Тот гром, тот рев рассыпался теперь на отдельные крики и вопли и, перекрывая их, звучали голоса глашатаев, называвших, пока мы ехали, имена и города колесничих так, чтоб все расслышали.

Белый цвет, тройка равных темно-седых: Гиллан из Солса.

Пурпурный цвет, тройка неравных серых: Алдар из Нирона.

Желтый цвет, тройка равных серых: Барл из Андума.

Черный цвет, тройка равных серых в яблоках: Меддан из Соготы.

Алый цвет, тройка равных вороных: Даррос из Сигко.

Голубой цвет, тройка равных гнедых: Эссандар из Коппайна.

Зеленый цвет, тройка, смешанная из двух серых и одного темно-гнедого:

Аттос из Ренса.

Серый цвет, тройка неравных гнедых: Вальдур из Ласкаллума.

Мы проехали не совсем полный круг. Завернув за поворот, мы достигли той точки, над которой располагалась ложа Градоначальника. Она называлась Тетивой, Тетивой лука, если титуловать полностью, и здесь от Скоры до края трибун тянулась веревка, туго натянутая двумя блоками. По сигналу Градоначальника она будет поднята, и колесницы свободно полетят по Прямой, словно стрелы.

Здесь мы и выстроились в ряд, отдали честь Градоначальнику, и снова стали ждать. Сперва из двери в подножье трибун величественно выкатили стену, которая была столпами Земли. Чтобы вытащить ее на позицию поперек Прямой, потребовалось двенадцать запряженных цугом лошадей. Теперь она стояла как раз на краю поворота Скоры прямо перед нами — она будет первым препятствием. Выглядела она такой же прочной, как утес: немыслимо столкнуться с ней и остаться целым. Ворота были достаточно широкими, чтобы пропустить только одну колесницу, и их, конечно же, было только четверо.

Толпа подняла гвалт, когда металлические стойки закрепили. Лошадей распрягли и увели, затем впрягли в ремни, привязанные к каменным глыбам, накрывавшим естественные ключи под ареной. Ход этой операции от нас частично скрыли столы Земли, и, кроме того, она была делом медленным. Голоса с трибун выкрикивали советы и жалобы на потраченное время. А потом глыбы удалили — высоко забили потоки воды, которая до этого, сдерживаемая каменными пробками, стекала в глубину. Обрушивая водопады, забили четыре гигантских фонтана с достаточным пространством между ними и достаточно прочной сетью над ними, чтобы колесница, налетевшая на них, не провалилась. Тем не менее, вес этой обрушивающейся воды просто ужасал. Двенадцать лошадей отправились дальше, на этот раз стащить каменные глыбы с двойных столпов Воздуха, которые были пяти футов в окружности и тридцати футов глубиной. Этого нам было и вовсе не видно, так как все полностью скрывала Скора, но гвалт поднялся вновь, и лошадей увели с арены. Отряд людей принес последних наших врагов, и, повернувшись в колесницах, мы ясно увидели их — три огромных деревянных столпа, покрытых на фут с лишним слоем смолы. Их закрепили на местах, и толпа затаила дыхание. Из-под трибуны выбежал молодой человек, поджарый, коричневый, а на голове — парик из длинных оранжевых волос. В одной руке он держал горящий факел и пробежал с ним почти всю Прямую, пока не добрался до столпов Огня. Затем с криком, подхватываемым вновь и вновь на переполненных трибунах, он поразил один столп за другим. Они вспыхнули, словно желтые свечи, плюясь огнем, воняя и дымя, создавая огненную сеть искр между ними. Парень с факелом прыгнул в сторону трибун, где для него была открыта другая дверь, и исчез. Прогремела труба. Конюхи арены выбежали и стояли, ожидая — один в голове, другой в тылу каждой колесницы. Колесничие сняли сапоги и плащи и повесили их на конюхов; лучники сделали то же самое. Было очень тихо, но когда я сняла свой плащ, тут и впрямь поднялся шум — восклицания, немного смеха, крики и оклики. В Анкуруме явно не все знали, что на алой колеснице едет женщина-стрелок. Другие лучники вдоль ряда уставились на меня, один или два с откровенным негодованием. Эссандар, шестой в ряду и соседствующий с нами, откинул голову назад и нарочито рассмеялся.

Я взяла лук и надела на правую руку щит, и из толпы до меня ясно донесся чей-то мужской голос:

— Вот-вот, хорошенько охраняй этих красавиц, девочка.

