— Рад слышать это, — пробурчал граф. — Но в таком случае могу ли я спросить, на чем основывается ваше решение? Может быть, я смогу исправить какие-то свои недостатки?

— Не надо сарказма. Вы должны знать, что у меня есть причина для отказа. И вообще ваше ухаживание за мной никогда не имело смысла, начиная с Вопиющего Недоразумения.

— Кто сказал, что подобные вещи имеют смысл? Черт возьми, если бы в них был смысл, то я бы…

— Вы никогда бы не поцеловали меня, не говоря уже обо всем остальном. Нет, ничего не говорите, чтобы оградить меня от правды… она и так мне уже известна. Я уверена, что не принадлежу к типу женщин, бывших прежде вашими любовницами. Мы с вами редко обходимся без ссор. Вот почему ваше ухаживание с самого начала показалось мне… подозрительным.

— И теперь кажется подозрительным?

— Да, и теперь. Я была бы глупа, если бы не заподозрила каких-то тайных мотивов.

— Не пытайтесь приписать мне тайные мотивы только потому, что вообразили, будто вы, Эмма, — заурядная женщина.

— Хорошо, сэр, буду говорить без обиняков, раз ваша гордость не позволяет вам…

— Думаю, вы и так высказываетесь без обиняков. — Он пристально взглянул на нее. — И все же поясните, каковы, по-вашему, мои тайные мотивы?

— Думаю, вы использовали ухаживание и флирт, чтобы сделать меня более податливой, чтобы я покорилась вашим желаниям относительно «Дома Фэрборна». Но если вы испытывали что-то похожее на подлинное желание… Что ж, я польщена. Но я все равно не думаю, что между нами возможны сколько-нибудь длительные интимные отношения. И конечно же, не думаю, что они были бы разумны.

Граф нахмурился и проворчал:

— Будь я проклят, Эмма, если соглашусь лишь вспоминать о прошедшей ночи и этим удовлетворюсь.

— Ну тогда… тогда и черт с вами, лорд Саутуэйт! А теперь, пожалуйста, позаботьтесь о моей карете. Я должна вернуться в Лондон. Мне надо готовиться к аукциону.

Эта женщина вызывала ярость. Доводила до безумия. О, она чертовски его раздражала!

Пустив лошадь галопом вдоль побережья, граф дал волю своему гневу. Неужели она ожидала, что он уступит? Нет, ни за что!

Ведь в конце концов… Да, многие мужчины не собираются жениться, но в конечном итоге все заканчивается именно этим. И вовсе не потому, что мужчин привлекал брак сам по себе, а потому, что каждый из них желает какую-то женщину. Некоторые браки заключались, если мужчина соблазнил женщину и жениться на ней представлялось справедливым и правильным. И Эмма, черт ее возьми, знала это, но вела себя так, будто существующие правила не имели к ней отношения. Как будто она не знала, что однажды обольщенная женщина так и остается обольщенной на всю жизнь. Особенно в том случае, если близость с мужчиной была первой в ее жизни.

Похоже, Эмма ожидала, что он испытает облегчение, оттого что она ему отказала. Что ж, в известном смысле так и было. А впрочем… Нет-нет, совсем не так. Странность же заключалась в том, что она была права, когда заявила: «Я вам не подхожу». Да, не подходила! Но если он был согласен закрыть глаза на ее образ жизни, даже и на возможный скандал, угрожавший ему из-за связей ее отца, — почему она-то вела себя столь «практично»?

Проклятие! Ведь Эмма Фэрборн не из тех женщин, которые заботятся о том, «подходят» они или нет. Следовательно, ее отказ объяснялся совсем иначе. Вероятно, она понимала, что у него имелись подозрения насчет связей ее отца с контрабандистами. Возможно, и она была с ними как-то связана. Что ж, если так, то он сегодня же позаботится о том, чтобы все уладить.

Все еще бормоча проклятия, Дариус ехал по тропе, петлявшей по склону утеса к северу от дома мисс Фэрборн. Затем, повернув на другую скалистую тропинку, он направился в сторону моря. В пятидесяти ярдах от воды граф спешился, привязал лошадь к чахлому сухому дереву и пошел вдоль узкого уступа. И будто по волшебству одна из густых теней прямо перед ним превратилась в отверстие пещеры.

Стоя у края скалы, Таррингтон точил о камень широченный нож. Заслышав шаги графа, он поднял голову и, кивнув, сказал:

— Хорошо, что вы пришли. Нам есть о чем поговорить.

