— Никто на этом побережье его не захватывал, — снова перебил голубоглазый.

— Вы уверены? Могут ведь найтись люди, которые считают, что на этом легко заработать.

Он посмотрел на нее с раздражением и в то же время, как ей показалось, даже с некоторым сочувствием.

— Иногда здесь появляется кое-кто не из здешних мест. Море есть море. Но это рискованно.

Эмма не поняла, о каком риске шла речь, но подумала, что расспрашивать не стоит.

— Значит, вы что-то слышали об этом? То есть о моем брате или тех, кто не из этих мест и кто удерживает его в плену… Видите ли, все считали, что он погиб, но теперь я уверена, что брат жив. И я должна попытаться…

Голубоглазый резко вскинул руку, заставляя девушку замолчать, потом перевел взгляд на сидевшего у окна человека. Тот ответил ему каким-то жестом, затем уставился в окно, что-то высматривая на улице. И все в пабе, включая хозяина, мгновенно притихли, как животные, почуявшие опасность.

Вскоре человек у окна очередным своим жестом успокоил всех, и собеседник Эммы проговорил:

— Было бы чертовски досадно угодить за решетку, мисс. Что же касается вашего вопроса, то могу сказать, что ничего не слышал о человеке, которого держат в заложниках.

— А вы не могли бы разузнать о нем? Вы ведь разговариваете с другими… с такими же, как вы?

— Если его держат где-то поблизости, то смогу. Что же касается всего юго-восточного побережья, то не уверен — могу узнать, но могу и не узнать.

Эмме очень не хотелось задавать следующий вопрос, но она все же спросила:

— А вы не знаете, мой отец или брат… они не имели с кем-то из людей вашего круга каких-нибудь общих дел?

Эмма заметила жалость в глазах собеседника, и этого было достаточно, чтобы заподозрить, что едва ли он даст правдивый ответ.

— На вашем месте, мисс, я бы не думал об этом. К нам поступают вещи, которым было бы лучше находиться у него, но ваш отец не вел дел ни с кем из наших. По крайней мере ни со мной, ни с моими парнями. Но побережье имеет большую протяженность, и за других я не поручусь.

Тихонько вздохнув, Эмма проговорила:

— Что ж, хоть что-то я узнала. Конечно, почти ничего, но все же… Благодарю вас за вашу любезность, за то, что согласились со мной встретиться.

Она встала, собираясь удалиться, и ее новый знакомый тоже поднялся. В следующее мгновение Эмма увидела еще одного посетителя, только что вошедшего в паб через дверь черного хода. Она замерла, не в силах отвести от него глаз, а он уставился на нее с яростью и изумлением.

Голубоглазый контрабандист взглянул на вошедшего и, к удивлению Эммы, с невозмутимым видом снова уселся на скамью.

— А вот и Саутуэйт, — пробормотал он. — Так вы — его женщина?

— Нет! — выкрикнула Эмма. — И не я привела его сюда! Клянусь, что не я!

Она тоже заняла свое прежнее место.

Саутуэйт же подошел к ним. Его ярко-синий костюм для верховой езды резко контрастировал с простой и неброской одеждой остальных мужчин, и невозможно было не заметить пистолет у него за поясом.

Тут мужчины, сидевшие в зале, поднялись со своих мест и вышли. И даже хозяин решил, что ему следовало подышать свежим воздухом.

А граф пристально посмотрел на голубоглазого и проворчал:

— Ты, Таррингтон?

Контрабандист молча кивнул. Было очевидно, что они с графом знали друг друга.

— Что вы здесь делаете, мисс Фэрборн? — спросил Саутуэйт.

— Жду, когда будет готово баранье рагу, милорд.

Таррингтон хмыкнул, услышав такой ответ. Но графу ответ, должно быть, не понравился, и он пристально взглянул на контрабандиста. А тот, к удивлению Эммы, смотрел на Саутуэйта с совершенно невозмутимым видом и ничего не говорил, хотя граф явно ждал каких-то объяснений.

— Вижу, что и у преступников есть представление о чести, — сказал наконец граф.

Таррингтон усмехнулся:

— Здесь нет преступников, сэр. Есть человек, желающий выпить эля, а также хорошенькая женщина, ожидающая, когда будет готово рагу. — Контрабандист бросил взгляд в окно и добавил: — Думаю, вам лучше выбраться отсюда тем же путем, каким вы пришли. И без меня. В данном случае не важно, есть ли при вас пистолет или нет. Не хочу, чтобы вам пошла во вред преданность моих ребят.

