Я заметила Казарлу, что забыла выбрать себе лук и хотела бы сделать это сейчас. Он, казалось, изумлялся всему новому, к чему я показывала себя способной, и этот раз не стал исключением. Однако ж он подозвал воина, и мы прошлись среди припасов; через некоторое время я выбрала тот лук, который показался наиболее удобным. В нем не чувствовалось такой близости, как в тех, какими я пользовалась, когда была с Дараком — те ведь делались лично для меня, но я надеялась, что со временем между нами может сложиться союз. Прихватив несколько стрел, я вышла с ним из палатки и живо расправилась с цветными глазами мишеней. Вокруг меня прокатился ропот восхищения со стороны лучников, и я знала, что известие об этом распространится по всему лагерю.

Делала я и другие вещи, возможно, глупые, так как у меня не было уверенности, что я добьюсь в них успеха, но, впрочем, у меня было очень мало времени. Я сразилась среди офицерских шатров в учебной схватке на мечах и ножах с одним худощавым и хитрым бойцом. Сперва я думала, что он сдерживался от тревоги из-за такой ситуации, но через некоторое время мое умение убедило его, что ему лучше что-то предпринять против меня. Нас судили по очкам и в итоге сочли равными. Думаю, я могла бы побить его, хотя и не стану клясться в этом, но мне не хотелось вызывать ни зависти, ни гнева тем, что я сделала. На открытом месте находились табуны лошадей из горных долин Эшкорек-Арнора, все еще диких, которых воины мало-помалу объезжали для ратного труда. Мне это дело не нравилось с тех пор, как я смотрела на Дарака, объезжавшего в степном крарле Сарроку, и узнала, что покорить лошадь означает также сломить ее дух. И все же я выделила белого жеребца — гордость табуна, не лощеного, неприрученного и разъяренного на весь этот мир.

— Этот, — указала я.

Казарл начал было возражать, но я вежливо предложила ему помолчать. С помощью проклятий и стрекал белого залучили в отдельный загон, и я прыгнула туда следом за ним. Теперь я понимаю, что это и впрямь было глупостью, но в то время такое действие имело свою извращенную логику. Белый повернулся и посмотрел на меня двумя горящими колесами глаз и стал попеременно рыть землю то одним, то другим копытом. Я велела не придерживать его для меня, да, по-моему, они и в любом случае едва ли смогли бы его удержать. Он обругал меня по-своему и встал на задние ноги в самой невозможной позе, и пока он балансировал так, на пределе своей взбешенности, я побежала к нему и в последний момент увильнула в сторону, прежде чем он смог шарахнуть меня копытом, а когда он встал обратно на все четыре, я ухватилась за его гриву, уперлась ногой в ледяной бок и забралась ему на спину. Он подпрыгнул, подняв в воздух все четыре ноги, отчего у меня при сотрясении, казалось, сместились все суставы позвоночника. Я вцепилась ему в шею и гриву, но мои руки не дотягивались до его огромной шеи, чтобы поприжать дыхательное горло — старый, но верный прием объездчиков. Лагерь, скалы и небо разбились на мелкие осколки и начали виться вокруг наших голов. Скачка была жуткой, и мне не раз думалось, что я погубила все свои планы, и буду сброшена и, вероятно, съедена, так как эти дикие табуны из Эшкорека пользовались славой пожирателей людей. Пусть даже так, но не могу отрицать, что панический ужас в данном случае доставлял мне своеобразное удовольствие — это было осязаемой реальностью посреди напастей и бед, казавшихся нереальными. Конец наступил совершенно неожиданно. Никакого замедления бега, просто внезапное прекращение всякого движения. Не знаю, сколько длилось это страшное испытание, но, думаю, довольно долго. Вокруг загона собрались толпы воинов, смотревших во все глаза, кричавших приветствия. Казарл носил маску и оставался непроницаем, однако поднял руку, отдавая честь.

Конь стоял подо мной не дрожа, очень спокойно. Сперва я думала, что то неистовство может начаться заново, но через некоторое время рискнула слезть. Подойдя к могучей голове, я пристально посмотрела в его тлеющий глаз. Конь наклонился и ткнулся мне в плечо. Подняв руку, я погладила бледную шею, слегка испещренную, как стало видно вблизи, полуневидимой прекрасной сетью голубоватых веснушек, будто она была высечена из мрамора. — Мой, — объявила я.

