Мустафа успешно руководил в Египте разработкой нового месторождения нефти. Памятуя об обещании Билла Андерсона спросить за свою услугу, я и его взял в дело. Он получал совсем небольшой процент, если учесть, что всегда был готов бесплатно прийти на помощь в случае пожара. Но еще это был и мой способ отблагодарить техасца. Фахир больше не появлялся, но время от времени я получал от него открытки из самых любопытных в политическом смысле мест — таких как Алжир, Гватемала, Шри-Ланка. Мне так и не удалось выяснить, на кого он работал. Франческу поместили в «Каса ди Репоза», где доживают дни все одряхлевшие члены европейской диаспоры в Египте. Вилла Брамбиллов теперь сдается внаем, хотя находящуюся на ее территории квартиру Ааделя я передал ему в собственность. Это самое малое, что я мог для него сделать.

Президент Садат и премьер-министр Бегин получили на двоих Нобелевскую премию за укрепление дела мира, и у людей возникло ощущение, что в политике наступает потепление.

Жизнь шла своим чередом, и я должен был бы все сильнее радоваться.

Но мой азарт охотника за нефтью ушел навсегда. Когда вторая скважина на арендуемом нами месторождении стала давать восемнадцать тысяч баррелей в день, я был доволен, но не пришел, как раньше, в восторг. Я открыл в себе склонность использовать свои провидческие способности для более эгалитарных целей. И наверное, Именанд, который безоговорочно поддерживал все начинания моей только что сформированной компании, почувствовал изменения моего настроения. Во всяком случае, это он, а не я, был инициатором встречи.

Когда я вошел в комнату, где меня ждал Именанд, мне после ослепительного света на улице потребовалось некоторое время, чтобы привыкнуть к царившему в ней полумраку. А разглядев окружающее, я был потрясен: несмотря на размеры — помещение было не меньше художественной галереи — и великолепный персидский ковер на мраморном полу, это была палата больного. Передо мной, обложенный подушками, сидел высохший старик. Болезнь изменила его лицо — щеки запали, под глазами темнели тени.

— Оливер, заходите. — Голос показался мне слабым.

— Мистер Именанд, вы плохо себя чувствуете?

Я запнулся. Что было сказать человеку, стоявшему на краю могилы?

В наступившей тишине затрудненное дыхание старика стало будто громче, словно билась о стены запертая в клетку птица.

— Плохо себя чувствую? — сухо повторил он, рассмеялся и поманил меня к себе. — Я, слава Богу, наконец умираю.

Вспыхнула лампа, словно мое движение привело в действие выключатель. Теперь я мог лучше разглядеть комнату. Кроме кровати, окруженной разнообразными медицинскими приборами, там находился всего один предмет — большая каменная скульптура сфинкса. Показалось, что в комнате присутствует кто-то третий. Сфинкс возвышался у стены, и его лицо все еще находилось в тени.

Около кровати стоял единственный кожаный стул. Он был расположен так, чтобы Именанду, разговаривая со мной, не надо было никуда поворачиваться. Из-под пижамного рукава к подвешенной на металлической раме стеклянной колбе тянулась трубка. На тарелке на прикроватном столике одиноко лежал полуочищенный гранат, красные зернышки рассыпались по фарфору.

— Знаете, я выбрал вас, потому что вы были похожи на меня — еще один Орфей, — прошептал он, и его голос показался мне бледным как пергамент.

— Выбрали для чего?

— Вы будете моим наследником, а мои богатства значительно больше, чем просто материальные ценности.

Я непонимающе глядел на него. О чем он говорит? Я перевел взгляд на его длинные, с выступающими венами кисти. Они лежали на простыне, похожие на старые перчатки. Брошенные перчатки, будто Именанд уже начал расставаться со своим телом.

Он снова заговорил, и его голос приобрел уверенность и силу.

— Я так и не отблагодарил вас за возвращение астрариума.

У меня голова пошла кругом. На мгновение мне показалось, что я ослышался.

— Вы о чем? — От смущения и удивления я позабыл о вежливости. Кто он такой, этот Именанд? Откуда знает об астрариуме? У меня возникло странное ощущение, что в этой точке — здесь и сейчас — сошлись все линии моей жизни. Старик с явным усилием приподнялся.

