В остатках клубящегося тумана нарисовалось что-то большое, чёрное. Оно надвигалось на одинокую шлюпку с роковой неотвратимостью, и вскоре предстало перед ней во всём своём боевом величии. Это был сторожевой корабль «Статный». Рассекая волны, он уверенно сбрасывал ход, пока не остановился возле своей находки. На его борту маячили люди.

Люди.

Сверху упала лестница. Двое матросов спешно спустились вниз, тут же закрепив сброшенные верёвки, и начав осмотр обнаруженной лодки. Один из моряков замешкался в носовой части, потом выпрямился, и замахал рукой, вызвав оживление на борту «Статного». Спустя пару минут, на мотобот уже спускали носилки.

Туман сходил на нет. И чем бледнее и прозрачнее он становился, тем неистовее и яростнее пробивались сквозь него тёплые лучи летнего солнца. Ветер разогнал остатки туманной седины до самого горизонта, и пробудившееся море весело улыбалось искорками сверкающих бликов.

Казалось, что под куполом лазурного небосвода, в свежем морском воздухе, вместе с крикливыми чайками витает глубокая, беззаветная радость. Подгоняемая попутным ветром и согреваемая солнечным теплом. Не иллюзорная, а настоящая. Торжественная, как слава, и великая, как сама жизнь. Реальность праздновала возвращение Ольги Вершининой.

— Товарищ командир корабля, разрешите обратиться, — вытянулся в струнку поднявшийся на мостик матрос.

— Да.

— Новая радиограмма, — он протянул лист желтоватой бумаги.

— Свободен, — ответив матросу коротким кивком, капитан второго ранга Максимов принялся читать сообщение, хмурясь с каждой секундой. — Так-так. Ну что ж, другого ответа я и не ждал.

— Так и не согласились, Борис Палыч? — спросил стоявший рядом помощник.

— Не-а. Сукины дети. Ну да ладно. Против лома нет приёма. Что там у вас с этой, э-э-э, потерпевшей?

— Да шут её поймёт. Бесноватая она какая-то.

— Не понял.

— Ведёт себя странно.

— Странно… Там вся история странная. С ориентировкой из Адлера наша девчонка вроде бы совпадает. Только там семеро было, а нашли пока что её одну.

— Однозначно, это та самая Вершинина Ольга, из адлерской ориентировки. При ней обнаружили штурвальную табличку с пропавшей яхты.

— Не путаете?

— Никак нет. Она, родимая.

— Что-нибудь ещё при ней было?

— Мужские командирские часы, сломанная брошь в виде змейки. Нет, ящерицы. Ещё было несколько мятых бумажек с непонятными записями.

— И всё?

— И всё. Ну, в мотоботе, кроме тряпок, испорченных продуктов, тухлой воды, и запасной канистры бензина, больше ничего любопытного не обнаружили. Разве что, сам мотобот.

— Да уж. Парадокс. Удалось установить, откуда он?

— Судно, на котором он числился, уже почти год как списано, поэтому… Всякое может быть.

— Понятно. А девица больше ничего не рассказывала? Как это она вдруг оказалась на списанном мотоботе, вдали от берега, в непосредственной близости от государственной границы?

— Расспросы ничего не дали. Всё без толку. Если и говорит, то какую-то околесицу. Порой, вообще на незнакомом языке начинает шпарить. Доктор её осматривал два раза. Отметил сильное истощение, обезвоживание, и серьёзные психические отклонения. Но мне кажется, что это не полный диагноз. Офицеры, которые её допрашивали, в итоге оказались в лазарете.

— Что с ними?

— Жалобы на головную боль, общий моральный дискомфорт, головокружение, галлюцинации, бессознательный страх.

— С чего это вдруг?

— Пока не удалось установить.

— Ну так установи. Ты же у нас заместитель командира корабля по воспитательной работе. Вот и выясни, чем девчонка так на них повлияла.

— Не только на них. Матрос, который ей еду приносил — тоже пострадал. Те же симптомы, но в более тяжёлой форме. Я с ним поговорил. Пацан невменяем.

— Что рассказал?

— Говорит, боится её. Мол, у неё глаза в темноте светятся. Он заходит, а она сидит на койке, и на него смотрит, выпучив глазищи. Как ведьма прямо. И звуки такие странные издаёт. В общем, с ней явно что-то не в порядке.

— Ну что мне за наказанье такое? Превратили корабль в дурдом какой-то. Если вверенный тебе личный состав напугала чокнутая девка, что же с ними будет, когда война начнётся? Стыдища… Эхх. Завтра за вашей ведьмой борт придёт.

— А мы разве не…

— Нет. Мы продолжаем осматривать квадрат. Двое суток попусту в тумане проторчали, как калоша в луже. Нужно наверстать упущенное.

— А куда её, если не в…

— В Новороссийск. На базу. Там её, оказывается, уже ждут не дождутся. Сам «особый отдел» за ней вертолёт выслал — вон какая честь. А ты — «ведьма, ведьма».

— Н-да. Серьёзная птица. Если особистам понадобилась.

— Чему удивляться? Мы же её около границы взяли. Вот и пусть с ней теперь ФСБ возится. А мы продолжим выполнять поставленную задачу. Как и положено, — Максимов мельком взглянул на циферблат настенных часов, показывающих 21:46, и как можно строже добавил. — С нашими «заболевшими» ещё раз проведи беседу. Мне тут размазня всякая не нужна. И уж постарайся «вылечить» этих симулянтов, чтоб не позорили флот.

— Слушаюсь, — помощник уже собрался было покинуть мостик, но капитан его окликнул:

— Вадим Николаевич, а что за звуки она там издаёт, такие страшные?

— Хм-м. Точно не знаю. Вроде как ухает. Но не по-совиному, а примерно так: Хо! Хо! Хо!