Я вышла на лестницу.

Редкие огни мерцали в открытых окнах, в развалинах, в отстроенных помещениях, и многочисленные — в деревянном укрытии, построенном Дараком для бездомных. Запах пищи доносился оттуда, густой и мускусный. Я направилась в ту сторону.

За узкой дверью горели костры в кольцах камней или в железных жаровнях, а наверху покачивались желтые светильники. На грубом вертеле вращалась, потрескивая и воняя, большая туша. Жители деревни сбились в тесную кучу, словно им нравилась такая близость друг к другу. Дарака там не было.

Когда я вошла, воцарилась гробовая тишина. Они благоговейно притихли.

Я прошла по центральному проходу, между костров и котлов. Каждый кусок пищи, мимо которого я проходила, вызывал у меня дурноту, но я нашла бурливший в углу котел, и подымавшийся от него запах показался мне не настолько отталкивающим.

— Что это? — спросила я склонившуюся над ним девушку, застывшего при виде меня, разинув рот.

— Похлебка, — запинаясь, ответила она, — овощная…

— Не дашь ли мне немного?

Она заметалась, сделала знак, и подбежал ребенок с половником и деревянной чашей. Стоя под взглядом всех собравшихся в убежище и покачивающимися золотыми глазами светильников и свечей, девушка принялась наливать половником в чашу, раз, другой…

— Довольно, — остановила я. Потом взяла чашу и поблагодарила ее, но в этот миг большая ручища выбила чашу из моих рук, и девушка завизжала.

— Разве Дарак не говорил тебе не давать пищи ведьме, сучка, — прорычал голос, утробный и угрожающий.

Девушка отступила на шаг. Но интерес разбойника был уже сосредоточен не на ней.

— Итак, бессмертной богине, которая веками спит под горой, все-таки нужно набивать живот, да? Дарак сказал нам, что ты придешь сюда, и велел, когда ты придешь, отвести тебя к нему.

Я посмотрела на разбойника сквозь глазницы маски. Пустое, ничего не выражающее лицо. Он даже знал их легенду, но не возрос на ней сызмальства, как Дарак. С этим мне было не на что рассчитывать.

— Если Дараку Златолову нужна помощь богини, ему требуется только попросить, — сказала я. — Я пойду с тобой.

Разбойник крякнул и развернулся к выходу, предоставив мне следовать за ним.

— Прости нас, — прошептала девушка.

Я коснулась пальцем ее лба, мягко, словно благословляя, и ничего не почувствовала, в то время как ее лицо залилось краской и благодарностью. А затем последовала за своим конвоиром.

Он повел меня по темным переулкам, говоря, по какой тропе следовать сейчас, и идя позади меня. Здесь большинство зданий сровняло с землей. Мы миновали рыночную площадь со сломанными загонами для овец и сгоревшим деревом в центре, похожим на огромную угольную палку. Тут я расслышала музыку, дикую, яркую музыку, первобытно мелодичную и ритмично, в основе которой был бой барабанов. Показался склон, где стоял большой дом, выходящий фасадом на озеро, к горе. От дома остался только один двор, и здесь в жаркой ранней темноте люди Дарака ужинали вокруг своих костров, играя эту грубую музыку, способную продолбить каменные стены.

Разбойник толкнул меня через низкую арку. Под босыми ногами у меня лежала мостовая, все еще теплая. Вокруг валялись разбросанные кости и огрызки яблок, и один-два пса с надеждой обнюхивали их. Девушка с черными волосами отплясывала, с притоптыванием вращаясь бесконечными кругами, и золотые браслеты у нее на руках походили на огненные кольца какой-то горящей планеты.

Сидевший в противоположном конце на полосатом коврике, словно горный король, каковым он, собственно, и был, Дарак поднял голову. Вокруг него расположилось несколько разбойников и девица, помещенная подобающе далеко за низким столом. Я узнала ее: та, другая, спустившаяся с ним с холма, в черно-желтых шелках.

Теперь разбойник стал рьяно толкать и гнать меня. Мы приблизились к столу — интригующему предмету меблировки из какого-то светлого легкого дерева, покрытому в избыточной мере резьбой, определенно краденому, явно таскаемому с собой как символ богатства, власти и хорошего вкуса Дарака. Дарак вежливо улыбнулся.

