Опомнившись, граф еще раз поцеловал девушку и отстранился от нее.

Окинув ее пристальным взглядом, он отступил на шаг и молча кивнул в сторону тропинки. Кивнув в ответ, Эмма вышла из кустов на солнечный свет и тут же увидела в окне лицо Обедайи.

— Я здесь! — крикнула она. — Вы должны дословно пересказать мне все, что сказал господин Вернер!

«Черт возьми, что со мной случилось?» Этот вопрос задавал себе Дариус, шагая следом за Эммой к дому. И тот же самый вопрос не давал ему покоя, когда Ригглз докладывал хозяйке обо всем и отвечал на ее многочисленные «как» и «почему».

Причем чем дольше граф думал о произошедшем в саду, тем сильнее на себя злился. Даже сейчас ему приходилось прилагать усилия, чтобы не таращиться на Эмму, и он, все больше раздражаясь, говорил себе: «Ты вел себя в саду как осел, а теперь ведешь себя как идиот».

И действительно, разве он не решил, что «Дом Фэрборна» будет закрыт? Разве долгие размышления не приводили его каждый раз к выводу о том, что он сделает это, что он должен это сделать? И вот сегодня он вдруг стал играть роль рыцаря при леди, попавшей в беду. Более того, он почти готов был подкупить господина Вернера, чтобы тот отдал эти проклятые картины именно сюда, в «Дом Фэрборна»! К тому же он едва не соблазнил мисс Фэрборн… Наверное, ему следовало бы перед ней извиниться, но у него не было ни малейшего желания извиняться. И вообще он вовсе не чувствовал себя виноватым.

Но что же с ним происходило? Даже теперь, когда смысл разговора Эммы с мистером Ригглзом начал доходить до него, он чувствовал себя так, словно все еще находился там, под деревьями. И ему казалось, что он по-прежнему слышал стоны девушки и чувствовал ее трепещущее тело…

— Вы ему напишете, — говорила мисс Фэрборн. — Сообщите, что после некоторых размышлений вы решили согласиться на более низкие комиссионные от распродажи. И дайте ему ясно понять, что в этом деле вы рассчитываете на его скромность. Мы не можем допустить, чтобы о нашей сделке узнал весь свет. Ведь иначе и все другие захотят сотрудничать с нами на таких же условиях, и тогда мы разоримся.

Выслушав хозяйку, мистер Ригглз покорно кивнул и отправился в контору составлять письмо. Сама же мисс Фэрборн направилась в хранилище, и Дариус последовал за ней, чтобы сказать ей то, что должен был сказать. Но при этом он все еще думал о том, что произошло в саду…

Сорвав с крючка на стене передник, Эмма надела его и проговорила:

— По правде сказать, я даже рада, что теперь вы знаете правду, лорд Саутуэйт. В ближайшие недели мне предстоит большая работа, и было очень неудобно избегать встреч с вами.

— Часто ли вам приходилось помогать отцу? — спросил Саутуэйт и вдруг представил мисс Фэрборн обнаженной, лежащей на столе.

Прямо перед ним.

— Я помогала отцу составлять каталог и для больших аукционов. Главным образом это касалось серебра. Что же до живописи, то я советовалась с ним, и он, представьте себе, не сбрасывал со счетов мое мнение.

— А как насчет счетов и накладных? Вы и в этом ему помогали?

— Нет, такими делами занимался только отец. Особенно накладными. — Граф молчал, и Эмма с некоторым раздражением добавила: — Я обманывала вас, потому что мне надо было обмануть всех. Ведь никто не сочтет меня достойным экспертом. И никто не станет постоянным клиентом «Дома Фэрборна», если люди узнают, что решения принимала женщина.

Дариус был рад, что Эмма не знала о прежних поставщиках, потому что ему было известно наверняка, что некоторые из этих лотов по меньшей мере вызывали подозрения.

Улыбнувшись, граф проговорил:

— Нет закона, запрещающего женщине иметь верный глаз, когда речь идет об искусстве.

Эмма подвинула к себе серебряный поднос, лежавший на столе, и вытащила из-под него кипу бумаг.

— О черт! Если бы вы знали правду уже во время нашего первого разговора, я никогда бы не смогла уговорить вас не продавать дело сразу, до того, как пройдет этот аукцион.

