Лимузин умчался. А я, в полузабытьи от обезвоживания, остался стоять на тротуаре. Из тени магазина вышел человек и взял меня за руку. Я оттолкнул его и только тут понял, что это Гермес Хемидес.

— Пойдемте, мой друг, я провожу вас в спасительную безопасность вашей виллы, — сказал он.

Я потянул его обратно к магазину.

— Как вы узнали о моем аресте?

— Египет маленькая страна. Мне сообщили о вашем прибытии в Каир. И совершенно естественно, что, беспокоясь о вас и об астрариуме, я стал за вами следить.

— С ума сошли! Вам нельзя было приближаться ко мне на пушечный выстрел. О вас спрашивали. Интересовались, знакомы ли мы. Что происходит?

— Власти никогда не одобряли моего интереса к определенной области египтологии. Сейчас вы должны уже понимать, что такое же отношение у них было и к Изабелле.

— Гермес, меня допрашивали и унижали много часов подряд.

С противоположной стороны улицы раздался свист, и я обернулся. Там стоял Ибрагим, мой домоправитель, и нервно смотрел в сторону вооруженных людей у будки охраняющего полицейское управление часового. Рядом ждала машина компании. Ибрагим бросил на Гермеса полный презрения взгляд и отчаянно замахал рукой, чтобы я шел к нему. Я посмотрел на египтолога.

— Похоже, за каждым моим шагом в самом деле следят.

— Еще как — вы себе представить не можете. Так вы идете со мной?

— Нет! Держитесь от меня как можно дальше.

Гермес схватил меня за руку.

— Помните, я приду, как только понадоблюсь.

Я выдернул руку и не оборачиваясь направился к Ибрагиму и машине.

На вилле Ибрагим вложил мне в руки рюкзак с астрариумом.

— Это принес ваш друг господин Шакир и сказал, что иногда сердцу лучше не знать, что творят руки. Только, пожалуйста, мистер Уарнок: у меня жена, сын — студент университета. Я не хочу неприятностей.

— Обещаю, Ибрагим, не будет никаких неприятностей.

Он недоверчиво на меня посмотрел, пожал плечами и скрылся в своей комнате.

Я поднялся с рюкзаком в спальню, запер дверь и закрыл жалюзи. Поставил рюкзак на стол и с бьющимся сердцем почти ждал, что вот-вот раздастся стук во входную дверь. Синяки болели, словно мышцы чувствовали приближение новых побоев. Я не сомневался, что вилла может в любую минуту подвергнуться налету. И на этот раз мне либо предъявят обвинение, либо устроят так, что я исчезну. Но все было тихо.

Я осторожно вынул астрариум и заглянул в его механизм. К моему изумлению, магниты продолжали бешено вращаться, а циферблаты поворачивались, приводя в движение нечаянно потревоженную мною лавину судьбы.

Сколько же людей стремились завладеть этим устройством, веря, что оно способно влиять на жизни, события и даже историю! Невероятно! Но чем настойчивее я отрицал возможности астрариума, тем заманчивее казалась мысль о его могуществе. От того, что он находился в моих руках, я чувствовал себя сильнее.

Обведя глазами комнату, я стал прикидывать, куда бы спрятать артефакт. После попытки проникновения на виллу и разгрома моей лондонской квартиры этот дом больше не казался надежным тайником. Кроме того, днем здесь было много людей: слуги и прочий приходящий люд. Место следовало выбрать настолько неожиданное, чтобы опытному вору не пришло в голову там искать. Я вышел на балкон, открыл жалюзи и посмотрел на сад. Со стороны Ибрагима располагался импровизированный вольер, где содержали Тиннина — немецкую овчарку. Мусульмане считают собак нечистыми существами, но последние события на вилле заставили Ибрагима терпеть Тиннина, поскольку он был хорошим сторожем. В загоне для него построили будку — достаточно большую, чтобы спрятать в глубине какую-нибудь вещь.

