— Да-да, конечно! Благодарю вас, лорд Саутуэйт. Вы проявили редкостную доброту и покладистость. Вы увидите еще, как «Дом Фэрборна» оправдает ваши надежды. Я верю в Обедайю, и вы тоже можете верить.

Он бы не назвал это «покладистостью». Ведь он только спросил…

— А сейчас мне надо найти Кассандру, — сказала Эмма. Теперь она выглядела почти веселой. И слез уже не было и в помине. — О! Вот и Кассандра! Она будет очень разочарована, что столь превратно судила о вас, сэр.

— Как так?

— Ну… она же не знает о том, что вам принадлежит доля в «Доме Фэрборна». И она… Ох, вы сочтете это забавным… Кассандра думает, что вы ухаживаете за мной.

— Какое удивительное предположение!

— Да, конечно. — Эмма хихикнула, и они направились к карете графа, у которой стояла Кассандра. — Она ведь даже не знает о Вопиющем Заблуждении в тот первый день. Поэтому ее фантазия породила столь абсурдную и нелепую мысль.

— Полагаю, вы объяснили ей ошибку?

— Конечно. Но она думает, что я слишком неопытна, поэтому ничего не понимаю.

— Леди Кассандра прославилась своими романтическими похождениями, и она, вероятно, считает, что все склонны к подобным развлечениям. И если вас, мисс Фэрборн, будут считать ее подругой, то и о вас будут думать то же самое.

Эмма взглянула на графа неодобрительно:

— Лорд Саутуэйт, вы напрасно пытаетесь восстановить меня против моей подруги. Пожалуйста, не берите на себя такое бремя. Ведь я не ваша сестра.

Похоже, леди Кассандра поделилась с ней этой историей о Лидии и его запрете дружить с ней… Что же, больше он не станет говорить об этом с сестрой. Но мисс Фэрборн была права. Она не приходилась ему сестрой, и он не нес за нее ответственности. В его обязанности не входило спасать ее от чего бы то ни было, даже от скандала.

Дариус передал мисс Фэрборн леди Кассандре, и он нисколько не сомневался: как только они останутся одни, мисс Фэрборн будет подвергнута допросу с пристрастием.

Кивнув дамам на прощание, Дариус сел в свой экипаж. Беседа с мисс Фэрборн прошла совсем не так, как он рассчитывал, и даже его грубоватая прямота в разговоре с ней не имела успеха. Так что если он рассчитывал на удачу в деле с аукционным домом, то, по-видимому, ему следовало сменить тактику. За последнюю неделю он кое-что узнал об этой женщине. И теперь граф был уверен: в отношениях с ней существовали более действенные способы убеждения, чем здравый смысл. Он твердо решил, что заставит Эмму Фэрборн капитулировать и принять его доводы.

Дариус снова зажег свою сигару и сделал три глубоких затяжки, слушая, как Эмбери описывает свое недавнее приключение. Сидящий за столом напротив него Кендейл выдохнул дым и сделал добрый глоток бренди.

— Ничего, кроме пустяков, а Рим продолжает гореть, — пробормотал Кендейл, перебивая рассказчика, и было очевидно, что он весьма раздосадован, что в последнее время случалось с ним чаще обычного.

— Думаю, Кендейл, тебе надо вскочить на коня и весь следующий год провести в седле, разъезжая по побережью. Тогда ты, возможно, удостоверишься, что все в порядке, — проворчал Эмбери.

Кендейл нахмурился, а его яростный взгляд свидетельствовал о том, что он не одобрял беззаботности Эмбери. Виконт нисколько не сомневался: французы планировали вторжение и скоро его осуществят. А этот болван Эмбери так не считал. Дариус же полагал, что в любом случае следовало принимать меры предосторожности, и все последние месяцы они с Кендейлом разрабатывали систему наблюдений за юго-восточным побережьем, чтобы не упустить из виду французские суда, если те попытаются совершить тайное вторжение. Но разумеется, на появление всего французского флота никто не рассчитывал.

Тут Дариус наконец вмешался в разговор, так как опасался, что между двумя его старейшими друзьями начнется перепалка прямо здесь, в «Бруксе».

— Кендейл, мы сделали то, что сочли необходимым, и тебе следует это понять, — заявил граф.

