— Пора объяснить вам причину, по которой я решил срочно побеседовать с вами, мисс Фэрборн. Впрочем, я давно уже пытаюсь об этом заговорить, но вы постоянно стараетесь как-то отвлечь меня и преуспеваете в этом. И все же нам следует уладить этот вопрос. Речь идет о будущем компании вашего отца. Поверьте, мне не доставляет удовольствия разочаровывать вас или нарушать ваши планы. Но я пришел к заключению, что компания должна быть продана как можно скорее ради вашего же блага!

Все это он выпалил сразу же, будто репетировал свою речь перед зеркалом.

— Ради моего блага? Вы настолько дерзки, что пытаетесь представить дело так, будто оказываете мне услугу? То есть лорд Саутуэйт хочет облагодетельствовать меня? А ведь на самом деле вы просто ищете возможности отплатить мне за неудобство, испытанное вами из-за ваших не оправдавшихся ожиданий.

— Вам не удастся отвлечь меня от сути дела и втянуть в новую перепалку. На этот раз не выйдет, мисс Фэрборн.

— Думаю, нам надо подождать и поговорить после окончания следующей распродажи.

— Не пытайтесь сделать из меня дурака! Я знаю, чего вы добиваетесь. После этого аукциона вы надеетесь провести еще один, потом — еще один и так далее. И с каждым новым аукционом престиж «Дома Фэрборна» будет падать. У меня нет уверенности в том, что Ригглз сумеет справиться с делами, хотя вы на это и надеетесь.

— Да, верно. Надеюсь и верю в него. Он очень толковый человек.

— Неужели? Но он не в состоянии ответить на простейшие вопросы, которые я задавал ему по поводу счетов. И он, похоже, никогда и не слыхивал об Андреа дель Сарто. Нет, я принял решение. Я немедленно найду покупателя, и мы с этим покончим.

Эмма молчала, и граф добавил:

— Прибыль от продажи обеспечит ваше будущее, мисс Фэрборн, так что насчет денег не беспокойтесь.

Лазурные глаза Эммы засверкали, а на ее щеках выступили розовые пятна. Едва сдерживая гнев, она заявила:

— Вы вольны продать свою часть дела, если вам так угодно. Более того, я очень надеюсь, что вы это сделаете. Потому что вы становитесь постоянным источником беспокойства, настоящей язвой.

При столь явном оскорблении граф остановился и замер — словно окаменел. Его назвали «язвой», и это оскорбление исходило от женщины, наверное, ежедневно проводившей целые часы, чтобы придумать для него что-нибудь обидное.

— Вы должны быть благодарны, что хоть кто-то проявляет заботу о вас, — проворчал Дариус.

— Заботу? Боже милостивый, да ведь вы хотите разрушить мою жизнь, уничтожить все мои воспоминания и заставить меня поступиться моим долгом! И это вы называете заботой? Не надо притворяться, сэр. Вы уже проявили свою подлинную натуру, и я была бы дурой, если бы поверила, что вы искренне радеете о моем благе.

Граф невольно вздохнул. Он прекрасно сознавал, что в парке они не одни, поэтому, сдержав нарастающее раздражение, заставил себя улыбнуться самым непринужденным образом, чтобы любой, кто его увидит, поверил бы, что он занят дружеской болтовней.

— Я сочувствую вам, если вы считаете, что должны сохранить аукционный дом как память об отце, мисс Фэрборн. Но ведь все его состояние было вложено в это дело, в эту собственность. И если вы хотите сохранить для себя нечто ценное, если хотите получить хоть какой-нибудь доход, то следует продать компанию.

— Вот тут вы ошибаетесь. Сам «Дом Фэрборна» даст мне возможность получать доход. Более того, сохранить его — мое единственное желание и мой выбор. Его продажа не даст возможности обеспечить мое будущее, и по этой причине он не может быть продан. К тому же, сэр… та доля, которая не принадлежит вам, оставлена в наследство не мне, а моему брату Роберту.

«Значит, этим объясняется ее упрямство? — изумился граф. — Невероятно!» Откашлявшись, он проговорил:

— Мне известно, что ваш отец лелеял надежду на то, что однажды ваш брат вернется. И все же вам следует знать, что этого не произойдет.