Позже, крикнув Ибрагиму, что ухожу, я вышел из дома и направился по Корнич. Преодолевая порывы дувшего со Средиземного моря ветра, перешел дорогу и сел на дамбе. Неподалеку жарили каштаны, и их запах не к месту напомнил мне Оксфорд-стрит на Рождество. Мимо прогуливались влюбленные пары — некоторые в европейских костюмах, другие в традиционном платье, — и ветер парусами раздувал их одежды. Пышнотелые женщины были красивы и оживленны, мужчины с худощавыми лицами серьезны. Глядя на них, я остро ощутил отсутствие Изабеллы — вспомнил, как совсем недавно мы гуляли с ней по этой дамбе. Перевел взгляд на море. Справа от меня находился остров Фарос, на котором некогда стояло чудо Древнего мира — маяк. Изабелла возила меня туда и так подробно рассказывала, как он действовал, будто сама жила в ту эпоху. Маяк построили во времена Птолемеев, чтобы уберечь все возрастающее число торговых судов от опасностей крушения в бухте. Изабелла говорила, что своей парящей высотой Фаросский маяк будто отрицал законы притяжения и вечно не гаснущим сигнальным огнем представлял для верующих того времени не поддающееся пониманию рассудка сверхъестественное зрелище. Помню, что меня поразила убедительность ее рассказа.

В кафе «Афины» к вечеру стали собираться старики — покурить кальян и поболтать за чашечкой черного кофе с пахлавой. Я сел за столик на улице и заказал кофе — требовалось привести мысли в какое-то подобие порядка.

Следователь обмолвился, что иероглиф, обозначающий Ба, одновременно является символом некоей нелегальной организации. Факт, что Изабелла и Хью Уоллингтон имели одинаковые татуировки, говорил о том, что они были связаны сильнее, чем я полагал вначале. Может быть, все, кто был изображен на фотографии из Бехбейт-эль-Хагара, входили в эту организацию? И Энрико Сильвио тоже? Но что это за организация?

Мое внимание приковал рисунок, напечатанный на обложке меню, — женщина со змеями вместо волос на голове. Образ Медузы отозвался в памяти — ведь именно на нее показывала Изабелла в моем сне. Еще на стене были нацарапаны рыба и бык. Где встречаются вместе эти три символа? Я заставил мысли вернуться к загадочной организации. Неужели Гермес…

— Мистер Уарнок!

Я вздрогнул и поднял глаза. Рядом со столиком стоял встревоженный Аадель, домоправитель Франчески.

— Я был на вилле Рушди, и ваш домоправитель сказал, что вы ушли, вероятно, сюда. — Он посмотрел на порез у меня над бровью и понизил голос: — Вас снова допрашивали?

Я кивнул.

— Общение в полиции не доставило удовольствия, но все могло сложиться намного хуже. У меня впечатление, что я как европеец пользуюсь правом наибольшего благоприятствования.

Аадель нервно оглянулся, и мне показалось, что он боится, что нас увидят вместе. Затем сделал знак, чтобы я поднимался.

— Пожалуйста, пойдемте. Боюсь, горе убивает мадам Брамбиллу. Она теряет рассудок. Пожалуйста, прошу вас.

Франческа сидела в гостиной перед распахнутым в сад французским окном. Несмотря на теплый день, она накинула на плечи одеяло. Мое появление ее испугало, и она вцепилась мне в руку.

— Вы все-таки пришли отнять у меня дом?

Я сел на диван рядом с ее стулом. От прежней непререкаемой властности старой дамы не осталось и следа. Теперь она выглядела по-детски смущенной. Больно было на это смотреть.

— Франческа, я не собираюсь ничего у вас отбирать. И выгонять вас никуда не стану. Вы здесь в безопасности. — Старясь ободрить, я погладил ее по руке.

— Оливер, это я виновата. Я ее убила. Все дело в той женщине. Я понимала, что, доверяя ей, Джованни совершает глупость. — Ты слышишь, Джованни? — выкрикнула она в пустое пространство перед собой. — Слышишь?

Похоже, приступы слабоумия чередовались у нее с мгновениями просветления.

— Какой женщине? — осторожно спросил я.

— Англичанке. Той, что помогла Изабелле поступить в Оксфорд. Она вечно что-то замышляла.

— Вы говорите об Амелии Лингерст?

— Джованни сделал ее своей верховной жрицей… вдвоем они обладали очень большой силой. А затем она все растратила… все. — Франческа начала раскачиваться на стуле. — Тело вечно нас подводит. Так что это не имеет никакого значения. Бедный ребенок — она всегда была мертва.