— Значит, в нашем распоряжении лодка, контрабандисты и толстый француз, который должен был позаботиться о том, чтобы особый пассажир находился здесь в безопасности и встретился с кем надо. Потеряны только контрабандные товары?

— Верно. Они на дне моря.

— Эмбери, думаю, тебе стоит поговорить с толстым французом. Контрабандисты знают место, откуда выходят в море, а этот малый, вероятно, знает, как оттуда добраться до логова тех, кто засылает к нам шпионов.

Эмбери радостно закивал:

— Да-да, разумеется! Думаю, и Кендейл будет в восторге. Но адмиралтейству это придется не по вкусу.

— Они-то не могут воспрепятствовать контрабандистам перебираться во Францию, поэтому сомневаются, что мы можем их остановить, — заметил граф.

Таррингтон внимательно слушал их разговор. Потом спросил:

— Думаете отправиться туда? Это не так-то легко, как можно вообразить. У них ведь тоже есть флот, есть солдаты, которые охраняют их берег денно и нощно. По крайней мере вам следует захватить с собой целую армию.

— Я-то вообще подумывал о том, чтобы прихватить с собой тебя и твоих парней, — сказал Дариус. — Не могу же я полагаться на тех контрабандистов, что в твоей пещере.

— Нет, нет, нет! — Таррингтон замахал руками. — Я согласился только подежурить одну ночь на берегу. На нашем берегу. И ни на какие бредовые, рискованные, глупые, пусть даже и благородные…

— Эй, Эмбери! Напомни мне, чтобы я спросил у Кендейла, что случилось с товарами на той лодке, которую нынешней ночью захватил Таррингтон со своими парнями. Кендейл, возможно, закрыл на это глаза, но мне-то он не солжет.

Таррингтон тяжко вздохнул. Эмбери же рассмеялся. Скрестив руки на груди, контрабандист проговорил:

— Черт возьми, ну и твердый вы орешек, Саутуэйт.

Какое-то время все молчали. Наконец виконт в задумчивости проговорил:

— Возможно, Саутуэйт, нам все же не следует переправляться на французский берег. Ведь наше правительство не жалует англичан, совершающих военное вторжение, не одобренное властями.

— Да, не жалует, в этом можешь быть уверен, — сказал Дариус. — Следовательно, мы скажем, что это не военное вторжение, а спасательная экспедиция.

Граф объяснил, что имел в виду и кого собирался спасать. Если Эмбери и отнесся к этому плану скептически, то ничем этого не проявил. Таррингтон же хотел только гарантии, что его люди смогут распоряжаться тем, что сумеют унести. А Кендейл, как было известно Дариусу, был рад любому активному действию — как бы его ни называли.

Когда двое последних ушли, граф поднялся наверх. Эмма уже проснулась, и сейчас, лежавшая на простынях в утреннем свете, она показалась Дариусу необычайно красивой. Волосы ее веером разметались по подушкам, шелковистые и блестящие. Во взгляде же, обращенном на него, были любовь и нежность.

Эмма верила, что ее брат все еще жив. Она сказала, что сердцем чувствует это. И настаивала на том, что его письмо не было подлогом. А он, Дариус… Кто он такой, чтобы сомневаться в том, что подсказывало Эмме ее сердце?

Дариус сел на край кровати и наклонился, чтобы поцеловать эту прекрасную и удивительную женщину. Да, возможно, она капитулировала перед ним, но тем самым пленила его полностью, окончательно.

— Через несколько часов моя карета прибудет сюда и отвезет тебя в Лондон, — сказал он.

— Ты тоже поедешь?

— Пока еще нет. Надо решить кое-какие вопросы, хотя план сработал отлично.

— Когда ты будешь в Лондоне?

— Возможно, через неделю.

Ее руки обвились вокруг его шеи, и она прижалась к его губам в долгом и страстном поцелуе. Дариус чувствовал: этим своим поцелуем она раскрыла перед ним сердце. Однако ее любовь была окрашена печалью и отчасти страхом.

Он осторожно высвободился из ее объятий и поднес ее руки к губам. Потом встал и проговорил:

— Не забудь, что я люблю тебя, Эмма. Никогда не сомневайся в этом.

— Лорд Эмбери все еще не забрал свое кольцо и изумрудные серьги, — сообщила Кассандра.

