сиреневый свет, Отцветал иван-чай, Горицвет угасал. Все — потом, Все — потом, Я себя утешал. А потом, Все цветы до весны отошли. Над поэзией цвета — Осенняя проза. Уж на что — хризантемы! И те отцвели До мороза. Только грозди рябины Закатно горят. И уже не случайно Печален твой взгляд… О, любимая! Сила и слабость моя. О любви слишком мало Говаривал я. Почему? Не случайно, Ты знаешь о том: Я слова о любви Отложил на потом. Что — слова! Если сердце любовью горит, Если каждой кровинкой С тобой говорит, Если каждым привычным Движеньем в груди Сердце просит: — Поверь, все еще впереди. Белый снег впереди, Белый сад впереди, Белых лебедей стая Еще впереди. О, любимая! Полно грустить. Погоди. Все у нас впереди, Все у нас впереди.— Я не жил краснобаем. Тихоней не жил. Я о Родине Честные песни сложил. Я о птицах слагал, Я слагал о цветах. Имя только твое Я носил на устах. И бывало, бывало, Жалею о том, Что не мало Откладывал я на потом. Тридцать весен и зим — Серебром на висках. Первый снег за окном — На деревьях, на крышах. Мне не важно, Что будет потом. А пока Я люблю. Я люблю тебя, слышишь? «В мире все живое устает…»
В мире все живое устает. Все предел имеет. Даже соловей, когда поет, Устает. И надолго немеет. А казалось, трудно ль соловью Звонко петь Про Родину свою, Прославляя голубой покой В заревом тумане Над рекой, Петь о чистоте родных небес, О звезде, Что падает на лес И под малахитовым листком До зари мигает светлячком. Но недолго соловей поет. Умолкает. Значит, устает. А потом пора Лететь туда, Где чужая плещется вода, Где шумят чужие дерева, Где чужие небо и трава. Там совсем безгласен соловей. А у нас Земля в снега одета. Много ли О Родине своей Можно знать по радужному лету? Он не знает, Как дымят дома, Как мороз раскалывает сосны, Как ломает полымем морозным Крылья птицам Русская зима. Знал бы он Тревоги зимних дней, То б и на чужбине Пел о ней, Не скупясь на песенное слово О России, нежной и суровой. Нет, кудесник милый, соловей, Я тебе завидовать не стану. Зная жизнь на Родине моей, Петь о ней До смерти не устану. Трудно жить, Душою не стареть, В трудный час С землею не расстаться. Если нет уменья честно петь, На усталость нечего ссылаться. Устаю и я, Когда пою. От молчанья Больше устаю. «В удивленных зрачках свиристели…» В удивленных зрачках свиристели Отразился рябиновый цвет. Может, завтра Потянут метели, Заметая наторенный след. Целиной Сквозь заснеженный вечер Я приду на свиданье с тобой. Будет долгою Зимняя встреча, Будет снег, как рассвет, голубой. Не замечу, Как ночь отступает, Как рассвет Наступает в лесу, Как, в холодной заре утопая, Свиристели рябину трясут. Лишь запомню Дыхание ночи Да сверчка монотонную нить. И твои удивленные очи Будут ночь, словно память, хранить. Голос памяти Будет со мною, Точно веха в дороге лесной, Тот же голос, Что ясен весною И что так же понятен Зимой. С ним легко мне идти Сквозь метели И, теряя наторенный след, Удивляться зрачкам свиристели, Отразившим рябиновый цвет. |
