– Джо так восхитительно умеет дышать, – не раз говорила она своей подруге Билли Энн.

Иногда, направляясь в город (как сейчас, когда он повстречался на дороге с Руфь Поппер), Дуэйн не мог сразу сообразить, куда же он движется: вперед или назад.

Его пикап, конечно, стремительно несется в город. Не настолько же он безумен, чтобы ехать в город задом наперед? Почти каждый день Дуэйн воспроизводил в уме вчерашние разговоры и воскрешал события минувшего дня. Если бы то были важные разговоры или критические события, то привычка к самоанализу была бы понятна, но с Карлой, Джанин и даже с Сонни Кроуфордом он говорил об одном и том же ежедневно. Наступивший день как две капли воды был похож на предыдущий, однако его мозг раз за разом воспроизводил все эти разговоры и события, словно кассетный магнитофон, перематывающий и проигрывающий неинтересные пленки.

Мысль, что Руфь появится в его офисе не раньше чем через полчаса, огорчила его, поскольку не с кем будет поговорить и отвлечься от множества неприятных мыслей. В основном он успел разобраться с ними, сидя в ванной, и в это утро ему не хотелось больше думать.

Оказавшись в пределах городской черты, Дуэйн миновал свой склад труб с четырьмя взметнувшимися вверх бурильными установками, словно символизирующими его упадок и гибель. Они предназначались для глубокого бурения, и каждая стоила почти три миллиона долларов. Одна из них периодически использовалась для бурения скважин, но три другие так никогда и не покинули склад. Оглядываясь назад и стараясь отыскать положительные моменты (а все постоянно советовали ему поступать именно таким образом), Дуэйн утешался тем, что страшно выгадал, не заказав десять установок, которые сейчас могли бы здесь ржаветь и за которые пришлось бы платить проценты по ссуде.

Лестер Марлоу, президент местного банка, которому недавно было предъявлено обвинение в мошенничестве по семидесяти трем пунктам статей уголовного кодекса, настоятельно советовал ему построить десять бурильных установок. Это было в самый разгар бума, когда все газеты кричали о разразившемся энергетическом кризисе. Бурение велось бешеными темпами, но все равно спрос на сырую нефть западного Техаса трудно было быстро удовлетворить. Четыре небольшие установки Дуэйна работали круглые сутки из месяца в месяц, хотя они и не могли проникать на большие глубины. Но и на неглубоких скважинах можно было тогда сделать кучу денег, и Дуэйн, как и большинство живущих поблизости, не упустил своего, хотя каждый банкир, с которым он общался, уверял его, что будущее за глубокой нефтью. Лестер Марлоу как бы между прочим предложил ему тридцать миллионов на строительство глубинных установок.

После томительного и глубокого размышления Дуэйн решил ограничиться четырьмя. Еще до того как они были построены, нефтяной бум пошел на убыль, и Дуэйн оказался вместе с другими нефтедобытчиками за бортом. Энергетический кризис каким-то образом перерос в избыток нефти. Четыре буровые установки остались без движения на складе, но деньги, потраченные на их строительство, вылетели в трубу, плюс проценты, которые в месяц составляли более ста тысяч долларов.

Суд над Лестером Марлоу, обвиняемым в банковских махинациях, должен состояться через три месяца. Он собирался сослаться на незнание закона. Все в городе соглашались с этим аргументом, что не мешало им с радостью признать, что тюрьма – самое подходящее для него место.

Бобби Ли, который ненавидел Лестера, изъявшего у него однажды пикап за неплатеж, требовал для того смертной казни. Никогда и нигде не служивший, он занимал жесткую позицию в отношении преступлений, совершаемых «белыми воротничками».

– Я хотел бы увидеть, как Лестер пройдет свою последнюю милю, – любил говаривать при случае Бобби Ли.

– Никакую милю он не пройдет, – возражал ему Эдди Белт. – Слишком жирный. От силы одолеет футов триста.

Эдди, который работал у Дуэйна, был реалистом.

