— И когда же ты выпустишь меня?

— Послезавтра утром. Ровно в шесть часов.

— Не верю.

— Напрасно. Мне ни к чему тебе лгать. Нет никакой выгоды от этого. Да и Ольга больше нужна тебе, чем мне. Ты её, можно сказать, заслужил. Правда, меня интересует один деликатный вопрос.

— Какой?

— Любопытно, как Ольга отреагирует на твой реальный облик? Зациклившись на мире своих фантазий, ты окончательно потерял связь с реальностью, и, судя по всему, забыл о том, в кого ты превратился на самом деле. Видишь ли, являясь Ольге в иллюзиях, ты предстаёшь перед ней в идеальной форме, таким, каким бы ты хотел перед ней предстать. Но ведь в реальной жизни ты совершенно другой. Особенно сейчас, спустя год бездействия. Твой вид жалок, убог, и запущен. Признай это. Тебя не беспокоит, что Ольге это может не понравиться? Что она может разочароваться в тебе? Не лучше ли было подготовить её к этой нелицеприятной реальности, вместо того, чтобы кружить голову эстетической красотой?

— Вопреки твоим мрачным умозаключениям, Ольга любит во мне отнюдь не внешность. Она ценит мой внутренний мир, мою душу.

— Ты так думаешь?

— Я это знаю. Ну а что касается внешнего вида, так это меня ничуть не беспокоит. Когда я вырвусь из твоего плена, то сразу же приведу себя в полный порядок, и обрету достойный вид. Это не проблема. Главное, выбраться отсюда поскорее.

— Выберемся. Немного осталось.

— Выберемся? Значит ты тоже собираешься покинуть корабль?

— Естественно. А что мне здесь делать? Я поплыву с вами.

— Поплывёшь с нами? Но как?

— Объяснила же. На моторной лодке.

— То есть, ты сядешь с нами в одну лодку?

— Ничего не поделаешь. Пока не достигнете берега, вам придётся терпеть моё общество. Ну а на берегу мы распрощаемся. Навсегда.

— Мягко стелешь, Хо, — прищурился Женя. — Не могу поверить, что ты так легко от нас отвяжешься.

— Какие ещё убеждения тебе нужны?

— Ну вот скажи мне, почему бы тебе не выпустить нас завтра утром? Почему именно послезавтра? Зачем терять целый день? Не пойму.

— Вам придётся денёк потерпеть, — развела руками Хо. — Ничего не могу поделать.

— И что же ты собираешься делать весь этот день? Только не говори, что будешь упаковывать вещи.

— Хо-хо-хо. Да какие у меня вещи? Скажешь тоже. Мне тут нужно завершить кое-что. Ещё две жертвы осталось…

— Погоди ка. Какие, к чертям собачьим, жертвы? Ну-ка, выкладывай всё начистоту!

— Ты ведь прекрасно знаешь, о чём я. Кроме вас, на корабле осталось три куклы. Одна — в резерве, две — в расход. Простая арифметика. Чего непонятного-то?

— Ты сказала, что отпустишь нас!

— Да. И я сдержу своё обещание.

— Тогда никаких больше жертв! Ты отпускаешь нас с ребятами, и катись на все четыре стороны!

— Твоя наглость воистину не знает предела. Я обещала отпустить двоих — тебя и Ольгу. Остальные — остаются. Подумай, Евгений, зачем они тебе? С Ольгой всё ясно, поэтому я не стала спорить с твоим требованием. Но отпустить остальных — это уже сверх меры! Я слишком много сил положила, чтобы заманить их в ловушку. Не проси меня освободить их. Я и так сделала для тебя больше, чем положено. Забирай свою полоумную девицу, и уходите по добру, по здорову. Остальные куклы — мои.

— Ну уж нет. Полагаешь, что я оставлю ребят тебе на съедение, и со спокойной совестью уйду? А больше ты ничего не хочешь?!

— Больше ничего не хочу.

— Я не отдам тебе их. Довольно смертей. Только не при мне. Я больше не в силах безучастно наблюдать за тем, как ты убиваешь невинных людей!

— Но они не люди.

— Для тебя!

— Вас, людей, не исправить. Поэтому вы и вымираете. Защищаете кукол, вместо того, чтобы подумать о себе…

— Достала ты меня! Вот уже где сидишь! Люди, куклы… Достала! В гробу я видел всю эту галиматью. Всю эту, так называемую, истину! Весь этот бред! Я не оставлю этих ребят в беде!