— Думаю, в последнее время виконт был слишком занят, — сказала Эмма. — Он сейчас в городе?

— Я его не видела. Возможно, нет. Но надеюсь, он скоро появится.

Подруги сидели в саду позади аукционного дома. Они пришли сюда, потому что Эмма должна была здесь встретиться с Мариэль. Та вскоре появилась.

Деловито развязывая шнурок небольшого мешочка, который она принесла с собой, француженка сообщила:

— Глупец пропал. Его не видно уже десять дней.

— А кто он, этот Глупец? — спросила Кассандра.

Мариэль, удивленная, подняла голову и обратила покаянный взор на Эмму. Потом снова уставилась в мешочек.

— Это человек, досаждавший Мариэль, — пояснила Эмма.

Ей хотелось сказать Мариэль, что она была бы рада никогда больше его не видеть, но удержалась.

— О!.. А я думала, она говорит о моем брате! — воскликнула Кассандра.

Эмма прыснула. И как приятно было снова смеяться. В последние десять дней она была не в духе. Исчезновение Саутуэйта образовало пустоту в ее душе, и она то и дело спрашивала себя: «Неужели мне придется всю жизнь прожить с этой пустотой?»

«Не забудь, что я люблю тебя, Эмма. Никогда не сомневайся в этом», — вспомнились ей слова Дариуса. Она и не сомневалась. Однако не думала, что это имело какое-то значение. Возможно, публичного скандала не будет, но все же… Едва ли такой человек, как граф Саутуэйт, решится продолжать столь компрометирующую его связь.

«Неделя», — сказал он. Но прошло уже десять дней, и она почти примирилась с мыслью о том, что его отсутствие продлится много дольше. Рано или поздно придет письмо, в котором он объяснит ей все с искренним раскаянием. Она ждала письмо так, как ждут дурных новостей, — с мучительным беспокойством, настолько болезненным, что уже хотелось, чтобы произошло самое неприятное.

— А… bon!.. — Мариэль осторожно высыпала на садовый столик содержимое своего мешочка.

— Камеи! — воскликнула Кассандра. И протянула к ним руки. — О, они исключительные! И кажутся очень старыми.

Эмма взяла одно из украшений. В изящной резьбе можно было узнать Диониса и его свиту. А агат, по которому была сделана резьба, был настолько тонким, что казался прозрачным.

— Похоже, резьба античная, но оправа более позднего времени. Возможно, периода Ренессанса.

— Мне таки сказали, — кивнула француженка. — Женщина, которой они принадлежат, говорит, что когда-то ими владел король и что они очень ценные. Она готова отдать их на ваш аукцион, если у вас есть еще красивые вещи.

Кассандра внимательно посмотрела на француженку, потом перевела недоуменный взгляд на Эмму.

— Ты уже начала готовиться к следующему аукциону? Летом, в затишье?.. Я думала, ты подождешь до осени.

Эмма пожала плечами:

— Я не уверена, что будет новый аукцион.

Саутуэйт всегда хотел продать «Дом Фэрборна», и она решила, что больше не будет препятствовать этому. А если Роберт чудом остался в живых и если он вернется, то его будут ждать деньги от продажи предприятия.

— Ах! Но все это скажется на мне, — сказала Мариэль с протяжным вздохом. — Я вроде бы нашла способ существовать, но теперь… — Она забрала камеи из рук Эммы и Кассандры. — Что ж, может быть, другой аукционный дом, например, «Дом Кристи», даст мне двадцать процентов.

Кассандра скрестила руки на груди и с удивлением посмотрела на подругу.

— Двадцать процентов?..

Мариэль поняла, что сказала что-то не то. И, потупившись, принялась поспешно укладывать камеи в мешочек. Затем поднялась, собираясь уходить, но тут что-то привлекло ее внимание, и она проговорила:

— Что он делает здесь? А я-то думала, что наконец избавилась от него — как от того, первого Глупца.

Эмма с недоумением взглянула на француженку, потом оглянулась на дом. У двери, ведущей в сад, стоял лорд Кендейл. И он пристально смотрел на них.

Сердце Эммы болезненно сжалось. Ведь если Кендейл в Лондоне, то, должно быть… Ах, чем бы они с Дариусом ни занимались прежде, с этим покончено, и он не приехал к ней! Даже не написал после того, как они расстались в ее коттедже. И теперь ей предстояло оплакивать конец своей первой и единственной любви.