Так они и двигались. Два воина и Деметра впереди, Лидия и двойка уцелевших амазонок в средине и РоПеруши с Берджиром - замыкающими.

      Маркиз, краем глаза поглядывая, как двигается рядом невозмутимый эмир, невольно позавидовал - ему, пожалуй, не достичь подобного совершенства в грациозности, экономичности и расчётливости движений. При этом можно не сомневаться, что этот не молодой в общем-то мужчина, в спокойном, умиротворённом лице которого периодически пробегала мимолётная улыбка, легко взорвётся смертельным танцем.

      Ох, не зря говорили, что на востоке специальные школы, где из мальчиков, только научившихся ходить, воспитывают настоящих зверей - послушных и неопасных только для хозяев, школы, где милосердие, гуманность и человеколюбие, а тем паче жалость выкорчёвывались и уничтожались вообще, как понятие. Казалось, эмира совсем не трогает происходящее, даже собственная жизнь - всего лишь песчинка на ладонях их аллаха, которую тот волен сдуть в любое время.

      На этот раз судьба благоволила им, отряды мятежников на пути не попадались, а небольшие патрули вырезались беспощадно, не успевала Деметра добраться до охраняемого места. Зато подобная практика в положительную сторону влияла на скорость продвижения отряда, и уже совсем скоро он оказались в нужном крыле, а после и в нужном коридоре. Но тут отмечалось какое-то непонятное оживление, выразившееся в нескольких, торопливо куда-то спешащих крупных вооружённых отрядах, один из которых точно относился к силам переворота, а два других, состоящих из некоего дворянского ополчения, очень разношёрстного, и в отличие от воинского отряда, галдящего так, что казалось, будто люди ругаются, но при более близком рассмотрении, выяснилось, что шло возбуждённое обсуждение чего-то, прерываемое взрывами хохота до двадцати лужёных мужских глоток. Надеяться на то, что вооружённые люди относятся к партии, оставшейся верной королю, не приходилось - сторонники короля (или хотя бы номинально лояльные ему, и не относящиеся к узкому кругу организаторов переворота) в лучшем случае коротали время в изолированных каменных мешках подвального лабиринта в ожидании проверки на благонадёжность и решения судьбы - козёл отпущения всегда нужен, даже если они сами не в курсе этого, в худшем уже лежали в лужах крови, не в силах удержать собственные кишки.

      Полутёмный, заворачивающий постепенно вправо, такой знакомый, такой родной коридор - было бы время и возможность, она посетила и своё жилище, располагавшиеся немного дальше; редкие факелы маслянисто танцевали, разбрызгивая остатки света по сумрачным, застывшим в ожидании молчаливым стенам - состояние такое, словно оказался в каком-то сказочном месте. Но сказка страшная и с неизвестной концовкой, а в процессе её действия приходится дрожать от волнения и накапливающегося испуга.

      Лидия дёрнула дверь. Та не поддалась - закрыта изнутри на щеколду. В принципе, это хороший признак, учитывая изобилие мертвецов вокруг, причём принадлежащих к разным лагерям конфликта. Постучала тихо, потом более настойчиво.

      Один из воинов эмира, на всякий случай стоящий рядом, поднял руку.

      - Он говорит, что за дверью кто-то есть, - шепнул на ухо девушке АлФарриял.

      Лидия тоже чувствовала присутствие сестры и зашептала горячо, приникнув к дереву:

      - Руфия, это я, Лидия, открой, пожалуйста. Нам надо срочно уходить из дворца. Ты чувствуешь меня?..

      За дверьми что-то зашуршало, упало с неожиданно громким звуком в окружающей тишине - эхо пугливо метнулось по коридору. Дверь приоткрылась.

      Лидия на фоне едва светлеющего далее окна увидела знакомый трогательно тонкий силуэт. Комок в горле перехватил дыхание, ударил в голову, вышибая непрошенные... ну почему же непрошенные - очень даже своевременные слёзы. Но видеть то её, будущую (может быть!) королеву в таком виде не должны, она схватила сестру за руку и торопливо потащила прочь от входа в опочивальню...