— Я приехал сюда не ради вас. — Саутуэйт повернулся к Эмме. — Если вы окажете мне честь, мисс Фэрборн, я провожу вас домой.

Она не хотела, чтобы граф провожал ее. При всей учтивости его слов они звучали как приказ. И Эмма по-прежнему сидела у стола, пытаясь придумать выход из этой затруднительной ситуации.

Таррингтон же, наблюдая эту сцену, явно забавлялся. Контрабандист не нарушил свое слово и ничего не рассказал графу. Но он не собирался заступаться за Эмму.

— Я вынесу вас отсюда, если понадобится, — предупредил ее Саутуэйт. — Поэтому будет достойнее, если вы добровольно подчинитесь, мисс Фэрборн.

Решив, что не стоит упрямиться, Эмма наконец встала. Граф тотчас взял ее за руку и повел к черному ходу, а затем — по тропинке к коновязи, где оставил свою лошадь.

— Я пойду пешком.

Эмма рывком высвободила руку.

Но Дариус тут же подхватил ее и усадил в седло; усадил по-женски, боком.

— Не шевелитесь! — приказал он.

Она и не шевелилась, не осмеливалась. Внезапно граф запрыгнул в седло позади нее и прижался грудью к ее плечу, а его руки обвились вокруг ее талии, когда он взял поводья.

— Я могу идти, — буркнула Эмма. — Прекратите это…

— Как только мы покинем эту деревню, вы сможете идти, — сказал Саутуэйт, пуская лошадь рысью. — А теперь — никаких возражений, Эмма! Ни слова, если у вас есть хоть капля здравого смысла.

Она попыталась принять такое положение, которое свело бы к минимуму соприкосновение их тел.

— Что ж, я не стану возражать. Но, сэр, вовсе не потому, что вы предостерегли меня, а потому, что я хочу сказать вам кое-что. Вы, сэр, продолжаете вести себя несносно, вмешиваетесь в мои дела и все портите. Благодарю провидение за то, что вы единственный граф, которого я имею несчастье знать. И если все графы такие самонадеянные…

— Было бы с вашей стороны благоразумно, если бы вы не называли меня самонадеянным. Иначе вам придется узнать, насколько самонадеянным может быть такой граф, как я.

— В таком случае я найду другие слова. Своевольный! Самоуверенный! Надменный!

Она продолжала описывать его недостатки, а лошадь между тем все дальше уносила их от деревни.

Саутуэйт позволил ей идти пешком, когда они оказались на достаточном расстоянии от деревни. Но Эмме пришлось попросить об этом дважды. Наконец граф остановил лошадь, и она спрыгнула на землю. Но при этом его рука скользнула по ее груди — он поддерживал ее, чтобы она не упала, приземляясь.

— Теперь вы можете уехать, лорд Саутуэйт, — сказала девушка. — Здесь нет ни души, и никого не видно. Так что я в полной безопасности.

Она зашагала по дороге, надеясь, однако, что он догонит ее.

Но этого не произошло. Лошадь медленно трусила поодаль — граф просто сопровождал ее, не более того.

Шагая в сторону дома, Эмма все больше злилась, и обратная дорога казалась ей гораздо длиннее, чем дорога в деревню. Возможно, что ее гнев подогревался еще и ощущением полной беспомощности — она ведь не смогла помочь Роберту, и разговор с Таррингтоном не оправдал ее тайных надежд.

Последние несколько дней она то и дело представляла, как спасет брата. Какой же дурой она была, если могла тешить себя такими мечтами! Выходит, у нее не было выбора, так что придется собрать деньги на выкуп. Если получится, конечно…

Она остановилась на краю отцовских владений и повернулась к Саутуэйту.

— Благодарю вас, сэр.

Эмма пыталась придать своему голосу твердость и дать понять графу, что намерена проститься с ним. Но он предпочел не заметить этой решительной нотки в ее тоне. Она направилась к дому, а он поехал следом.

В дверях показалась миссис Норристон. Она перевела взгляд с Эммы на следовавшего за ней всадника, и лицо ее вспыхнуло румянцем; она принялась оправдываться: