Зрение восстанавливалось. Сперва он различил лишь сплошное жёлтое пятно, похожее на необычайно приближенную луну. Потом, на луне стали проступать очертания, она порвалась и растеклась, точно проткнутый желток на глазунье. Сразу всё стало понятно. Он, опять взрослый, одетый в привычный костюм, сидит в камере, похожей на комнату для допросов. Перед ним стол с раскрытой папкой, богато напичканной разномастными документами. Прямо на папку светит лампа. Не в лицо, как ему показалось сначала, а на столешницу с документами. По другую сторону стола сидит следователь в чёрной шинели. Яркий ореол лампового света, кривой параболой, отрезает его силуэт выше груди, не давая возможности рассмотреть лицо. Лишь какие-то рыжие отблески вместо головы. И ещё пара зелёных…
Через несколько мгновений всё встало на свои места. Зрение окончательно сфокусировалось, глаза перестали слезиться мерзкой клейковиной, и Евгений уже чётко видел сидящее за столом Хо. То, что он по ошибке принял за шинель, оказалось его традиционным плащом, накинутым на плечи, и делавшим его похожим на громадную летучую мышь, сложившую крылья. Хо приветливо улыбалось. Женя поймал себя на мысли, что эта улыбка была именно приветливой. Не как обычно, без эмоциональной подоплёки. Это явно неспроста. Вот-вот должно было что-то решиться. Что-то архиважное.
Дождавшись, когда прибывший отдышится, и восстановит зрительный баланс, сумеречник деловито пошуршал бумажками в папке, и произнёс:
— Ну и как?
— Что, как?
— Получилось?
— Что получилось?
— Будем дурака валять, или поговорим начистоту?
Тон последней фразы прозвучал точь-в-точь как следовательский. Хо уловило эту мысль Евгения, и весело разухалось.
— Да ладно тебе, я шучу! Ты всерьёз подумал, что это допрос? Перестань. Давай не будем всё усложнять.
— Чего ты от меня добиваешься? — устало спросил Евгений.
— Мне интересно. Ты пустил Ольгу в свою душу, а это, согласись, событие. Более того — уникальный эксперимент. Не знаю, что она там увидела, но, кажется, такой реакции ты не ожидал. Верно?
— Не понимаю, о чём ты…
— Всё ты понимаешь. Твоя попытка покорить её в очередной раз провалилась. А что я тебе говорило? Нужно было слушаться старого хасуллар-фаурха, пока была возможность вовремя остановиться. Я ведь не зря предупреждало. Как волка не корми — он всё равно…
— Ещё не всё потеряно, — перебил его Женя.
Интонация его была настолько искусственной и натянутой, что даже абсолютно несведущий в психологии профан определил бы бессмысленность этого заявления.
— Нет, всё, — покачало угловатой головой Хо.
Евгений вздохнул. Или всхлипнул. Ему показалось, что Хо чугунным молотом вбивает его в землю. Страшная, безнадёжная правда тушила последние искорки его надежды одну за другой, оставляя лишь страшную темноту в душе.
— Почему она так?! — вдруг вырвалось у него из груди. Вырвалось само собой, без позыва разума. — Почему она так со мой?!
И он завыл. Заскулил, как обиженный пёс. Стукнул кулаками по столешнице, вызвав сотрясение светового пятна.
— Почему, объясни?!!! Ты же мудрое! Ты всё знаешь! Знаешь людей! Знаешь больше меня! Объясни, твою мать!!!
— Да я-то объясню, — тихо ответило Хо. — Только надо ли? Всё равно не поймёшь. Не захочешь понять.
— Я столько для неё сделал. На такое пошёл… На такое готов был пойти! А она, — не слушал его Евгений. — Она всё равно… Она…
— Она выбрала свой путь. А ты должен выбрать свой, — ткнул в него пальцем сумеречник. — Давно пора.
— Помоги мне. Помоги мне её вернуть! Ведь ты же можешь. Тебе это запросто.
— Могу. Но зачем? Сам же говорил про искренность чувств. Про истинную любовь. А какая уж искренность от насилия? Насильно мил не будешь. Впрочем, если желаешь, то…
— Не надо! — Женя уронил голову на стол, и впившись в волосы руками, опять завыл.
— Вот и я думаю, что не надо.
Хо терпеливо дождалось, когда у собеседника закончится приступ перманентной истерики.
— Что мне делать? — наконец, спокойным тоном спросил Евгений, вытирая глаза.
— Я больше не буду давать советов. Просто расскажу о тебе всё, как есть. А ты постарайся это выслушать, взвесить и принять решение.
— Говори.
— Видишь эту папку? Это твоё досье. Твоё личное дело. Твоя жизнь, — Хо принялось медленно листать документы, размеренно комментируя события.
— Ты родился в другой стране. В великой, огромной и могущественной стране. В стране, которой больше нет. Но память о ней жива до сих пор. Твоё рождение совпало с началом её заката, но всё же ты успел застать славные времена, которые сейчас вспоминаешь с ностальгией. Двенадцать лет ты прожил в этом великом государстве, и все эти двенадцать лет думал, что так будет всегда.
Тогда всё было по-другому. И солнце казалось теплее, и продукты вкуснее, и люди наивнее. Самым удивительным было то, что тогда ты не боялся будущего. Завтра всегда было таким же, как и вчера. Стабильность вошла в привычку. При этом всё возводилось в абсолют совершенства. Армия считалась самой сильной армией в мире. Правительство — самым мудрым правительством в мире. А идеология — правильно, самой идеальной. Именно идеологию прививали тебе с самого раннего детства. Сначала родители, убеждённые патриоты, потом учителя. Пение гимна, чтение книжек про маленького Володю Ульянова и пионеров-героев, майские и ноябрьские демонстрации. Всё это отложилось в детской памяти яркими поздравительными открытками, алеющими кумачом. Добрый дедушка Ленин, простёртой рукой указывающий в светлое будущее, улыбающиеся октябрята с охапками гвоздик, краснознамённые конники в будёновках с огромными звёздами, несущиеся куда-то на лихих скакунах. С молодых ногтей страна ковала борцов за идею, даже когда дни её были уже сочтены. И маленький Женя Калабрин сразу же поверил в эту идею. Тем более, что сомневаться в её непогрешимости не приходилось. Мы победили фашизм, мы полетели в космос, мы построили атомную бомбу. Всё мы. Советский народ. И ты был неотъемлемой частью этого народа. Эта вера давала тебе силы. Ты видел сотни дверей, открытых перед тобой. И в каждую можно было войти, и шагать дальше, занимаясь тем, к чему стремилась душа. Кем ты хотел стать? Учёным, кажется. Ездить в экспедиции, совершать научные открытия для страны. Учёный должен быть умным, и ты учился с максимальным старанием и усердием. Твоя страна должна была это отметить. И она отметила. Когда в третьем классе тебя досрочно приняли в пионеры, при том, что по правилам в пионеры принимали только с пятого класса. Да как приняли. Отправили с такими же отличившимися на теплоходе по Волге, в город-герой Волгоград, к монументу Родины Матери. Нужно ли говорить, какая это была честь — вступить в ряды пионерской организации в таком священном месте. Как завидовали сверстники и гордились родители. Это были первые успехи на пути становления нового гражданина своей страны. Жизнь казалась простой и понятной.
Но вдруг всё закончилось. Какое-то время всё ещё продолжалось движение по накатанной, но в воздухе уже повисли первые тревожные облачка. Началась перестройка. Мало, кто понимал, что именно собираются перестраивать, но по инерции считали это прогрессом. Партия не могла обмануть, а значит это было правильно. Но вот наступили неожиданные испытания: повальный дефицит, пустые полки магазинов, талоны на продукты, и драки в гигантских очередях. Люди искренне не понимали, куда всё пропало, а те, кто застали послевоенный голод, принялись запасать на «чёрный день» сахар, крупу, сигареты, чай, водку. Никто не верил в войну, но все к ней готовились. Однако, война так и не началась. Вместо неё, в один нелепый день, великой страны не стало. Это произошло так спешно и незаметно, что мало кто смог сразу это осознать. И пока большинство непонятливых остолопов чесали затылки, пытаясь понять, что же случилось с их страной, самые хитрые и ловкие спешно выкраивали себе куски пожирнее. Впрочем, нам это уже не интересно. Нам интересно, как этот период отразился на тебе.
