Я припала к полу, обхватив одной рукой голову, прижав подбородок к груди, а в другой руке был нож с алтаря Карраказа.

Но прежде чем я смогла вымолвить клинку слова смерти, мой мозг наполнил мягкий свет, холодный, зеленый и очень древний.

— Да, — произнес некто у меня в голове, — всегда есть и это. Если ты сможешь его найти. Родственника своей души из зеленого нефрита.

Я вскочила на ноги и швырнула нож сквозь образ в зеркале так, что оно разбилось вдребезги. За дверью пещеру сотряс массивный взрыв, и пол у меня под ногами содрогнулся. Я бросилась к лестнице.

— Подожди, — сказало оно-он-она, существо без души. — Помни, ты проклята и носишь проклятье с собой. Ты спала в недрах мертвого вулкана. Покинь его, и он проснется, как проснулась ты. Докрасна раскаленная лава хлынет сквозь все проходы и погонит тебя с горы. Она зальет деревни и села, уничтожит урожаи и сожжет до смерти все живое на своем пути.

Но я почти не слышала. Мое стремление к свободе было слишком сильным.

Я ринулась вверх по лестнице, все выше и выше, прочь от светящегося помещения и угнездившегося там безумия, в холодную темноту, вскоре слегка рассеявшуюся. Когда я остановилась на миг передохнуть, прислонясь к чреву горы, то подняла голову и увидела звезды и лившийся мне в глаза свет луны. Позади меня тьма краснела и содрогалась в бесконечных пароксизмах гнева и боли. Вонь серы наполнила мне живот, голову и легкие и вызвала у меня дурноту, но я упорно лезла дальше, цепляясь руками за камень. Наконец карниз, а за карнизом внешние склоны вулкана, уходящие вниз в темные долины. А наверху — расширившееся теперь до горизонта блестящее небо.

Я спрыгнула с карниза, и когда мои ноги коснулись почвы, подземный демон взревел. Небо и земля сошлись, опрокинувшись вместе и сделавшись алыми, а я упала и продолжала падать вниз, в ночь.

Падала я быстрее, чем смогла бежать, пока еще слишком ошеломленная, чтобы испугаться. А затем очутилась в яме и остановилась, как останавливается сердце при смерти. Я выползла и оглянулась. Тучи над грохочущей горой были красно-коричневыми, и за мною следом ползли первые яркие змеи лавы. Взрыв выбросил град пылающих углей, и они сыпались повсюду вокруг меня. Глаза и рот мне забило дождем черного пепла. Я обмотала рот и нос уголком своей грязной одежды и снова пустилась бежать.

Внизу в долинах больше не темно. Здесь и там и всюду летели огни, и я слышала вопли и крики даже сквозь шум, производимый горой. Ни стенающим, ни мне самой было не на что надеяться. Где нам спрятаться от этой жгучей сумасшедшей ярости?

Я шла по дороге и почти не замечала ее. От первой деревни я кинулась прочь, пробежала через фруктовый сад, где уже занялся пожар от искр вулкана. Виноградины лопались, закипая. Мимо меня промчалось, сметая все на своем пути, стадо блеющих перепуганных овец — и пропало.

Я бежала дальше. Куда вел меня инстинкт?

Что-то с лязгом щелкнуло; я споткнулась и упала. Подлый маленький капкан защемил подол моей туники, каким-то чудом не задев босой ноги. Я высвободила тунику, порвав ее, и увидела впереди слабый блеск воды. Дворцовый пруд в сливочной пене лилий и лебедей ослеплял белизной, но ночь теперь сделалась малиновой, а гора гремела и громыхала. Я поднялась и побежала к воде. Вокруг меня бились и дрожали виноградные лозы. Скорей — через ворота, по дымящемуся местами вспаханному полю. На мне все время вспыхивали угли. Кожа моя покрылась миллионами маленьких волдырей, но я их почти не замечала. Внезапно сквозь заросли на фоне страшного неба показалось широко разлившееся озеро; его зеркало казалось красным и курилось паром от раскаленных обломков падавших в него горящих предметов. Спотыкаясь, я брела по берегу, и наткнулась на несколько причаленных лодок, маленьких рыбацких челноков. Почему эти деревенские дурни не бросились к ним и не спаслись? Бессильная злость на них овладела мной, когда я умело оттолкнула свою лодку от берега длинным грубым шестом. На мне лежало бремя вины за смерть всех, кто погибнет при извержении. Но у них было средство выжить — и они не воспользовались им. Будь они прокляты тогда, пусть себе гибнут.