      Сколько они так сидели, обнявшись, сложно сказать. Пожалуй, со времён детства и тех незначительных (по нынешним временам) обид, но всегда волнительных примирений, они не чувствовали такого всеобъемлющего единения, когда каждая уверена, что сидящий рядом с тобой человек не обманет, не предаст, а если будет в том необходимость, то и пожертвует собой. Вездесущие слёзы таки нашли дорожки к глазам, невзирая на предыдущие препоны, обеты и просо желание казаться взрослее. Хотя ни один человек с возрастом не утрачивает умения плакать, ибо катарсис - это величайшее чудо обновления, сродни процессу сбрасывания змеёй шкуры.

      Их не тревожили, понимая тонкость момента, но внезапно из прихожей донёсся шум схватки, и у Лидии болезненно сжалось сердце, напоминая о том, что всё ещё не только не закончилось, но и не видно самого пути, по которому им следует пройти хотя бы для того, чтобы выжить.

      С действий эльфа Ройчи только умилялся. Восхищаться, подбадривать, ободрять - нет уж, увольте. Каждый волен тащить на себе свои недостатки и неприятности. А Листочек именно что добровольно ввязался в это приключение по спасению юной дамы, рискуя своей жизнью и - по касательной - его. Нет, понятно, риск - непременный атрибут их жизни. Но глупость и риск - на первый взгляд весьма схожие, а по сути абсолютно разные. Мало того, Ройчи сомневался, что спасаемая в конце концов верно оценит потуги "героя", и его закопченную физиономию вряд ли осветит радость пробуждения - тот концентрированный перегар, шедший от "милого создания" говорил о том, что само пробуждение будет сопровождаться жутким похмельем, а люди в этом состоянии, как известно, очень далеки от совершенства.

      Касательно самой девушки помимо сопутствующего "чудесного" амбре, наёмнику и нечего было сказать. Её "прекрасность", так восхищавшую его товарища, при встрече Ройчи никак не мог высмотреть - видимо, нужно было применить дополнительное усилие или особым образом открыть глаза, но делать это ему решительно не хотелось - обстановка не располагала к поиску прекрасного. Да и темень, дым, разрушения, мёртвые, тут и там норовящие изобразить подножку никак не способствовали иному, нежели настороженности и готовности к схватке. Тем не менее, он решил не обижать спящую, но не в силу её не ясных пока достоинств, а дабы не расстраивать лишний раз, не напрягать друга, которому, впрочем, напоминать о глупости их изначальной затеи проникнуть во дворец в столь неудачное время (на хвосте пехотной колонны, чьей задачей и было свершение переворота) было всё равно бесполезно - высокорождённый, что с него взять. Это про него говорится: спас ребёнка, при этом попутно зарезал кучу народа, и ложится спать со спокойной совестью.

      Оказавшись в коридоре, пока что, слава Единому, пустому, Листочек, нёсший на плече девушку, неожиданно встрепенулся и, привлекая внимание товарища, неожиданно громким шёпотом понёс какую-то околесицу о какой-то бедной, несчастной Матильде.

      Удивления и озабоченности психическим здоровьем друга Ройчи не было предела, хотелось подойти и проверить степень накаливания лба болезного. Он был, мягко говоря, недоволен - вытаскивать из поменявшего хозяина дворца ещё и прислугу - верх идиотизма. Достаточно пережить ночь, а с утра новая власть будет также нуждаться в поварах, конюхах, служанках - и прочем обслуживающем контингенте дворца.

      - Тебе одной юбки уже недостаточно? - хмуро бросил мужчина. - Мы теперь всех приглянувшихся тебе дам будем спасать, укрывать и отпаивать глинтвейном? О, наконец-то я понял, в чём моя миссия! - саркастически возопил он - но так, не очень громко - внутрисемейные ссоры не стоит выносить на обозрение бунтовщиков.

      - Я обещал, - мягко, но твёрдо сказал Листочек - он знал, что Ройчи поступит верно, просто сейчас наступил момент, когда ему охота поворчать.