Я свое доказала. Этот белый дьявол бывал спокоен со мной и одним-двумя конюхами; как надлежало, его представили им — но со всеми прочими он по-прежнему оставался демоном. Наверное, это самое разумное — сдерживать коня только одной рукой. По крайней мере, я не уничтожила ни его самого, ни его душу бешеного коня.

Мы отправились к Вазкору утром, я ехала во главе на белом коне. Эго было нетрудно. Я сообщила Казарлу, что приведу армии Белой Пустыни к их властелину, и тот поклонился, сразу же капитулировав. Что же касается следовавших за мною воинов, то, думаю, что такое положение удручало немногих. В конце концов, я же была богиней, да притом богиней-воином, владыкой на день. Но заключавшийся в этом скрытый смысл значил очень даже многое. Я больше не боялась встречи с Вазкором.

Когда солнечные лучи упали на край скалистых гор, мы спустились, петляя по старой проселочной дороге, созданной в далеком прошлом, наверное, путешественниками, и прибыли на огромное ровное плато с разбросанными на нем палатками и загонами для лошадей. Это было огромное открытое место, а за ним в скалах зияло много узких проходов, которые летом должны были вести прямо в долину, но теперь были завалены снегом. В одном месте у бреши в скале виднелось внизу пустое пространство, завешенное сейчас белой вечерней мглой.

Армии юга уползали за мной вниз огромной змеей и растекались по плато.

Позади меня полыхнул красным свет факелов в руках солдат.

Из черного шатра вышел человек в волчьей маске с алыми глазами.

— Властелин, — окликнула я. И отдала ему честь. — Я привела тебе твои боевые силы, как ты приказал.

С миг он стоял не двигаясь, а затем подошел ко мне. Остановился около коня, поднял голову.

— Добро пожаловать, — официально приветствовал он меня.

Он протянул мне руку, чтобы помочь сойти с коня, и я приняла ее потому, что на нас смотрело множество глаз.

Я подняла одну руку, и Казарл, следуя указанию, спешился и передал остальную огромную колонну на попечение ее капитанов. Фигуры на лошадях повернулись и удалились. Стало очень шумно, когда воины принялись разбивать палатки и расквартировываться.

Вазкор кивнул мне:

— У меня в шатре.

— Нет надобности, — отказалась я. — Уже подъезжает мой собственный вон там, видишь?

Подошел конюх, чтобы увести моего коня, и тот топнул и мотнул головой. Я повернулась, дабы успокоить его, и обнаружила позади себя Мазлека и еще десятерых из моей стражи, застывших и неподвижных, повернувшихся лицом к Вазкору — прекрасная мизансцена, исключительно эффектная и очень действенная.

Вазкор снова кивнул и отошел. Я подошла к белому коню и ласково успокоила его.

В ту ночь я не могла лежать спокойно. Я ликовала, упиваясь достигнутым, может быть, слегка переусердствовав. Я сидела у себя в шатре в красном пылании множества жаровен и светильников, подрагивая, словно животное во сне, и грезила наяву о достигнутой цели и независимости.

А затем к пологу подошел Казарл Джавховор, вошел, имея бледный вид, поклонился и посмотрел на меня.

— Надеюсь, богиня хорошо себя чувствует, — сказал он.

— А разве она должна чувствовать себя иначе?

— Я явился попросить прощения, — проговорил он.

— За что?

— Ты должна понять, — нервно сказал он, — я не знал о состоянии богини у Львиной Пасти.

— Моем состоянии? — повторила я, и мои мысли затвердели в кремень.

— Да, в самом деле — я не знал. Владыка Вазкор уведомил нас всех, и он разгневан. Надеюсь и молюсь, что твое здоровье не подверглось опасности.

Он оборвал фразу и отступил на шаг. С миг я не могла понять, почему, а потом сообразила, поднялась на ноги и почувствовала, как ярость и гнетущее напряжение закипают во мне, электризуя и ужасая — аура, которую он мог ощутить и, возможно, даже увидел. Я отвела от него взгляд, и хрустальный предмет на одном из приставных столов раскололся. Я сжала кулаки и попыталась унять ярость.