— Разумеется, я пришел. Почему же мне не прийти?

— Ну… я подумал, что вы, возможно, все еще заняты, охраняя эту леди. — Контрабандист усмехнулся. — Вчера, сэр, вы были мрачнее тучи. И не скажу, что сегодня вы выглядите дружелюбнее.

— Я бы стал много дружелюбнее, если бы ты сказал мне, чего она хотела от тебя.

Таррингтон покачал головой:

— Нет, сэр. Я дал слово джентльмена, что буду молчать.

— Но ты не джентльмен. Поэтому можешь говорить свободно.

— В таком случае я дал ей слово головореза.

Однако Дариус полагал, что головореза-то можно переубедить.

— Предупреждаю: тебе больше не стоит иметь никаких дел с мисс Фэрборн, — заявил граф. — И если я узнаю, что ты с ней снова встретился или же снабдил ее какими-либо товарами, то тебе придется ответить за это.

Таррингтон засмеялся и, вложив нож в ножны, указал в глубину пещеры.

— Познакомьтесь с нашими гостями, сэр. При свете луны нам удалось увидеть, как они высаживались, и мы ждали на берегу, чтобы встретить их здесь. Они высадились чуть южнее…

Дариус последовал за Таррингтоном в пещеру. Там горел костер, и у стены расположились пятеро. Одеты они были хорошо, пожалуй, даже элегантно. На лицах же «гостей» застыло выражение презрения. А чуть поодаль сидели люди Таррингтона, державшие наготове пистолеты.

— Они эмигранты? — осведомился граф.

Таррингтон утвердительно кивнул:

— Да, сэр. И при каждом — мешок с золотом или с драгоценностями, а также с памятными вещицами, представляющими для них ценность. Впечатляет то, что они захватили с собой по несколько горстей вещиц ценой в сотни, а то и в тысячи фунтов.

— Отпусти их. С мешками и со всем прочим. А где все остальные?

— Разбежались по берегу. — Таррингтон пожал плечами. — Но разбежавшиеся — они ведь наемники, только и всего. Полагаю, они не представляют опасности.

Как бы не так! Таррингтон, должно быть, хорошо их знал, поэтому позволил им улизнуть.

— А где товары, которые эта банда привезла с собой?

Контрабандист почесал в затылке:

— Товары? О, их очень немного. О них не стоит беспокоиться. Товаров так мало, что я даже удивился. — Он указал куда-то за спину. — Вон тот парень может объяснить. Потому я и послал за вами.

Дариус бросил взгляд на человека, сидевшего в стороне, потом снова посмотрел на Таррингтона.

— Почему ты думаешь, что ему есть что мне рассказать?

— Потому что при нем почти ничего нет. Ни золота, ни драгоценностей, ни каких-либо безделушек. Да и одежка его не так хороша, как у остальных. И он говорит по-английски лучше, чем они. Я подумал, что вы, возможно, захотите с ним потолковать, перемолвиться словечком-другим, прежде чем мы его отпустим.

Граф снова посмотрел на сидевшего в стороне человека. Он был молод и хорошо сложен. Держался же невозмутимо, с достоинством. Может, шпион? Что ж, не исключено.

— Думаю, ты прав, Таррингтон. И ты правильно сделал, что задержал остальных. Не спускай глаз с этого малого. Я вернусь, как только решу, что делать с ними со всеми.

Тихо выругавшись, Дариус направился к своей лошади. Будь все проклято! Возможно, пройдет несколько дней, прежде чем он сможет последовать за Эммой в Лондон.

Когда Эмма вернулась домой, ее чувства уже притупились настолько, что она ощущала только меланхолию. И даже то обстоятельство, что на следующий день она собиралась в аукционный дом, не улучшало ее настроения и не придавало ей бодрости.

На следующее утро, когда она прибыла в «Дом Фэрборна», Обедайя приветствовал ее сообщением о том, что господин Вернер готов передать им коллекцию графа для продажи. Эмма попыталась изобразить радость, но у нее это не очень-то получилось — она все еще думала о том, с какой легкостью и готовностью позволила графу соблазнить ее. Но искреннего раскаяния и сожаления она не испытывала — скорее наоборот; перед ее мысленным взором то и дело возникали пылающие глаза Саутуэйта, пристально смотревшие на нее, обнаженную… И ей отчаянно хотелось вернуться в бальный зал и снова почувствовать его руки на своих плечах.