— Не припоминаю, чтобы я вам пообещал что-либо определенное. Я просто обещал высказать свое мнение после того, как решу, годится ли Ригглз для той роли, которую вы ему отвели.

Она замерла и теперь смотрела на него с яростью.

— И сейчас вы решили, что он не годится, верно? Ну а я думаю иначе.

И тут Дариус вдруг понял, что ему хочется успокоить эту женщину. И он уже был готов пообещать ей все, чего бы она ни пожелала.

Но все же граф взял себя в руки и, отвернувшись, притворился, что изучает предметы искусства, заполнявшие хранилище. Но на самом деле он думал только об одном… Думал о том, что желал только Эмму Фэрборн.

— Так вы сказали, что на распродаже будет Рафаэль?..

Эмма тотчас оживилась:

— О, да-да! Отличная картина! Высшей категории!

— Очевидно, она из коллекции достойного и уважаемого джентльмена?

— Да, весьма достойного и уважаемого.

Эмма заговорщически улыбнулась, и казалось, что эта ее улыбка осветила все вокруг.

Судорожно сглотнув, граф потянулся к дверной ручке, чтобы не потянуться к девушке.

— Может быть, я куплю ее, если она так хороша, как вы говорите.

Наконец Дариус ушел. Ушел гораздо позже, чем собирался. Он уже сидел в седле, когда вдруг вспомнил, что задержался потому, что все-таки решил извиниться за то, что произошло в саду.

Но теперь уже было поздно. И к тому же… Он прекрасно понимал, что если бы извинился и выразил сожаления по поводу произошедшего в саду, то не был бы искренним. Заверения в том, 4TG в дальнейшем он будет вести себя иначе, звучали бы неубедительно, потому что Дариус уже сомневался, что сможет сдержать подобное обещание.

— Я смогу заполучить коллекцию графа, — сообщила Эмма Кассандре.

— И ты пожелала встретиться в девять утра, чтобы сказать мне об этом? А ведь в парке сейчас ужасно сыро… Я даже не смею сойти с тропинки — роса сразу испортит мое платье.

Со стороны Кассандры было очень мило, что она вообще согласилась на эту прогулку, поэтому Эмма промолчала. Подруги не спеша прогуливались по Гайд-парку, где в такой час было очень немного гуляющих, причем только мужчины, большинство из которых были верхом.

Осмотревшись, Эмма заметила вдали, возле каштана, группу мужчин в мундирах; должно быть, они готовились посмотреть конные состязания, обычно проходившие в полдень. А за их спинами, в начале Роттен-роу, уже собиралась небольшая кавалькада.

Один из всадников, сидевший на крупной белой лошади, привлек внимание Эммы. Неужели Саутуэйт?! Ей показалось, что осанкой он очень напоминал графа, но с такого расстояния она не могла как следует его рассмотреть.

И все же при одной лишь мысли о графе Эмма споткнулась и тут же поморщилась. Ох, какая досада! Она не могла даже и подумать о нем без трепета. И должно быть, на щеках ее вспыхнул румянец. Она очень надеялась, что Кассандра припишет это резкому холодному ветру. Но хуже все было то, что как только она начинала думать о графе, сразу же вспоминала о произошедшем в саду.

Правда, пока еще Эмма не разобралась в том, что именно произошло в саду и, главное, почему. Конечно, она не могла отрицать того, что ласки и поцелуи графа доставили ей удовольствие, но все же у нее не было уверенности, что и он испытал такое же удовольствие. Ведь он не был неопытным юношей… так что едва ли его опьянила новизна ощущений.

В конце концов Эмма решила, что со временем сумеет разобраться во всем. А пока что она предпочла бы не видеться с ним.

— Прошу прощения, Эмма. Мне бы следовало обрадоваться твоим новостям и не замечать ветра, пробирающего меня до костей. Я надеялась, что переговоры с господином Вернером пройдут успешно, но, признаюсь, не думала, что мистер Ригглз сумеет его убедить, — сказала Кассандра.

— Ему помогли.

Кассандра внимательно посмотрела на подругу.

— А я думала, что ты не собираешься никому сообщать, что теперь сама ведешь дела.

— Но это не я помогла Обедайе, а Саутуэйт. Он явился в аукционный дом, когда там находился господин Вернер. Думаю, именно он воздействовал на Вернера.