Надо признать, что Лестер Марлоу отличался сверхизбыточным весом. Как президент банка он развил слишком бурную деятельность, и на активный отдых у него времени не оставалось. Самой подвижной формой его отдыха было и оставалось перебирание груды заявок на получение ссуды. Не будучи никогда худым, он начал полнеть. По мере того как на финансовом горизонте стали сгущаться тучи, его разносило все больше и больше. В «Молочной королеве» его видели ежедневно, где он уписывал огромное количество бананов с мороженым, сбитыми сливками и орехами, стараясь забыть свои проблемы.

Дуэйн остановился перед своим офисом, но двигатель не выключил и из машины не вылез. На другой стороне улицы располагались новые муниципальные теннисные корты – последнее добавление к городскому пейзажу. Западный район Талиа был так сер и безобразен, что теннисная сетка на законном основании служила деталью, оживляющей этот унылый ландшафт.

Теннисные корты служили также еще одним напоминанием о вспышке популярности активного отдыха. Построенные в разгар массового увлечения спортом, эти сооружения раньше использовались много месяцев в году. Однако теннис оказался более сложным видом спорта, чем бег трусцой или сидение в горячей ванне. Так, несколько браков распалось из-за непривычного напряжения при игре в смешанной паре, впрочем, и без того они были обречены. Теперь редко кто заглядывал на корты. Дуэйн, который прилично играл в теннис, держал в офисе ракетку. Иногда в конце рабочего дня он выходил с ведерком мячей и развлекался, разгоняя ими кучи перекати-поле, растущие у северной ограды.

Сейчас вместо того, чтобы идти в пустой офис, Дуэйн развернул машину и направил ее к «Молочной королеве». Возле кафе стояли пикапы, многие из которых принадлежали его работникам. Бобби Ли и Эдди Белт также были там.

Когда Дуэйн выбрался из машины, Шорти положил лапы на приборную панель и принялся внимательно наблюдать за хозяином. Несмотря на то, что Дуэйн не меньше двух раз за день отправлялся в «Молочную королеву», собака беспокойно воспринимала его отсутствие. Шорти нравилось держать Дуэйна в поле зрения, а когда тот входил в кафе, это трудно было сделать. Прижавшись головой к ветровому стеклу, Шорти мог видеть только расплывчатое изображение хозяина, сидящего в «Молочной королеве». Но все лучше, чем ничего.

В кафе собралась обычная деловая и пребывающая в унынии публика: бывшие нувориши, оказавшиеся у разбитого корыта.

– Я вижу, ты опять прихватил свою береговую акулу, – заметил Эдди Белт, когда Дуэйн подсел к столу нефтяников. Эдди имел в виду Шорти, голова которого, прижавшаяся к ветровому стеклу, была видна из огромного окна кафе.

Это прозвище Дуэйн слышал несколько раз в неделю. Бобби Ли, интеллект которого в основном ограничивался статьями из «Сатердей найт лив», когда-то так обозвал Шорти, и с тех пор кличка приклеилась к псу. Шорти ненавидел весь промысел за его привычку нападать неожиданно. Пес мог часами без движения лежать в пикапе, как бы разморенный тепловым ударом, но если какой-нибудь рабочий или старый приятель Дуэйна касался локтем машины, Шорти никому не давал спуску, предпочитая хватать за пятки, хотя не пренебрегал и руками, как в этом очень скоро могли убедиться работавшие у Дуэйна.

– Доброе утро, – поздоровался Дуэйн. Ему не хотелось ни защищать Шорти, ни вообще говорить о нем. Мысль, что многие, кого он знал, не могли говорить ни о чем другом, как только о привычках его собаки, действовала на него угнетающе.

Особенно плохо выглядел Джуниор Нолан. У Джуниора была светлая кожа и ярко-красный от загара лоб. В «Молочной королеве» он всегда сидел в ковбойской шляпе, часто забывая покрыть голову, выходя на улицу. Обычно она лежала на сиденье его машины.

Джуниор на нефтяном бизнесе сделал столько денег, что мог позволить себе купить ранчо и осуществить свою давнишнюю мечту—стать ковбоем. К сожалению, ему почти в одиночку пришлось работать на своем ранчо, поскольку почти все ковбои из местных давно оставили прежнее занятие, подавшись на буровые. Джуниор довольствовался одним помощником, стариком по имени Митч Мотт, любившим курить, пуская кольца дыма. Вот и сейчас он сидел рядом с боссом, пуская в потолок кольца.