— Да, конечно. Мы создали цепь, в которой полно слабых звеньев, — с усмешкой отозвался Кендейл. Потом вдруг добавил: — Но я по крайней мере не ложился в постель с преступницами. В отличие от некоторых других.

Он старался не смотреть на этих «некоторых других», о которых только что упомянул.

— Если я ложусь в постель с преступницами, то лишь из наилучших побуждений, — ответил Эмбери. — И я думаю, Кендейл, что твое чувство юмора улучшилось бы, если бы ты оказался в постели хоть с кем-нибудь. Наверное, надо поработать над твоими манерами.

Кендейл пробурчал грубое ругательство и демонстративно отвернулся. Эмбери же с невозмутимым видом продолжал:

— Так вот, как я уже говорил, мое небольшое исследование, проведенное для одной леди, завершилось успешно. И теперь у нее есть доказательства того, что ее муж вступил в сговор с ее доверенным лицом с намерением продать унаследованную ею землю.

— А она знает надежного поверенного, имеющего друзей в Чансери, в Канцлерском суде? — спросил Дариус.

— Я кое-кого порекомендовал ей.

— Не сомневаюсь, что она хорошо тебя отблагодарила с соблюдением всей возможной скромности, — с улыбкой заметил граф.

— Очень хорошо отблагодарила. И скромность соблюдена, так что не беспокойся. Граф не сумел бы устроить все лучше и разумнее, чем я.

— И как же она отблагодарила тебя? — осведомился Кендейл.

Эмбери с усмешкой ответил:

— Могу сказать только одно: в тот момент сделка показалась мне очень успешной.

Дариус предоставил Эмбери предаваться приятным воспоминаниям о «сделке», а Кендейлу — его вечным мрачным раздумьям. Сам же он мысленно вернулся к «Дому Фэрборна», вернее к женщине в розовом платье, сидящей в снопах света и окруженной поблескивающими в этом свете изделиями из серебра.

— Ты отвлекся, — сказал ему Эмбери, заказав новую порцию бренди.

— Кажется, ты прав. — Дариус улыбнулся. — Но тебе следует знать, что я задумался о вопросах этикета. Впрочем, мои раздумья касались только обращения с женщинами.

— Что ж, в таком вопросе наш друг Кендейл тебе не советчик. Можешь надеяться лишь на мои советы.

Кендейл не стал возражать. Устроившись на стуле поудобнее, он снова закурил, не вступая в разговор с приятелями. Граф же немного помолчал, потом, взглянув на Эмбери, вдруг спросил:

— Допустимо ли ухаживать за женщиной в трауре? Недавно я чуть было не поцеловал одну.

— А она в глубоком трауре?

— Ну, видишь ли… — Дариус уже жалел, что задал такой вопрос. — Во всяком случае, у меня были все основания считать, что она не убита горем. Осмелюсь даже добавить, что она не из тех женщин, которые способны потерять самообладание.

— Думаю, в этом случае надо бы проявлять осмотрительность, — заметил Эмбери. — И следовало бы узнать мнение самой леди. Возможно, она сочла бы поцелуй изъявлением сочувствия.

Тут Кендейл все-таки решил, что его совет может оказаться полезным.

— Если ты, Саутуэйт, отступил, то сделал это потому, что понял: ты должен отступить, — заявил виконт. — А если бы ты овладел ею, то твой поступок можно было бы назвать бесчестным.

Эмбери тяжело вздохнул, сожалея о бестактности друга.

— Он ведь говорил только о поцелуе, Кендейл. Я знаю, что армия сделала тебя грубым, но все же…

Эмбери снова вздохнул.

— Если уж говорить о том, что есть и что должно быть, то вместо бессмысленной чепухи и острословия, которое вы так любите, я предпочитаю солдатскую грубость, — заявил виконт. — Что же касается «только поцелуя», то кто из нас, целуя женщину, не думал об окончательной победе? Черт возьми, мы же не школьники!

Дариус мог бы возразить, обратившись к той самой спасительной чепухе и привычному острословию, если бы не чувствовал правоты Кендейла. Прямота же друга объяснялась тем, что он, судя по всему, обладал более ясным видением вещей.

— Черт возьми! — снова пробормотал Кендейл, глядя куда-то в сторону. — А я-то думал, что этот мерзавец уехал на север.