Это вызвало буйное веселье. Я повернулась туда, откуда долетел голос, и отдала ему честь, как мы это делали по отношению к Градоначальнику. Все заржали и захлопали.

А затем снова труба, и снова тишина. Полная, гробовая тишина. Градоначальник встал, подняв золотой жезл.

Миг — настолько тихий, что я услышала кричавшую высоко в небе над стадионом птицу.

Смерть? Теперь смерть? Или что? Или что?

Золотой свет заблистал в воздухе. Застыл.

А затем упал.

Тетива обманывает, когда ее подымают между блоков — ты чувствуешь, что должен дождаться ее подъема, но в этом нет надобности. В тот миг, когда она прошла определенную высоту, тройка вороных, обученных этому, опустила головы и рванула вперед, а мы с Дараком низко пригнулись. Прием этот настолько очевидный, что удивительно, как ему не научатся все колесничие. Эссандар знал его, так же как Барл-андумит, черный соготянин под номером четыре и зеленый ренсянин под номером семь. Поэтому пятеро из нас вырвались вперед, и неудержимое колесо начало вращаться. Тогда не стало времени страшиться ни за себя, ни за другого.

Широкий белый гром под колесами, террасы цветовых абстракций, проносящиеся по обе стороны.

Я ощутила первую стрелу раньше, чем услышала ее. Соготский лучник справа от меня — смазливый парень, юный рысенок. Голова к голове, вороные пока не разогнались во всю их силу. Стрела предназначалась для нашего корпуса с целью сбить листы обшивки. Я поймала ее на щит прежде, чем она вонзилась. Лицо парня, пораженного моей быстротой, сделалось теперь бледным смазанным пятном и осталось позади.

Впереди стремительно приближались ворота — четыре раскрытых рта.

Эссандар забирал влево, наперерез ренсянину, стремясь пробиться, оттеснив других, к первым воротам, самому лучшему месту, потому что оно располагалось ближе всего к Скоро. Ренсянин, с силой натянув поводья, чтобы избежать столкновения, отклонился к нам с тройкой, рвущей вперед и потерявшей управление. Дарак, сворачивая в свою очередь, чтобы избежать контакта с ними, пронес нас с быстротой удара кнута наперерез андумиту. Взвились тучи пыли. Я не видела, что творится сзади. Отбив щитом стрелу, я, в свою очередь, выстрелила вслепую вдоль Прямой позади нас и ни во что не попала. Для большего времени нет. Ворота. Наш вираж стоил нам форы серый ласкаллумит догонял нас слева, ренсянин, оправившись, настигал сзади, в то время как андумит отклонялся вбок и направлялся ко вторым воротам. Эссандар, будучи за пределами этого хаоса, мог выбрать себе ворота без всякого труда.

Будь они прокляты. Ласкаллумит, ренсянин, а теперь еще и соготянин дружно пытались прорваться к третьим воротам, так же как и мы.

Ласкаллумские серые находились прямо за нами, а другие чуть позади. Серый лучник уперся перед поворотом и ослабил лук. Я извлекла из сумки в борту колесницы стрелу со шнурком, нагнулась в их сторону и выстрелила им по колесам. Есть! Кружащийся алый змей зацепился.

— Стой! Стой! — услышала я крик Вальдура, раздиравшего уздой широкие рты гнедых. Колесо сбоило, запуталось и внезапно остановилось; другое колесо, бешено вращавшееся, увлекло колесницу вбок. Спицы с треском сломались. В замедленном движении колесница накренилась, закрутила влево и опрокинулась. Подлетавшие сзади соготянин и ренсянин разбежались в стороны, чтобы не налететь на них, промахнув при этом мимо ворот, и осадили назад. Стоя спиной к Дараку, выставив перед собой щит, я почувствовала, как мы одолели тот ужасный поворот, не задев дубовых мускулов третьего проезда, с Барлом из Андума на долю секунды раньше через второй и Эссандаром уже за первым.

Три птицы, освободившиеся от земли, чтобы лететь к воде. Голубой Коппайн, желтый Андум, алый Сигко. Тройка Барла бежала во всю прыть, очень быстро приближаясь к Эссандару, но серые отличались норовистостью, это всякий мог заметить. Вороные шли быстро, но еще не достигли своего предела. Дарак мало-помалу давал им воли.