Заплыв на середину озера, я наблюдала, как на смену ночи незаметно пришел рассвет, а с ним унялась ярость горы. Вокруг меня кипела и пузырилась вода, а горячий душный воздух сделался черным от копоти. Звуки вокруг были похожи на рыгание огромного зверя. Я думала о камне, который служил алтарем Карраказу — этот камень, как и все остальное, поглотила лава, но сама эта тварь уцелела. Она всегда будет со мной, символ притаившегося в моей душе зла, напоминание о моем безобразии, лежащем на мне проклятии и печати смерти.

Когда наступили зелено-лавандовые сумерки и над вулканом дрожало одно последнее облако, я направила лодку к самому дальнему берегу, но даже там местность была превращена в груду пепла. Кое-где земля потрескалась, извергая камни.

Я бы и дальше обходила стороной халупы и хижины, но теперь стало трудно определить, где они. Все рухнуло, на тропе тлели деревья. Лежал ничком мертвый ребенок; с неба упали мертвые птицы. Я плакала, неистово металась во все стороны — лишь бы сбежать от этих свидетельств катастрофы, но они все время лезли в глаза. Неужели мой грех уже явился? Неужели в своем неодолимом желании быть свободной я начала выпускать на волю тьму? Тем временем я двигалась по узкому проулку между разрушенными стенами каких-то домишек.

Угол, резкий поворот, затем — открытое пространство. Там сгрудилось человек пятьдесят-шестьдесят, стоящих спиной ко мне, таких же оборванных и грязных, как и я. Это зрелище потрясло меня. Я остановилась. В волосах у меня засвистел горячий ветерок.

А потом они начали оборачиваться, поодиночке, группами, чувствуя меня, как дикий зверь чует опасность или еду. Их холодные покрасневшие глаза сосредоточились на моем теле, остановились и отвернулись от моего лица. Я хотела поднять ладони и спрятать лицо, но руки одеревенели, будто прибитые гвоздями к моим бокам. Где-то в толпе заплакал ребенок. Мужчины закричали, а женщины зашептались. Их руки двигались так, как не смогли мои, в каком-то древнем ритуале; для спасения от зла, подумала я. Внезапно прозвенел новый голос, отчетливый, но слегка надтреснутый.

— Богиня! Та, что из горы!

И всюду вокруг меня, словно по сигналу, все падали на колени, моля меня о пощаде, жалости, помощи и всем прочем, чего я не могла дать. К их вою примешивался плач об их грехах и слово «Эвесс». До меня внезапно дошло, что они говорят на каком-то языке, которого я никогда не слышала, и все же знала каждый его слог. Слово «Эвесс» означало лик, но не в обычном смысле. Это был лик идола, который мог быть и прекрасным и уродливым, но одинаково повергающим их в ужас, и на него никто и никогда не должен был смотреть. Взглянув на то, что находилось позади них, я увидела, вокруг чего они столпились у конца открытого пространства: грубо обтесанный камень, напоминающий женщину в красном платье с белыми глиняными волосами. На ней была маска, закрывающая «Эвесс», который нельзя видеть, но волосы и стан не вызывали никаких сомнений. Эти люди были рослыми и крупнокостными, темнокожими и черноволосыми. Идол изображал не их сородича, но и они и я сразу узнали его. Это была я.

И так я стояла — лицом к лицу сама с собой, а между нами сгорбились холмы их тел: мне, которая принесла алую смерть из горы, поклонялись в страхе, как древней богине из какой-то вдолбленной в их головы легенды.

Я вышла из паралича и оцепенения и повернулась, чтобы уйти.

Они тихо последовали за мной, шепча свои молитвы. Что теперь? Если я пущусь бежать от них, не побегут ли и они, чтобы не отставать от мена? Глаза у меня стали странными, и куда бы я ни глядела, всюду, казалось, видела блеск Ножа Легкой Смерти. Умереть — и пусть себе следуют за мной в могилу, если хотят. Но я еще прожила слишком мало, чтобы расстаться с жизнью. Наконец, чувствуя тошноту, усталость и боль, я присела на обломки какой-то стены. Я вздохнула, и бесчисленные глаза поднялись, задержались на миг и опустились.