— А мне известно, что наследник отца — мой брат. И мой долг сохранить его собственность до того дня, когда он вернется.

Дариус обуздывал свой гнев, но ему становилось все труднее сдерживаться. И он твердо решил, что должен во что бы то ни стало разрешить этот вопрос.

Нахмурившись, граф проговорил:

— Вы вынуждаете меня быть предельно откровенным, мисс Фэрборн.

— А я никогда и не уклонялась от разговора начистоту.

— В таком случае знайте: ваш брат не вернется. Вы должны обратиться в суд с ходатайством о признании его смерти и затребовать деньги. И тогда аукционный дом будет продан. Советую вам обратить свою выручку в акции и облигации, чтобы получать стабильный доход. Мой поверенный позаботится об их покупке и уладит дела с банком.

С каждым произносимым им словом лицо мисс Фэрборн становилось все более печальным, и теперь она казалась совершенно беззащитной и уязвимой. Глаза же ее обрели необычайную глубину, взгляд их завораживал, так что Дариус даже забыл о своем гневе. А потом он вдруг осознал, что эти чудесные синие озера наполнились слезами. Черт возьми! Она готова была заплакать…

Но она все-таки сумела совладать с собой, и граф вздохнул с облегчением, хотя и в этот раз, как и прежде, оказался в проигрыше. Снова!

Он смотрел на Эмму, прищурившись и пытаясь понять, не намеренно ли она вызывала слезы. Он знавал многих женщин, способных на такую уловку. И все же было ясно: мисс Фэрборн действительно пыталась совладать со своими чувствами, а ее печаль казалась неподдельной.

Граф мысленно обругал себя за то, что говорил с ней так сурово, а она, шмыгнув носом, проговорила:

— Отец никогда не считал, что мой брат погиб, и я тоже не должна верить в его смерть. Роберт жив. Я в этом уверена. Я чувствую это сердцем. И всегда чувствовала. Знаю, что это звучит глупо. Даже Кассандра так считает, но я верю. И я не стану требовать доли наследства Роберта через суд.

Дариус с раздражением поморщился. Эта женщина явно не понимала, насколько уязвимо ее положение. Но как же ей объяснить?..

— Мисс Фэрборн, я могу силой заставить вас продать свою долю. Но если я это сделаю, то лишу вас всего в том случае, если выручка за продажу доли вашего отца отойдет другому наследнику.

Она обратила на него взгляд своих печальных синих глаз.

— Неужели вы будете настолько жестоким, что лишите одинокую женщину средств к существованию?

Глядя в эти прекрасные синие глаза, Дариус внезапно почувствовал, что гнев окончательно его оставил. И ему вдруг захотелось взять лицо Эммы в ладони и поцелуями осушить ее слезы.

— После гибели вашего отца нельзя рассчитывать, что аукционный дом обеспечит вам средства к существованию. Мистер Ригглз не сможет занять его место. Да и никто не сможет. Поэтому я не допущу еще одного аукциона. Поймите, если мы сейчас не продадим компанию, то через год она совершенно обесценится, так что не останется ничего ни для вас, ни для вашего брата, если он и в самом деле вернется.

Эмма всхлипнула несколько раз, потом пробормотала:

— Лорд Саутуэйт, я очень ценю и понимаю вашу озабоченность. Поэтому… предлагаю компромисс. Пусть Обедайя продолжает готовиться к следующему аукциону. И я постараюсь сделать так, чтобы аукцион стал как можно более успешным. Тогда вы поймете, что ошибаетесь.

Проклятие! Разве он только что не сказал ей, что не допустит следующего аукциона?! Разве она не слышала его? Или просто решила не обращать внимания на его слова?

Шагая по дорожке, к ним приближались мужчина и женщина. Влажные глаза мисс Фэрборн заметил бы каждый, кто подошел бы к ним. Граф поспешил вручить Эмме свой носовой платок, чтобы в бульварных листках не появились сплетни о том, что лорд С. довел средь бела дня до слез неизвестную женщину в Гайд-парке.

Эмма утерла глаза, но взгляд ее, устремленный на графа, оставался все таким же печальным.

Черт!

— Так когда же Ригглз подготовит все для нового аукциона? — спросил Дариус. — Ему хватит трех недель?

Лицо девушки осветилось радостью и надеждой; она испытывала явное облегчение.