— Богиня наконец испытывает голод, — заметил он. — Присаживайся тогда и ешь.

— Я не могу есть при других, — отказалась я.

— Конечно, твоя священная маска. Тогда сними ее.

— Моего лица никто не должен видеть. Разве ты не помнишь этого, Дарак?

Мой голос, такой холодный и ясный, был моей последней силой. Я теперь слабела, испуганная, рассерженная и сбитая с толку. Со всех сторон до меня доходила вонь от еды и спиртного, и, похоже, не виделось никакого спасения.

— Мы не боимся, богиня.

Он перестал смотреть на меня, очищая фрукт. При всем его рассиживании здесь, он был не из тех, кто любит сидеть спокойно. Я пожелала ему смерти, но не достаточно сильно.

— Брось, богиня. Нам ясно, что тебе надо скрывать. Ты альбинос — белые волосы, белое лицо. И глаза тоже — хотя прорези маски отбрасывают на них хорошую тень, никакого цвета не видно. Итак, хватит притворяться. Садись и ешь.

Он слегка кивнул; я едва увидела этот кивок. Но здоровенный скот у меня за спиной захихикал, как ребенок, и смахнул мне кончиками пальцев волосы, подбираясь к крючкам маски.

Нет, клянусь всем содержимым моей пропащей души. Мой позор не будет явлен в этом их вонючем логове.

Стремительно обернувшись, я нырнула под его руку. Моя стопа, длинные пальцы которой сжались словно кулак, взметнулась вверх и ткнула его точно в пах. Изо всех сил. Я видела, для чего эти твари, полуживотные, использовали свои гениталии, помимо их истинного назначения, и испытывала откровенную и жестокую брезгливость. Он заорал, согнулся пополам и упал, и я поняла, что сделала для него достаточно.

Я снова повернулась к Дараку: тот выглядел удивленным.

— Ну, — только и сказал он и умолк.

Я воспользовалась преимуществом за секунду до того, как станет слишком поздно, пока он пребывал в растерянности перед своей ордой.

— Ты вождь этих людей, — обратилась я к нему, — и поэтому имеешь право. Я покажу тебе то, чего нельзя видеть никакому другому человеку. Наедине. Тогда можешь судить сам.

Я почувствовала тошноту, когда сказала это, тошноту и тоску, и уже стыдилась. Но я знала, что требовалось сделать.

Миг спустя он улыбнулся.

— Почетно, богиня, увидеть наедине то, на что никому другому нельзя смотреть.

Некоторые из них расхохотались, и принялись отпускать разного рода нелепые примитивные шуточки насчет полового акта.

Один нагнулся к Дараку и настойчиво попросил:

— Позволь и нескольким из нас пойти с тобой. Не доверяй этой суке.

Дарак поднялся и потянулся. Большие мускулы заиграли под бронзовой кожей.

— В день, когда Дарак побоится пойти с девчонкой в лес, можете подыскивать себе нового вожака.

Он подошел ко мне, взял меня за руку и вывел со двора, идя большими шагами так, что я спотыкалась и мне приходилось бежать, чтобы не отстать от него. Разбойники позади нас смеялись, все, кроме того, которого я пнула: тот стонал и плакал на земле.

Мы зашли на ужасную мертвую землю неподалеку от озера. Большие участки обгоревших деревьев, хрупких, но все еще стоящих; ночной ветер ломал их ветки и нес мелкую черную пудру нам в лицо. Только вода казалась чистой. Всходила луна, красная и смазанная с одного края, словно она подтаяла и стала ущербной.

В некотором смысле я была удивлена, что он не повалил меня на землю и не поимел, как только мы вошли в этот ужасный лес. Он был разгорячен, немного испуган, сам того не сознавая, сексуально возбужден, как чувствовала я. Он все еще держал меня за руку, и теперь я высвободила ее. — Здесь достаточно далеко для богини? — спросил он с язвительной вежливостью. Я гадала, не спросит ли он вслед за тем, так же ехидно и застенчиво, не расстелить ли ему для меня плащ?

— Нет, — сказала я, — чуть дальше. Есть место для всего, но это не то место.

Я шла теперь впереди, к берегу. Мне помнились большие острые камни, которые я видела там.