— Видела идиотов, но такого вижу впервые, — развела руками Хо. — Ты хоть понимаешь, в какую петлю влезаешь? Причём добровольно, самолично, и, заметь, без каких бы то ни было насильственных действий с моей стороны. Странно и глупо. Но у меня нет ни малейшего желания выяснять причины такой самоотверженности. И мне совсем не хочется убеждать и уговаривать тебя. Это было бы уже слишком, согласись. Хочешь стать благородным героем? Пожалуйста. Я умываю руки. Но учти, за своё самопожертвование ты орден не получишь. Ты вообще ничего не получишь. И, в лучшем случае, так и останешься неизвестным. Если тебя не проклянут те, ради кого ты сейчас собой жертвуешь.

— Я помогу им выбраться с корабля. Любой ценой!

— Попробуй. Но вряд ли у тебя это получится без моего содействия…

— Да плевать я хотел на твоё содействие! Сам справлюсь!

— Неужели ты не понимаешь, Евгений, что своим упрямством ты обрекаешь на смерть не только себя, но и Ольгу? Подумай о ней хотя бы, если она тебе действительно так дорога.

— Я спасу Ольгу. И всех остальных спасу тоже!

— Вместе со мной корабль покинете либо вы с Ольгой, либо никто. Как я поняла, вдвоём с ней ты уходить не желаешь? Ты так решил, даже не спросив мнения своей подруги.

— За неё я уверен. Она бы согласилась со мной. Предать друзей ради спасения собственной жизни может только законченный подлец.

— Как поэтично. Я уже говорила тебе, что всё это правильно, но только для книги. А для жизни, увы, это лишь бессмысленная бравада. Книжку про тебя, Евгений, вряд ли кто-нибудь когда-нибудь напишет. А если такая книга и будет написана, то вряд ли её когда-нибудь опубликуют. Издатели не берутся печатать романы с плохими финалами. А завершение твоей истории не сулит тебе ничего хорошего. Сколько бы ты не кичился. Вам, людям, свойственен этот идиотизм. Ни с того, ни с сего кидаться в омут с головой, ради спасения ближнего. Куклы в этом плане более прагматичны. Они больше о себе думают, поэтому и доминируют на Земле.

— Ещё не известно, кто большая кукла — они, или ты, — развернувшись, Евгений направился к выходу.

— А ведь я была уверена, что мы с тобой договоримся…

— Иди к чёрту!

Дверь с грохотом захлопнулась. Оставшись одна, Хо развалилась на диване и, не мигая, смотрела в пустоту. Её окаменевший взгляд, словно отражающий этот вакуум, по-прежнему оставался абсолютно безразличным и холодным.

Последний раз капитан был таким злым в день, когда утонула «Гортензия». Он не мог унять переполнявшее его возмущение, злясь не столько на ребят, сколько на сложившиеся обстоятельства, которые словно нарочно действовали против них. Это всё равно что чувствовать постепенно сжимающуюся удавку на шее. Пока ещё сильно не душит, но уже и не даёт вздохнуть полной грудью.

Сергей и Оля виновато трусили за ним, не решаясь произнести ни слова. Если уж Гена впал в ярость, то трогать его не следовало. В таком напряжении, безуспешно призывая Лидию, они обошли жёлтую палубу, и, не обнаружив никаких признаков пропавшей Лиды, остановились в центральном холле. Облокотившись на лестничные перилла, капитан опустил голову, и закрыл глаза. Тишина стояла такая, что отчётливо слышалось его сердитое сопение, похожее на медвежье. Сергей зевнул и потёр глаза. Усталость давала о себе знать.

— Так, — не поднимая головы, глухо произнёс Геннадий.

Ребята встрепенулись, ожидая, что тот опять начнёт ругаться на них. Но их опасения не подтвердились. Голос капитана был злым, но срываться на ругань он не торопился.

— Какие будут предложения? — Осипов обвёл присутствующих сонным взглядом. — Где ещё искать будем?

— Слышь, а вдруг она того, — Сергей нерешительно указал пальцем вниз. — Опять туда забралась. В трюм.

— Хренушки вашей Дунюшке! — Гена злобно усмехнулся. — Я там все двери задраил, и ключи спрятал. Как сердцем чувствовал, что вы опять беситься начнёте, и лазить где не надо.

— Фу-ух! Ну, слава богу. Молодец, Генка. Правильно сообразил, — Серёжка повернулся к Ольге и кивнул. — А то я как представил, что опять придётся по этому каземату лазить…