— Оливер, у нас нет времени ходить вокруг да около. — Из его горла вырывался хрип, пальцы дрожали. — Не важно, поверите вы мне или нет, но я обязан вам все объяснить. Это будут последние кусочки головоломки, выходящей далеко за пределы ограниченного человеческого понимания. Астрариум хранит в себе еще одну тайну. Будьте добры, Оливер, отбросьте свой скептицизм. Окажите эту услугу умирающему.

Именанд в изнеможении упал на подушки. Опасаясь, что вопросы могут приблизить его конец, я просто кивнул:

— Слушаю.

Старик тяжело вздохнул. И начал рассказ:

— У Нектанеба было много женщин, много жен, но больше всех остальных он любил одну — Банафрит. Она была не только его верховной жрицей, но и выдающимся астрономом и астрологом, с ней советовались величайшие инженеры Греции и Вавилона. Тогда изваяли ее статую — сфинкса, который дожил до наших дней. Полагаю, вы уже видели его двойника на дне Александрийской бухты среди развалин того, что некогда было великолепным городом.

Я повернулся к статуе сфинкса и узнал благородную горбинку носа, высокие скулы, характерный овал лица. Изваяние было точным подобием того сфинкса, что покоился под водой и убил мою жену. Но статуя, что теперь находилась передо мной, не несла на себе следов разрушения. Казалось, ее высекли только вчера. Черты ясные и четкие. Я повернулся к кровати. И, потрясенный, внезапно понял, как лежащий передо мной старик похож на каменное изваяние. Он был его мужской, более тяжеловесной версией, но ошибиться я не мог. Меня прошибла дрожь. Именанд, заметив мое состояние, слегка улыбнулся. Сделал над собой усилие и продолжил рассказ:

— Это было так давно, но свежо в памяти, будто случилось вчера. Фараон любил свою жрицу сильнее собственной жизни, больше своего права помазанника Божьего. Но поднялся мятеж — жрецы, министры и даже кое-кто из армии тайно сговорились с персами. Заговорщики решились на убийство царя. Слух об этом дошел до Банафрит, хотя сам Нектанеб находился в неведении. В день планируемого убийства жрица оделась двойником фараона и скрыла лицо под царской золотой маской.

Голос Именанда сорвался от волнения, и, прежде чем продолжить рассказ, ему пришлось набираться сил.

— Заговорщики убили Банафрит, а не Нектанеба. В тот вечер фараон ждал свою возлюбленную, но вместо нее пришел слуга и сообщил, что враги отравили жрицу и она лежит без сознания. Обезумев от горя, фараон бросился к любимой и, надеясь ее спасти, установил астрариум на дату ее рождения. Астрариумом повелевала Исида, и поскольку богиня была разгневана, что устройство некогда украли, она вселила в него душу Банафрит, а сам механизм сделала исполнителем своей воли. Астрариум вынес фараону приговор: его любимая должна мучиться целую вечность, а ему самому было отказано в смерти. Таким образом, они с Банафрит лишились права воссоединиться в загробной жизни. До нынешнего момента… — Старик дышал с присвистом, словно его легкие были полыми. Но собирался закончить рассказ. — Теперь вам понятно, Оливер, что мы оба — и вы и я — сыграли роль Орфея. Меня приговорили тысячи лет вести половинную жизнь, терпеть ад наяву и запретили вступать в Туат — на небеса, — где я мог встретить мою царицу. Но только до того момента, когда вы положили астрариум в гроб Банафрит и таким образом воссоединили ее душу и тело.

Я смотрел на Именанда, стараясь осознать смысл его слов. Скорее всего приближение смерти вызвало это состояние старческого полубреда. Он прочитал мои мысли и улыбнулся:

— Я с самого начала сказал: не важно, поверите вы мне или нет. Но так или иначе, вы мой спаситель, благодаря вам разрушены чары. Я опять старею, и очень быстро. Но я счастлив, что мне хватило времени найти наследника, талантливого человека, который добьется успеха в жизни.